Александр Скоробогатов

Кокаин

Роман

Александр Викторович Скоробогатов родился в 1963 году в Белоруссии, в городе Гродно. После средней школы работал в театре машинистом сцены, осветителем. Учился в Белорусском театрально-художественном институте на актерском отделении. Уйдя из института, работал униформистом в цирке, сторожем, дворником, библиотекарем. Окончил Литературный институт.

Первая публикация - рассказ "Палач", напечатанный в журнале "Юность" в 1989 году. Там же были напечатаны повесть "Сержант Бертран" (1991 г.), роман "Аудиенция у князя" (1993 г.) и первая часть романа "Земля безводная" (1997 г.). Полностью роман вышел в серии "Оригинал" издательства "Олма-Пресс" в 2002 году. Кроме этого, в периодике, как российской, так и иностранной, опубликован ряд рассказов и статей.

С 1992 года А. Скоробогатов живет в Бельгии. В переводах на нидерландский изданы три его книги. Он - член Фламандского отделения ПЕН-центра.

"Знамя" публикует первую часть его нового романа "Кокаин".

Предлагаемая читателю автобиография обнимает период почти в сорок лет с первых годов...

Странно. Такое чувство, что я это уже где-то слышал или читал. В отношении к событиям нелитературного, жизненного порядка подобные ощущения принято называть французским словом... Вот незадача. Забыл я французское слово. Ну и ладно. Потом вспомнится.

О чем мне хотелось в этой связи сказать: именно таким образом литераторы зачастую и характеризуют свой труд: не "выдумывают" они свои произведения, а вспоминают. Если бы я не был уверен, сказал мне как-то один писатель, что воплощение замысла уже существует в некоем другом мире, то сложная и длительная работа на бумаге была бы невыносимой обузой для разума.

Однако надо все-таки задуматься о вступлении, несущем на себе особую нагрузку, задающем настроение всей вещи. Вот здесь очень кстати слово "вещи". Итак.

Вещи и дела, аще не написаннии бывают, тмою покрываются.

Звучит неплохо, только ничего непонятно. Какою такою "тмою"? И почему "покрываются"? Ну и при чем здесь "аще"? Это типа "ваще"? Значит, вещи и дела, если про них ваще ничего не написано, то мою покрываются... Может быть, не "мою", а молью? И не покрываются, а съедаются? Тогда лучше так: "Вещи и дела, если про них ваще ничего не написано, то молью поедаются". Вот это уже лучше. Куда лучше. Только и это, если говорить всерьез, на предисловие - тем более предисловие к журнальной публикации, содержащей лишь первую часть автобиографического повествования, - не тянет.

Что же делать? Обойтись без предисловия? Но ведь во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь.

К чему бы я это?..

Ах, жизнь, друзья, полна загадок, как скажет позднее один из отрицательных героев этого увлекательного повествования, цель которого описать прошлое с предельной точностью.

Дежа вю! "Дежа вю" называют это ощущение французы. Странный народ, замечу мимоходом, французы.

Как бы то ни было, закончим предисловие, от которого все равно никакого толку нет, не было и не будет (рудиментарный жанр, как хвостец у человека), и поскорее перейдем к произведению как таковому. Мимоходом отмечу, что основой и отчасти подлинником этого произведения послужила его рукопись. И еще: довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок; нужны горькие лекарства, едкие истины.

Вот это хорошо сказано! А то: "аще", "ваще", "молью проедается"... Нужны горькие лекарства и едкие истины.

Вот звон путеводной ноты.

Часть I

- Разве я похож на убийцу?..

- Вы хуже...

1

Ребенок плакал, возился в сбитой постели, бился головой о деревянные стенки своей кроватки, судорожно сжимал и разжимал с каждым днем становившиеся все более тонкими кулачки; страдая от голода, он отчаянно заходился криком, как бы призывая нас покормить его, только напрасно: грудь моей жены вот уже который день не продуцировала молока. Непросто проходить безучастно мимо такого крикливого ребенка, непросто семь дней подряд делать вид, что его гадкий вой совсем не мешает тебе читать газету. Днем было сложно, однако ночью еще сложней: злой ребенок словно цель поставил себе такую - не дать нам уснуть: я затыкал уши ватой, жена заливала парафином; одним словом, долго это длиться не могло. На семейном совете мы решили купить ему баночку дешевой питательной смеси. Вот примерно так все и началось. Грустное начало грустной истории, такой отвратительной, что не хочется и вспоминать.

- Сходи в магазин, купи сыну банку питательной смеси, - сказала мне жена.

- Да-да, милая. Хорошо.

- Нет, серьезно, брось газету и иди в магазин.

- Ну сколько можно?! Неделю покою не даешь! С работы еле домой дошел, устал, как собака, а тут еще хрен знает куда тащиться! Да еще в такую погоду.

А погода и в самом деле была не из лучших - дождь лил уже дня три, а то и четыре. Странное лето! Что лето - странная жизнь. В прошлое воскресенье, например, собрался на рыбалку. Жена с вечера накопала червей, подготовила удочки, а я посидел на берегу с полчаса и ушел домой: промозглый ветер задувает с реки, сеется мутноватый дождик, от которого как-то и укрыться не получается, и сигареты не раскуриваются, сыреют в пять минут... Странное лето. Странная жизнь.

- Да ты ведь и не работаешь, - говорит жена. - Как же ты с работы-то усталым пришел?

- А вот так. Обычно.

- Как это - обычно?!

Поймала она меня, поймала.

- Ладно. Схожу. Схожу как-нибудь на днях. Только отстань. Дай газету почитать. Статью дочитаю и схожу.

- А статья-то про что?

- А про то, как в Африке дети с голоду дохнут, - холодно сказал я.

- Дурак.

- Сама дура.

Ох, друзья, семейная жизнь - это просто сумасшедший дом. Как круто меняет женщин брак, меняет до неузнаваемости. Да тут еще и ребенок с голоду орет целую неделю. Не странно, что начинаешь злиться и нести всякую чепуху.

- Ладно, - сказал я строго, надевая резиновые сапоги и шапку. - Давай деньги. И смотри, чтоб на пиво хватило.

2

Я шел, чуть ли не по колено проваливаясь в снег, пряча лицо за приподнятым воротником: мело так гадко, такими резкими порывами, что через полчаса лицо остро горело, глаза слезились, а пальцами в тонких перчатках нельзя было шевелить. Откуда такая пурга? Перед самым уходом выглянул в окно: небо было чистым, а звезды казались настолько яркими, словно их до этого специально натирали махровыми тряпками с зубным порошком.