— Черт побери, за это я должен надрать тебе задницу, — ворчит он, перекладывая ее на плечи и проталкивая верхнюю половину ее тела в вентиляционное отверстие. Он хватает ее за бедра и задницу, пропихивая нижнюю половину тела внутрь.

С моих губ срывается шипение, когда я наблюдаю за его руками на ее коже, и он проталкивает ее внутрь до конца, после чего поворачивается и смотрит на меня опущенными глазами.

— Ты ревнуешь.

Я сужаю глаза.

— Нет, я не ревную к гребаному трупу.

— Ты чертовски ревнуешь.

Моя грудь пылает от гнева, и я делаю шаг вперед, шипя сквозь зубы.

— Заткнись блять, Кайлиан. Я никого не ревную, — огрызаюсь я.

Он делает шаг ко мне, его глаза черны как ночь. Он поднимает меня за ноги, и я бьюсь о его тело.

— Опусти меня!

Он запихивает меня в вентиляцию, прямо на тело этой сучки.

— С тобой я разберусь позже. Оттащи ее так далеко, как сможешь. Встретимся на другой стороне.

Я пытаюсь встать, но мой позвоночник со всех сторон ударяется о жестяное вентиляционное отверстие.

— Какого черта я должна тащить тело вниз, если я едва могу двигаться?

Он вздыхает, как будто я доставляю ему неудобства, и, наверное, так оно и есть. Я устроила весь этот беспорядок, а он единственный, кто должен его разгребать.

Схватив переднюю часть вентиляции, он бросает на меня последний взгляд, прежде чем накрыть ее спереди.

— Вперед, Рэйвен. Уходи прямо сейчас.

Я замираю на мгновение, и он хлопает рукой по передней стенке вентиляции.

— Я сказал, иди!

Я начинаю двигаться, проскальзываю мимо тела и опускаюсь на живот. Это неудобно, и мне приходится двигаться, как червяку, но понемногу мне удается вытащить ее. Каждая часть моего тела гулко ударяется о серебряную клетку, в которой я заперта.

Когда я добираюсь до другого конца, меня уже подташнивает, а от запаха металлической крови и переизбытка распутных духов сводит желудок. Я слышу эхо позади себя, и мое сердце колотится в груди на миллион миль в минуту, когда я готовлюсь к худшему: полиция, мои тетя и дядя, кто угодно, лишь бы застукать меня, тащащую мертвое тело через крошечный куб.

Пластик скрежещет по металлу, и свет проникает внутрь, когда за моей спиной открывается крышка. Я оглядываюсь через плечо, и моя голова ударяется о крышку с мучительной силой. Кайлиан смотрит на меня сверху вниз, кровь размазана по нему грязными пятнами.

— Как тебе удалось выбраться оттуда? Кто-нибудь задавал вопросы? — Я задыхаюсь, изнемогая от усилий.

Он не обращает на меня внимания, хватается за мою лодыжку и вытаскивает меня. Его руки сжимают меня, сдавливая все места, отчего все мое тело превращается в желе. Он бросает меня, не удостоив даже мимолетным взглядом. Я наблюдаю за ним, и его взгляд мимолетно пробегает по мне, прежде чем он тянется к телу.

Он держит ее так, словно она ничто. Ничего, кроме пустого пакета, который нужно выбросить в мусорный бак. Он поднимает ее, не напрягаясь, и идет к своей машине с открытым багажником.

Когда он забрасывает ее внутрь, я замечаю, что вокруг идеально защищенного багажника уже расстелен брезент. Он складывает брезент на нее, прежде чем нажать кнопку, и дверь опускается, закрываясь с тихим гулом и щелчком.

Его темные глаза поворачиваются ко мне.

— Залезай.

Я сжимаю челюсть и сужаю глаза, обходя машину сбоку. Он ведет себя со мной как мудак без всякой причины. Он не понимает. Услышав о моем отце от Арии, а потом от этой особы, я просто... сорвалась.

Но ему, черт возьми, плевать на то, как и почему; он даже не удостаивает меня взглядом.

Мое лицо болит от того, что я так сильно сжимаю челюсти, а глаза слезятся, когда я сажусь в машину. Я смотрю в окно, пока он выезжает из парковки на улицы Портленда.

Мой отец... он ушел навсегда. Как он мог оставить меня с таким количеством невыясненных вопросов? Как он мог умереть, когда за мной кто-то охотится? Как он мог оставить меня, не сказав, что это будет в последний раз? В самый последний раз.

Он знал, и даже не мог мне сказать.

Я фыркаю, вытирая слезу, прежде чем она успевает скатиться по щеке.

Машина быстро сворачивает влево, и мой взгляд фокусируется на окружающем нас лесу. Сколько времени прошло с тех пор, как мы проехали Портленд и уже оказались в лесу на окраине города?

Его рука накрывает мой затылок, и он притягивает меня к себе, пока его глаза не сталкиваются с моими.

— Почему ты плачешь?

Я открываю рот, но из него не выходит ничего, кроме тихого вздоха.

Его глаза сужаются до щелей.

— Что, черт возьми, произошло?

На этот раз у меня текут слезы, и я собираюсь вытереть их, но он ударяет меня по рукам.

— Прекрати. Твои эмоции — это часть тебя. Скрывай их только тогда, когда тебе это необходимо. Сейчас ты должна рассказать мне, что, черт возьми, произошло.

— Мой отец умер. — Я шепчу слова, каждая буква, гласная и согласная — мучительная боль на языке. Слова словно вырвали из меня, и теперь в груди зияет рана, которую не заклеить простым пластырем.

— Мой отец мертв! — кричу я, наклоняясь так, что моя голова ударяется о его грудь. Боль разрывает мою душу, и я чувствую такую агонию, какой еще никогда не испытывала.

Я чувствую... Я чувствую, что осталась одна.

Я так, так одинока.

Его рука обхватывает мой затылок, и он вжимает мою голову в свою грудь, его сердце — медленное, ровное, утешительное, сильное.

Он — все.

А я — ничто.

Мои гортанные крики болезненным эхом разносятся по машине. Кайлиан ничего не говорит, и я не знаю, сказал бы он что—нибудь, даже если бы ему было что сказать.

Трудно что—либо делать, когда чувствуешь, что потерял все.

Трудно существовать.

Трудно дышать.

Мое лицо онемело от боли в сердце, и мне кажется, что моя душа покидает тело, а я — всего лишь пустая оболочка, оставленная трескаться и рассыпаться в невесомую пыль.

Я понятия не имею, сколько времени проходит. Возможно, это секунды, минуты или часы, насколько я знаю. Но в конце концов Кайлиан откидывает мою голову назад, его глаза — смесь, которая утопит меня, если я буду смотреть на нее слишком долго.

Его большие пальцы опускаются под мои глаза, и он вытирает мои влажные щеки и слезы.

— Пришло время позаботиться о теле. — Он отпускает меня, выходя из машины и оставляя свою дверь открытой. Он дает мне выбор. Я могу участвовать, или он позаботится об этом за меня.

Странное ощущение в груди: что—то среднее между ничегонеделанием и всем сразу. Онемение и боль сталкиваются друг с другом в жесточайшем шторме, который заставляет меня думать, что я могла бы левитировать, если бы мне дали шанс.

Я выскальзываю из машины, наблюдая, как он вытаскивает ее мертвое тело из уже открытого багажника. Ее тело выглядит мокрым, кровь полностью пропитала ее одежду. Однако он поднимает ее с легкостью, и мне противно смотреть на нее в его руках. Ненавижу за то, что она говорила о нем, и то, как она будет упокоена, — это то, что он положил ее туда.

Ненавижу, что последнее прикосновение к ее коже, пока она находится под открытым небом, — это его руки. Ненавижу, что она чувствует его сердце и тепло его кожи. Я ненавижу все это.

Ненавижу ее.

Ненавижу... все.

Я бросаюсь вперед, мои пальцы обхватывают ткань ее рубашки и тянут, пока она не вырывается из его рук, падая на твердую землю.

— Какого черта?

Я выставляю вперед ногу и бью ее по лицу. Слышу треск костей и предполагаю, что позвонки на ее шее сломались от силы моего удара.

— Рэйвен! Какого черта ты делаешь? — Он делает шаг ко мне, отталкивая меня с дороги.

Я впиваюсь ногтями в ее руки.

— Не трогай ее, — рычу я.

Он моргает на меня.

— Это труп. — Он снова делает шаг к ней, но я разворачиваю кулак и бью его в плечо.

— Не подходи к ней, твою мать! — Я чувствую, что хватаюсь за соломинку, чтобы остаться в здравом уме. Я словно теряю последние остатки человечности.

Все, что от меня осталось, больше не существует.

Пришло время. То, чем я должна была стать, я стала.

Теперь это я. Я.

Я полностью потеряла контроль над собой.

Я убийца. Я чувствую себя абсолютным маньяком.

— Я пытаюсь разобраться с твоим гребаным бардаком, Рэйвен. Какого хрена ты делаешь? Хочешь, чтобы я ушел? Я позволю тебе вырыть яму и избавиться от тела самой. Хочешь, чтобы тебя поймали? Оставь ее задницу здесь. В данный момент ты могла бы оставить ее в уборной в «Инферно», и у тебя было бы больше шансов выйти сухой из воды. Хочешь сделать это дерьмо сама? Отлично. — Он вытирает руки о грязные штаны, готовый уйти.

Готовый бросить меня.

Оставить меня... одну.

— Нет! Остановись! — кричу я, мой голос эхом разносится по лесу.

Он останавливается, его тело напрягается, когда он смотрит на меня.

— Какого хрена тебе от меня нужно, Рэйвен? Чего ты хочешь? Я не понимаю твоих эмоций. Они мне чертовски чужды, так что не проси меня разгадывать твою загадку.

Мое сердце едва не вырывается из груди. Мой взгляд мечется между глазами Трины и Кайлиана, затем останавливается на нем.

— Она говорила о тебе в уборной. Она хотела прикоснуться к тебе, поцеловать тебя и... трахнуть. Я сорвалась. Я, черт возьми, сорвалась, ясно? И я не хочу, чтобы ты был последним, кто прикоснулся к ее развратной заднице!

Он смотрит на меня мгновение, затем поворачивается ко мне спиной и идет к своей открытой машине.

— Куда ты собрался? — причитаю я.

Он копается внутри, доставая лопату, спрятанную за брезентом. Он подходит к дереву и начинает копать, не говоря мне ни слова. Я наблюдаю за ним, разгребая ветки и сосновые иголки. Он двигается некоторое время, выкапывая яму, широкую и глубокую.

Он уже копал ямы для тел. Он уже хоронил мертвых.

Солнце в конце концов садится, и единственный свет — от луны, задерживающейся над нами в чистом небе. Меня не было гораздо дольше, чем следовало. Ария наверняка скучает по мне, интересуется, где я и все ли со мной в порядке. Я понятия не имею, чем занимаются мои тетя и дядя, но, глядя на свою окровавленную одежду, когда я войду в свой дом, я знаю, что мне предстоит встретиться лицом к лицу с дьяволом.