ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВНАЯ ГЕРОИНЯ

До чего же несправедливо — обладать ими двумя, зеркалами, в которых отражались разные люди. Когда Нора стояла перед Хью, то являлась работой, будущей звездой с неограниченным потенциалом, карьерой, которую тот мог спроектировать для достижения успеха. Когда Нора оказывалась перед Трентом, то являлась сексуальной богиней, которую тот страстно желал с зависимостью, не сравнимой ни с наркотиками, ни с алкоголем.

Обладание лишь одним из них должно было стать достаточным. Любая женщина в мире пребывала бы в экстазе от внимания и любви хоть одного из братьев Айверсон.

Но только не ей. Нет, Норе были необходимы и безопасность Хью, и страсть Трента. Актриса пыталась быть только с одним из них, ясно дала понять о своем выборе им обоим, а затем отказалась от этого решения всего после нескольких месяцев трентовых усилий.

Корень проблемы заключался в том, что она отдала свое сердце Тренту много лет назад, а мужчина так и не вернул его за все десять лет ее отсутствия.

— Что ты здесь делаешь? — один из близнецов стоял перед ней и смотрел вниз, его лицо выражало замешательство.

— Я… эм. — Нора огляделась по сторонам, пытаясь придумать правдоподобное объяснение тому, почему она, спустя несколько часов после окончания съемок, все еще находится в студии. — Сама не знаю. А ты чего здесь?

— Папа в офисе. — Он пальцем показал в сторону лестницы, ведущей в продюсерский офис «Фермерской истории», и по этому непринужденному жесту она узнала в нем Трента. — Ты здесь спишь?

Он наклонил голову направо, пытаясь разглядеть на чем девочка сидит, и она задвинула джинсовую куртку подальше за спину, злясь на то, что не услышала приближения. Видимо задремала, прислонившись к столбу. У нее имелся план: переждать здесь, в тени лестничной площадки, пока ночная охрана не начнет прочесывать студию, затем пробраться в гараж и задрыхнуть на одном из мягких сидений гольф-кара. Шестиместное сиденье было достаточно широким, чтобы она могла лечь на бок, подогнув колени, и вполне комфортно — и скрытно — проспать до самого утра.

Она фыркнула.

— Нет конечно, — ответила девочка как можно надменнее. — Просто отца жду. Не смог вовремя заехать.

Сказанное было не совсем ложью. Он опаздывал примерно на три дня, и этого пока никто не заметил. Смена гардероба для сериала каждодневно обеспечивала ее свежими нарядами, стол закусок помогал не голодать, а в обеденные перерывы она пользовалась маленьким душем в гримерке.

Не в первый — и не в последний раз — отец брал небольшой перерыв от родительских обязанностей. Будучи дочерью, она не могла сравниться ни с баром, ни с бабой, ни с игрой в покер, ни даже с похмельем. По его словам, дочь являлась, по крайней мере, офигенным заработком. «Адовая страхолюдина, приносящая райскую прибыль» — эта фраза была его любимой, та, которую он талдычил любому, кто слушал, и которую считал остроумной, учитывая религиозную подоплеку сериала.

Девочка не находила ее остроумной. Она ненавидела эти слова, ненавидела отца, ненавидела себя за то, что ненавидела отца, и ненавидела мать за то, что та бросила их обоих.

— Ты ведь здесь бока отлеживаешь, — заявил Трент, понизив голос и присев рядом с ней, его глаза округлились от осознания этого.

— О Боже! — взвизгнула она. — Ничего подобного. Проваливай. Прошу.

— Все путем, я никому не скажу. — Он усмехнулся ей. — Это будет нашей тайной.

Мальчик сдержал слово — это стало их тайной. Он стырил ради нее ключ от обставленного трейлера, и она стала проводить каждую ночь на диване, а не в гольф-каре.

Это было их тайной, когда он подмигнул ей и предложил устроить у него дома слет актерского состава на время зимнего перерыва.

Это было их тайной, когда ее отец вернулся, ужратый и требующий зарплаты, а на следующий день у девочки на скуле появился синяк. Трент приложил к нему лед, стащил ради нее косметику со съемочной площадки и посоветовал сбежать, сказав, что защитит.

Ей было тринадцать, ему четырнадцать. Она влюбилась, этот мальчик был ее защитником.

Затем сериал закрыли, а ее отправили обратно в Канзас.