12

Хисондайн

Я стою в дверях своей гостевой спальни и наблюдаю за ней. Бледный утренний свет начал пробиваться сквозь занавески, вероятно, тоже в поисках ее красоты. Я мог бы наблюдать за ней весь день.

Я не должен.

Я сказал ей, что не буду ее беспокоить. Конечно, если она проснется и увидит, что я стою здесь и наблюдаю за ней, пока она спит, она будет встревожена. Кто бы на ее месте не беспокоился? Посмотрите на меня. Я знаю, что сверхъестественные существа больше не прячутся, но это не значит, что я не вижу отвращения во взглядах большинства людей. Отвращение или откровенный страх.

Омейка шевелится, перекатывается на спину и поднимает одну руку над головой. Одеяло сползает и обнажает намек на темный сосок. У меня слюнки текут, но мне кажется вдвойне неправильным смотреть на нее вот так, когда она не знает, что я здесь.

Так тихо, как только могу, я подкрадываюсь к ее кровати и натягиваю одеяло, чтобы снова укрыть ее. Мне следовало одолжить ей что-нибудь для сна. Я должен был отпустить ее домой, к себе, где у нее есть все, что ей нужно, вместо того, чтобы настаивать на том, чтобы держать ее здесь, как… ну, как тролль, который нашел свою пару.

Я хмурюсь, отгоняя глупую мысль. Она станет моей куной не раньше, чем феникс может завладеть морским чудовищем. Но как я могу отрицать признаки? Ее запах — подобного я никогда раньше не чувствовал. Ее прикосновения успокаивают мою ярость. Глубокое, непреодолимое желание заявить на нее права и обладать ею всеми возможными способами.

И все же она человек.

Омейка открывает глаза прежде, чем я прихожу в себя настолько, чтобы пошевелиться. Она моргает, глядя на меня, прежде чем медленная улыбка расползается по ее лицу, и у меня перехватывает дыхание.

— Ну, доброе утро.

— Прости. Мне не следовало тебя беспокоить.

— Не говори глупостей, — она садится, открывая мне полный вид на обе прекрасные груди, и у меня сжимается горло. Я не могу поверить, что это совершенное создание позволило мне прикоснуться к ней. Прошлой ночью позволила мне сотворить с ее телом невыразимые вещи.

От одного воспоминания у меня подергивается член.

— Тебе нужно сегодня на работу? Я не буду мешать тебе.

Я качаю головой.

— Нет. Сегодня никакой работы, — Баббрур отменил мои сегодняшние встречи, и я собираюсь воспользоваться этим. — Останься.

Она улыбается мне.

— Тогда у тебя есть что-нибудь, что я могу съесть? Я умираю с голоду. Я забыла поужинать вчера вечером.

Я молча проклинаю себя. Мне следовало подготовиться гораздо лучше. У меня в доме нет ничего, что подошло бы человеку.

— Я отведу тебя куда-нибудь. Куда захочешь.

Омейка смотрит на себя сверху вниз.

— Ах… звучит мило, но у меня есть только та одежда, в которой я была прошлой ночью.

— Не проблема, — это я могу решить легко. — Прими душ, и у меня найдется что-нибудь для тебя, когда закончишь.

Ее глаза расширяются, но она соскальзывает с кровати и идет в ванную, доверяя мне довести до конца мое нелепое заявление.

Я спешу в гостиную и звоню Баббруру.

— Мне нужна женская одежда. И обувь. Что-нибудь, что она сможет надеть на поздний завтрак. И что-нибудь на потом. Просто много одежды. Доставь ее сюда через полчаса!

— К-какая одежда? Какая женщина? Какой у нее размер?

В конце я даю ему инструкции приобрести одну и ту же вещь разных размеров и привезти все это мне как можно быстрее. Верный себе, маленький гном добрался сюда за сорок минут, что, должно быть, какое-то чудо.

Тем временем Омейка надевает одну из моих рубашек. Меня так и подмывает сказать, чтобы она надела ее на поздний завтрак, но я не могу допустить, чтобы кто-то, кроме меня, смотрел на ее голые ноги, исчезающие под рубашкой большого размера, и на то, как ткань сползает с одного плеча, обнажая гладкую кожу цвета умбры.

Когда я выхожу из душа, то нахожу ее в библиотеке, изучающей полки, заполненные сухими техническими руководствами. Я не могу поверить, что она смогла найти здесь что-то интересное для себя, но когда я вхожу, она оборачивается и улыбается мне.

— Я должна была догадаться, что ты из тех парней, у которых есть библиотека. Мог ли ты быть еще совершеннее?

Мое сердце замирает, и я должен напомнить себе, что она хороша в том, что делает. Мне неприятно думать, что это ее работа, но такова реальность. Хотя она доставляет мне удовольствие всеми возможными способами и делает это так, как будто это легкое дело, я не могу позволить себе забыть, что плачу ей. Была бы она все еще здесь, если бы не это? Невозможно.

И все же, пока у меня есть деньги, я не могу отказаться от нее. Поэтому я закрываю на это глаза и еще немного дрейфую во сне.

В маленьком желтом сарафане и босоножках на каблуках, которые нашел Баббрур, она выглядит почти так же хорошо, как в моей рубашке. Улыбка Омейки, когда она поворачивается, чтобы показать мне наряд, говорит сама за себя, и я почти воспламеняюсь, когда она вкладывает свою маленькую ручку в мою, когда мы выбираемся из Хаммера возле отеля West Boulevard. Моя компания занималась его строительством пять лет назад, когда я больше интересовался курортами и жильем, чем дорогами. Мы скупали участки земли в стратегически важных местах, развивали их и продавали тому, кто предлагал самую высокую цену. И я уверен, что из ресторана на крыше этого отеля открывается один из лучших видов в городе, и я слышал, что там подают фантастический завтрак по системе шведский стол.

Лицо Омейки, когда мы выходим из лифта и проходим под увитой виноградом решеткой, того стоит. Хотя у меня от страха сковывает позвоночник, когда она бросается к прозрачной балюстраде, чтобы посмотреть вниз на открывающийся вид. Мы, тролли, плохо переносим высоту. Есть что-то неестественное в том, чтобы находиться так далеко от Матери Земли, хотя я точно знаю, что это здание такое прочное, каким оно кажется.

Я провожу ее от перил к нашему столику. Что достаточно легко сделать, когда она замечает буфет.

— Знаешь, повезло, что у меня нет моей большой сумочки, — шутит она. — Моя бабушка — королева по набиванию сумочек, чтобы извлечь максимум пользы из буфета. Я бы не хотела тебя смущать.

Я просто качаю головой и пытаюсь сдержать свою слегка маниакальную ухмылку. Если кто-то и должен смущаться, так это она. Краем глаза я замечаю взгляды, которыми люди одаривают нас. Они отводят взгляд, как только я поворачиваю голову, но я вижу их. Я привык к этому, а Омейка нет. Как она может?

Она набирает огромную тарелку с едой и настаивает на том, чтобы перегнуться через стол и скормить мне кусочки фруктов. Покончив с фруктами, тремя блинчиками и большой порцией яичницы-болтуньи, она откидывается на спинку стула с довольным вздохом.

— Ммм, потрясающе. Я люблю это место.

Мне нет. Я не могу не бросать украдкой взгляды на стеклянную балюстраду, когда думаю, что она не смотрит. Она сбивает с толку. Я начинаю вспоминать, почему я никогда не приходил сюда раньше.

Омейка хихикает.

— Мне кажется, или ты немного боишься высоты?

Я раздраженно складываю руки на груди.

— Нет.

Ее улыбка становится лукавой, и она тычет маленьким пальчиком мне в ребра. Это не должно заставлять меня ерзать, но каким-то образом легчайшее прикосновение с ее стороны вызывает у меня реакцию.

— Да! Признай это. Если нет, не могли бы мы пойти сфотографироваться? Это было бы слишком грубо?

Я не могу сдержать улыбки от ее энтузиазма. Уступая ее просьбе, несмотря на то, что от этого у меня чуть ли не мурашки бегут по коже, мы подходим к краю терассы. Прозрачная балюстрада хуже, потому что можно видеть, как пол резко обрывается и мир проваливается в небо прямо у нас под ногами.

Я содрогаюсь.

Омейка прижимается ко мне и поднимает телефон, чтобы сделать селфи. К ней подходит пожилая женщина с аккуратной седой стрижкой и ожерельем из темного жемчуга. Я мгновенно настороже, жду комментария. Некоторые люди ничего не говорят. Некоторые откровенно враждебны. Больше всего меня задевают другие. Те, кто переводят маленьких детей на другую сторону дороги, когда я прохожу мимо, или крепче сжимают сумочку, как будто я могу ее вырвать. Как будто у меня нет состояния, в тысячу раз превышающего содержимое их кошелька, доступного одним нажатием кнопки.

Неожиданно эта женщина тепло улыбается мне и протягивает руку.

— Хочешь, я сфотографирую, дорогая? У вас медовый месяц?

Я так ошеломлен, что мне нечего сказать. Омейка улыбается женщине в ответ и протягивает ей телефон. Я послушно позирую для фотографии, но уверен, что если я улыбаюсь, это больше похоже на гримасу.

— Большое вам спасибо!

Женщина возвращает телефон Омейки.

— О, совсем не проблема. Вы двое выглядите такими счастливыми вместе. Приятно видеть влюбленных молодых людей.

Хотя я с трудом могу в это поверить, Омейка не противоречит этой женщине. Она просто прислоняет голову к моей руке и улыбается.

В тот момент я почти готов был выпрыгнуть из здания и улететь домой. Ладно, это уже слишком, но мое сердце подпрыгивает, а грудь стонет от напряжения, пытаясь сдержать его. Я хватаюсь за поручень, пока Омейка не смотрит, поворачиваюсь и следую за ней к лифту.

Когда мой водитель подъезжает к ее квартире, она наклоняется ближе и запечатлевает нежнейший поцелуй на моей щеке.

— Спасибо. Я так хорошо провела время сегодня. И я не могу перестать думать о прошлой ночи.

Я качаю головой, но мое недоверие не мешает огромной ухмылке расползтись по моему лицу.

— Я надеюсь на это.

Мои мысли возвращаются ко всему, что мы разделили. К ее рукам на моем теле и ее вкусу на моем языке. Я почти закрываю дверь, отказываясь отпускать ее. Но я не могу этого сделать. Она моя только на время, не навсегда. Не важно, как сильно мое сердце жаждет, чтобы это было правдой, и как сильно инстинкты кричат мне, чтобы это было навсегда.