— Что вы двое делали?

Во взгляде Серены было слишком много интереса. Я часто задавался вопросом, была ли Серена скрытой Мамочкой или, по крайней мере, Доминой, но я никогда не спрашивал.

Размышляя, смогу ли я выманить ее, я описал наше первое игровое свидание.

— Сначала он переодел меня в игровую одежду. — Я улыбнулся, вспомнив его первый подарок — мою футболку-Солнышко. — Потом он приготовил мне ужин, пока я раскрашивал. Поэтому этого мы построили в гостиной форт из одеял и посмотрели фильм. Потом пришло время принимать ванну и ложиться спать. Утром он испек мне вафли.

Чем дальше я говорил, тем больше у Серены расширялись глаза.

— Он делает это каждый вечер? Ты поэтому сказал, что он придет позже вечером? Оливер! Он переехал к тебе?

— Что? Нет. — Вау, совсем неубедительно.

— Оливер!

— Ладно, может быть? — Я всплеснул руками и фыркнул. — Мы на самом деле не говорили об этом, ладно. Мы просто привыкли к этой рутине, и нам обоим это так нравится, что никто из нас не заговаривал об этом.

— Что, если он просто использует тебя как место для ночлега?! Оливер, я знаю, что ты очень доверчивый, но ты должен думать о таких вещах.

— У него есть свой собственный дом, Серена.

— Откуда ты это знаешь? Он может лгать тебе, — сказала она, настаивая на своем.

— Потому что я был там, и он лучше, чем мой дом. Там две спальни, домашний офис и кухня, достойная шеф-повара. Мы используем мой дом только потому, что там все мои вещи, а ты знаешь, у меня их много.

Серена закатила глаза и заворчала. Боже, один раз попросил помочь с переездом, и она вечно об этом упоминает. Я все равно настаивал, что коробок было не так уж много.

— Оливер, ты уверен в этом?

— Да, Серена, — ответил я, надеясь показать, насколько я в этом уверен. — Для нас это работает. Я знаю, что это быстро и звучит безумно, но такова природа нашего образа жизни. Когда ты соглашаемся делать то, что делаем мы, возникает необходимость в общении. Я знаю о Маршалле, а он обо мне больше, чем если бы мы сходили на двадцать свиданий. Я знаю это, ведь столько я встречался со своим последним парнем, и, в конце концов, он даже не смог сказать, какой у меня любимый цвет. Маршалл узнал об этом через день.

— Знание твоего любимого цвета ни черта не значит, Оливер.

Я закрыл глаза и застонал, в отчаянии потирая лицо.

— Я знаю, Серена. — Ладно, это прозвучало немного грубо. — Я просто хотел подчеркнуть свою точку зрения. На нашем первом свидании я рассказал ему о своих родителях и о любой другой травме, которая потенциально могла помешать сцене. Мне пришлось рассказать ему о своей сексуальной ориентации то, чем я никогда не делился ни с кем другим… включая тебя. Я должен был подробно рассказать о том, что мне нравится, а что нет, о своих ожиданиях относительно того, как будут развиваться наши отношения, и он должен был сделать то же самое. Я знаю о Маршалле то, о чем, я почти уверен, он никогда не рассказал бы мне, если бы мне не нужно было это знать, чтобы потенциально не спровоцировать в нем что-то, из-за чего сцена пойдет не так, как надо. Он каждый день удостоверяется, в правильном ли я настроении для наших отношений, и хотя формально он мой Папочка, я делаю то же самое для него.

Она откинулась на спинку сиденья и потрясенно уставилась на меня. Я знал, что был немного настойчив, но мне нужно было, чтобы она поняла. На тот момент Маршалл был для меня всем, и я не собирался позволять ей заставлять меня сомневаться в этом.

— Отлично, когда я смогу с ним встретиться?

Я воспринял ее заявление таким, каким оно было на самом деле — принятием — осторожным принятием, но, тем не менее, принятием.

— Я не знаю. Тетя Холли велела мне приехать на ужин в эти выходные и привести его, но, возможно, у него какие-то планы, поэтому я должен спросить. — Я замолчал, думая о своих собственных планах. — Если мы все-таки придем, это, вероятно, будет в воскресенье вечером. Я дам тебе знать.

Она кивнула и откусила кусочек своих фахитас.

— И каков он в постели?

— Серена!

Я закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной. Двухчасовой ланч с Сереной не подготовил меня к оставшейся части рабочего дня. Если уж на то пошло, количество посетителей увеличилось втрое, так как все заканчивали работу и заходили в магазин по пути домой. Большинство были вежливы, хотя и немного раздражены. Некоторые с улыбкой отмахивались, но одна женщина в течение добрых десяти минут ворчала и жаловалась на деловую ответственность и временные рамки. В конце концов, я просто стоял и кивал, как болван, пока она не фыркнула и не направилась к двери.

В шесть я бросился к входной двери и запер ее, прежде чем у кого-либо еще появился хоть малейший шанс войти. В спешке я трижды повторял свою ежевечернюю процедуру закрытия, потому что постоянно что-то путал.

Я взглянул на настенные часы и вздохнул. Было почти 7:30, и все, чего мне хотелось, — забраться в постель и отключиться. Бросив свои вещи, я высыпал содержимое из карманов в миску и побрел в свою комнату. Желая почувствовать комфорт подгузника, я открыл комод и вытащил один из своих желтых подгузников с милыми танцующими динозавриками. Я потянулся за лосьоном и детской присыпкой, но замер, коснувшись бутылочки.

Папочке не понравится, что его мальчик переоделся сам. Это Папочкина работа, не твоя.

Разочарованно надув губы, я развернулся и бросился на кровать. Мне нужно подождать возвращения Папочки всего тридцать минут, но мне показалось, что прошла вечность. Я уткнулся лицом в мягкое одеяло, все еще крепко сжимая в руке подгузник, и смотрел на часы, которые медленно отсчитывали минуты.

Я чувствовал, как то засыпал, то просыпался, не отрывая взгляда от часов. 7:58. «С минуты на минуту», — подумал я, погружаясь в это странное состояние между сном и бодрствованием, ожидая, что мой Папочка вернется домой и позаботится обо мне.