Николай Славинский

Творец Инканы

Московский поезд опаздывал на два часа.

Мы стояли на перроне, а над неприветливым хмурым вокзалом собирались густые весенние грозовые тучи. И когда после долгой теплой, без морозов и снега, зимы сверкнула первая утренняя молния, когда порывистый ветер сбил мелкую послечернобыльскую пыль и покатил ее клубком вдоль пути, он, прикурив очередную кубинскую сигарету без фильтра, сказал: "Небо разгрохоталось на славу, а на дождик почему-то поскупилось".

Он - это, для многих и многих, Александр Тесленко, один из самых известных истинно украинских фантастов, автор многих концептуально самобытных, композиционно и сюжетно неожиданных повестей и рассказов. А для меня - еще и приятель, побратим по перу, единомышленник, эрудированный спорщик.

Ливня не было и не было, как и давно ожидаемого поезда, которым, по официальной договоренности, должны были приехать широкоизвестные футурологи, создатели утопий и антиутопий, конструкторы умозрительного будущего.

Вокзальная сутолока отравляла душу. Раздраженные пассажиры хрипло переговаривались, вызывающе сновали между сухими блестящими рельсами. Безнадежность. Неизвестность. Неприкаянность. И для отъезжающих, и для встречающих привычное течение жизни прервалось, что-то отменилось, расщепилось, перепуталось в пространстве и времени. После долгого молчания Александр Константинович, для многочисленных друзей - Сашко, молодой, энергичный, но уже седоватый, задумчиво обронил: "А у меня есть Инкана". И я, кажется, впервые отстраненно посмотрел на товарища, которого в течение многих лет неизменно ценил, о творчестве которого неоднократно писал (с дружеской поддержкой, даже восторженностью, но не без почтительных замечаний, чисто критических выпадов и, вероятно, субъективных придирок).

Сперва удивляло, затем привлекало, а позже, когда бескомпромиссно спорили о векторах развития земной цивилизации, уже подтверждало постоянство наших отношений: А.Тесленко никогда не обижался на колкости еще упорнее работал, еще толерантнее относился к различным эскападам. Именно так, убежден, и должно быть среди тех, кто не злоупотребляет приязнью и не забывает об истине. К тому же одно за другим появлялись произведения, сердцевина которых неопровержимо свидетельствовала: автор не поддается сиюминутным воззрениям, последовательно утверждает свою концепцию миропонимания.

На целой планете. Назвал ее А.Тесленко весьма поэтически - Инкана.

Все это вмиг вспомнилось на усеянном окурками перроне, к которому не прибывали и не прибывали поезда. И сразу вспыхнуло в памяти, как мнимые друзья, а тем паче не мнимые недруги протестовали, чтобы собираться за "круглым столом"... на Инкане.

Случилось так, что журнал "Киев" решил убедиться, как его почитатели относятся к новейшей фантастике, выяснить, стоит ли предоставлять дефицитные (уже отмеченные перестройкой) страницы для, так сказать, "обывательского чтива".

Как ведущий я прибегнул к неожиданному (думаю, удачному, но выяснилось, для многих неприемлемому) приему: "Представим, что мы собрались за "круглым столом" на порожденной фантазией Александра Тесленко Инкане..." Претенденты на лавры творцов вообще и конкретно - планет недовольно зашумели. На лицах застыли каменные обиженные маски.

Пришлось назвать параметры: "Инкана - искусственная планета 142-го звездного метакаскада в астероидном поясе Солнечной системы. Удаленность от светила - 475 миллионов километров, климат наилучший. Вокруг - пышная зелень, невдалеке стоят звездолеты". Все приумолкли. Никто не смог сразу очертить точные координаты своей планеты. Зашуршали спичками, зашаркали подошвами - словно на вокзале.

В.Кашин, автор многих детективных романов, успокоил присутствующих: "Трудно это представить. Хотя стол, за которым мы собрались для разговора о путях и перепутьях современной фантастики, действительно "круглый", целиком, как говорится, материальный, похожий на привычные наши столы".

Действительно, они были привычными, родными, земными: на разговор о фантастике собрались задолго до чернобыльской трагедии, а публикация появилась уже после того, как вспыхнула "Звезда Полынь" ("Киев". - 1986. № 7).

Вневременнопространственный вездесущий адский отблеск лег на все как добрые, так и злые сердца. Радиация не достигла разве что Инканы. Но ее творец оказался в центре сатанинской беспощадной зоны.

Официальный циркуль очертил тридцатикилометровый круг. Туда, к четвертому реактору, где скрестились (и перекрестились!) нынешние параллели и меридианы мгновенно уменьшившейся планеты, без колебаний бросился поэт от рождения, мечтатель, многими уважаемый прозаик, врач по профессии Александр Тесленко.

Он стал одним из первых "ликвидаторов", "сталкеров". Без респиратора, спасительной резины или брони - вперед и вперед. Почему, зачем? Никогда не забудется скупой ответ: "В аду всегда нужнее всего санитары. А я, пока стал кардиологом по-амосовски, прошел их школу". Позднее, после прямых и опосредствованных расспросов, уточнил: "Знал, что в зоне не будет не только новейших аппаратов, но и бинтов, анальгина, чистой воды..."

Мы смотрели друг на друга через колючую проволоку: автор любимого рассказа "Разрешите родиться", помахивая штатской кепкой (стряхивая с нее невидимые радиационные пылинки?), то ли прощался со мной, то ли запрещал сделать еще один шаг - туда, где начиналась потусторонность, властвовала неизвестность, где открылась всеукраинская бездна, воцарилась на века "черная дыра" земной цивилизации.

По зову души окунулся в атомную пучину - через несколько неуловимо быстротечных недель вернулся в притихший Киев. Будто бы и не изменился. Так же мягко улыбался, доброжелательно иронизировал, курил душистые крепкие кубинские сигареты, перечитывал чужие рукописи, которые накопились из-за незапланированного отсутствия, писал рецензии, а в глазах улавливалась такая пустынность, проскальзывала такая внеземная, сатурновская или урановская, вымороженность - до глубин зрачков, до корешков прожилок, что даже страшно становилось. И в то же время, словно магнитом, притягивали всепроникаемость, всепонимание, взвешенные обобщения, дальновидные предвидения.