БРАНКА

Я

проснулся оттого, что солнце светило мне в лицо. Прищурившись, я повернулся, чтобы осмотреть комнату.

Здесь было еще паршивее, чем я думал. Тяжелые шторы цвета детской диареи. Окна запотели от грязи. Кафельный пол был того же оттенка, что и шторы.

Я рванулся к ремню, выкручивая запястья, но безрезультатно. Саша, должно быть, был экспертом по связыванию женщин ремнями.

“Я два десятилетия использовал ремни как веревки. Ты не выберешься из этого”. Голос Саши подтвердил мои подозрения.

Я замерла и сосчитала до трех, прежде чем повернула голову и обнаружила, что он сидит рядом со мной, полностью одетый, с телефоном в руках.

“ Ты можешь меня развязать? - Выплюнула я. Его взгляд встретился со мной, непроницаемый и скрытный. Я была только в трусиках и лифчике, и в этой комнате было не совсем тепло. По моей коже пробежали мурашки, и я вздрогнула.

- Что ты на это скажешь?

Этот ублюдок. Я бы заставил его заплатить. Я бы, блядь, убил его при первом же удобном случае.

- Пожалуйста, - выдавила я сквозь зубы.

Его широкая улыбка была мне наградой. Или наказанием, в зависимости от того, кто на нее смотрел. Он сунул телефон обратно в карман и, наклонившись, одним быстрым движением расстегнул ремень. Он потер мои запястья, но я отдернула от него руки.

Я потерла запястья, не сводя с него глаз. - Мне нужна одежда, - пробормотала я, садясь.

Он потянулся к тумбочке и протянул мне пакет. Я осторожно высыпала его содержимое на кровать. Джинсы и простой белый топ с круглым вырезом. Новое нижнее белье. Красная кожаная куртка. По крайней мере, мне не пришлось бы сегодня ходить вонючим.

“ Одевайся, ” приказал он. - Мы выезжаем через пять минут.

Никакого кофе. Никакого "Доброе утро". Никакого завтрака. Боже, этот парень был настоящим обаяшкой.

- Могу я хотя бы принять душ? - спросил я.

- Пять минут.

Я схватила одежду, но он вырвал ее у меня из рук. - Прими душ и возвращайся сюда.

-Но...

- Ты всегда можешь отказаться от душа, - протянул он с той же ухмылкой на лице.

- Ты осел, - невозмутимо ответила я.

Прищуренные глаза встретились с моими, и я с вызовом посмотрела в них. Мы уставились друг на друга, оба отказываясь отводить взгляд. По-детски, да. В здравом уме - нет.

“Неважно”. В конце концов, это я сдался. Я покачал головой и поплелся в ванную. - Гребаная задница, - пробормотал я.

Прежде чем я закрыла дверь, я услышала, как он сказал: “Лучше привыкни к этому, потому что я твоя задница”.

Но когда я оглянулась через плечо, его внимание было приковано к телефону.

- Четыре минуты, - отсчитал он, не поднимая головы.

Оказавшись в ванной, я включила душ, сняла нижнее белье и встала под струю воды.

Я позволяю воде стекать по моему телу. Звук труб возмутился давлению, и воспоминание обрушилось на меня, как волна на береговую линию в ветреный день.

Из своего окна я наблюдала, как тень Мии исчезает в ночи. Мия и Алессио ушли от меня. Мою грудь болезненно сдавило, стало трудно дышать. Я поднесла руку к груди, нежно потирая ее. Это не принесло облегчения, на которое я надеялась.

Я не хотела отставать. Я хотела умолять его взять меня с собой, но знала, что это расстроит моего старшего брата.

Будет ли он по-прежнему навещать меня теперь, когда Мии больше нет?

Одинокая слеза скатилась по моей щеке, и я вытерла ее, пока кто-нибудь не увидел. Отец ненавидел слезы. Он бил меня. Я обхватила себя руками, желая, чтобы завтра мне исполнилось восемнадцать, как Мии.

Прозвучал сигнал тревоги, и я подскочила, мои глаза забегали по сторонам. Я услышала крики людей отца и лай собак. Кто-то продолжал бить по трубе, звук эхом разносился по ночи. Я не мог понять, откуда он доносился. Залаяли собаки, и мои босые ноги бесшумно ступали по плюшевому ковру.

Крики. Крики. Снова крики. Лопаются трубы.

Мое сердце подпрыгнуло.

Мне следовало бы спрятаться под кровать. И все же я оказалась в коридоре. Из темноты доносились крики. Отец ревел. Мать плакала. Закричали еще мужчины.

Лязг. Лязг. Бах!

Я отскочил назад и споткнулся, потеряв равновесие.

Глаза остановились в мою сторону. Глаза отца. Глаза матери.

Широко раскрыв глаза, я обвожу взглядом группу. И мертвое тело на полу, вокруг него лужа крови, и мертвые глаза смотрят на меня. Как будто он обвинял меня.

Это был один из отцовских охранников. Тот, кто позволял нам маленькие вольности.

“ Ты знала? ” взревел он, и мое маленькое сердечко заколотилось. Мое тело начало трястись. - Ты знал, что Миа уезжает?

Я не умела врать. Алессио сказал мне, что я никудышная лгунья. Миа тоже так сказала. Все это знали.

Прежде чем мой мозг успел все это переварить, отец схватил трубку и ударил ею по столу.

- Отвечай получше, а то мама поплатится.

Мои глаза расширились, и мое тело начало трястись от страха. В пустых глазах матери что-то промелькнуло, но она не пошевелилась. Почему она не пошевелилась? Почему она не сопротивлялась?

Вдалеке залаяли собаки, и я помолился. Я не хотел, чтобы они поймали моего старшего брата и Мию.

Словно желая проверить, насколько сильно ударять трубой, он размахнулся и ударил мать по плечу. Она не издала ни звука. Я взвизгнула, как будто он ударил меня.

Злобная, угрожающая гримаса расползлась по его лицу. Я ненавидела это. Я хотела вырвать ее когтями.

“ Бранка, ты знала или нет? Отец повторил вопрос.

Ни Алессио, ни Миа мне не сказали. Я знала об этом только потому, что подслушивала. Но я не могла сказать об этом отцу. Подслушивать было плохо. Не говорить отцу, что Миа планировала сбежать, было еще хуже.

Я сглотнула. - Нет.

Удар. Крик. Мой.

- Я... я не знала, - воскликнула я.

Удар.

- П-пожалуйста, я... я не знал.

Той ночью мама спала в кровати рядом со мной, баюкая меня, пока я плакала. Обычно меня утешали Миа или Алессио. Не мать в ее избитом состоянии.

- Прости меня, мамочка.

Ее руки, покрытые синяками, обвились вокруг меня. “ Мы все должны были умереть. Ему не следовало спасать тебя.

Я до сих пор помню острую боль, пронзившую мою грудь, когда я услышал эти слова. Я знал, о чем она говорила. Мой старший брат никогда не говорил об этом, но Миа рассказала мне. Как мама пыталась покончить с собой и забрать нас всех с собой.

Но Алессио спас нас всех.

Однажды я спросил своего брата, почему мама всегда грустит. Я никогда не забуду его ответ.

“Горе похоже на пробуждение в параллельной вселенной, где все выглядит одинаково. Но это не так. Ты становишься тенью себя прежнего, наблюдая, как меняется мир, и теряешь надежду на то, что для тебя есть что-то лучшее. Вот почему маме грустно ”.

Мне потребовалось много времени, чтобы понять эти слова.

Мать превратилась в тень, ожидающую, что кто-нибудь спасет ее. Вероятно, сенатор Эшфорд. Я медлил, как тень, ожидая, когда Алессио и Миа вернутся ко мне. Я знала, что он не хотел уходить без меня той ночью, много лет назад. Но он ушел, и это оставило след. Я была тенью в те дни, месяцы. Два гребаных года.

Саша сказал, что подождет. Нерешительность тянула меня в двух разных направлениях. Я хотела верить в это, но та часть меня, которую слишком много раз оставляли торчать в тени, одинокой и изолированной, отказывалась сдаваться.

Последние четыре года я была тенью, совсем как моя мать. Я наблюдал, как вращается мир, пока ждал Сашу Николаева, и тонул в темноте и одиночестве.