Глава 41
Лучия
После того как огонь погас, Массимо сказал:
― Думаю, пора спать.
Было еще рано, около 8 часов вечера… но я устала от дневного похода, а от бренди меня клонило в сон. Я безропотно согласилась.
Массимо проводил меня в одну из небольших спален. Комнату слабо освещал лунный свет, проникающий сквозь деревья. И без огня, который согревал меня, я быстро замерзала.
― Если что-то понадобится, я буду рядом, ― сказал он и направился к выходу.
Я откинула одеяло и пощупала простыни.
― Постель чертовски холодная, ― пожаловалась я.
Он снова посмотрел на меня.
― Ну, другой вариант ― снова спать рядом со мной, а этого никто из нас не хочет, так что…
― Отлично, ― пробормотала я.
― Просто оденься потеплее. Ты скоро согреешься.
Он подождал, пока я скажу что-нибудь еще. Когда я этого не сделала, он добавил:
― Спокойной ночи, ― и вышел.
Я слышала, как скрипели половицы под его тяжелыми шагами, когда он заходил в соседнюю комнату.
Я села на край кровати и стянула ботинки. Я бы с удовольствием приняла душ, но мыться ледяной водой я не собиралась, так что этот вариант отпадал.
Я забралась под ледяные простыни и лежала, пытаясь согреть постель.
Ничего не выходило.
Кроме холода, меня начала беспокоить теснота одежды.
Штаны для йоги и спортивный бюстгальтер были удобны, когда я двигалась, но сейчас казалось, что они меня стягивают… как будто они были сделаны из резинок и врезались в мою кожу.
Я любила спать с комфортом, а это было явно не то.
У меня был выбор: комфортно и холодно или некомфортно с небольшим количеством тепла.
Я выбрала комфорт и холод.
Я встала с кровати и быстро разделась до стрингов. Сняв спортивный бюстгальтер, я снова надела футболку, чтобы хоть как-то согреться, и забралась под одеяло.
Совершенно ледяное одеяло.
Я лежала в кровати и дрожала. Чтобы отвлечься, я думала о том, что произошло после ужина.
Больше всего я думала об извинениях Массимо за то, что он втянул меня в эту историю.
За всю мою жизнь никто никогда не просил у меня прощения.
Правило номер один в жизни Ноны гласило ― никогда ни за что не извиняйся.
А ее мафиози? Они тоже ни за что не извинялись передо мной.
Монахини в монастыре были еще хуже. Если что-то шло не так, то обвиняли в этом меня.
Больше никто в моей жизни никогда не извинялся.
Никто из моих друзей, никто из парней, с которыми я спала…
…но Массимо извинился.
Это подействовало на меня так, что я не могла объяснить.
Я…
Я чувствовала, что почти готова заплакать.
Возможно, дело было в бренди.
А может быть, в разговоре о том, как умерли мать и отец Массимо.
Я все еще слышала боль в его голосе.
Горе по отцу было вполне ожидаемым. В конце концов, прошел всего год? Может быть, меньше?
Но когда он говорил о своей матери, казалось, что она тоже умерла совсем недавно.
Он был таким грустным, когда говорил о ней, что мне еще больше захотелось плакать.
И когда он сказал мне, что ему жаль…
Это много значило для меня.
В памяти всплыло воспоминание ― единственный раз в моей жизни Нона попросила прощения.
Мне было шесть лет… сразу после того, как это случилось.
Помню, Нона взяла меня на руки и стала укачивать.
Ее голос был таким печальным…
Мне так жаль, моя милая девочка… Мне так жаль…
Я чувствовала, как по спирали погружаюсь во тьму и горе.
Я пыталась выкинуть все это из головы.
Но не смогла.
Я почувствовала первые признаки приближающейся панической атаки.
Я попыталась сосредоточиться на дыхании.
Но от этого становилось только хуже.
Я попыталась сконцентрироваться на окружающих звуках.
Но все, что я слышала, ― это скрип дерева и вздохи ветра за окном.
Я чувствовала себя такой одинокой…
И я не могла этого вынести.
Я скорее умру, чем останусь одна.
Я выскользнула из постели и пошла по коридору к комнате Массимо.
Я открыла дверь. Я не стала стучать, потому что не хотела, чтобы он прогнал меня.
― Массимо?
Лунный свет проникал в окно, и я видела и слышала, как он шевелится под одеялом, глядя на меня.
― Что? ― спросил он, явно раздраженный.
― Можно мне лечь с тобой в постель? ― спросила я, мой голос дрожал.
― Зачем? ― рявкнул он.
Мне не хотелось говорить ему настоящую причину, поэтому я сказала очевидное.
― Мне холодно.
Я чувствовала, как его глаза скользят по мне в лунном свете.
― Надень штаны, ― сказал он.
― В них неудобно спать.
― Тогда сходи в другую спальню и возьми дополнительное одеяло.
― Мне все равно будет холодно.
Он разозлился.
― Лучия…
― Послушай, мне просто… мне страшно, понимаешь? Я не хочу оставаться одна. ― Я сделала паузу. ― И я замерзла.
Он сердито вздохнул.
― Никакого дерьма, хорошо? Никакого флирта, никаких касаний, никаких прижиманий ко мне ― ничего этого. Поняла?
Сначала я сказала:
― Ладно, да, как скажешь…
Но эти слова задели меня за живое.
Я пыталась отвлечься от ужасных воспоминаний, от чувства тоскливого одиночества.
А он подумал, что все дело в нем. Потому что он ― красавчик.
Мой гнев на время пересилил страх и печаль.
― Знаешь, что? ― психанула я. ― Забудь об этом.
И повернулась, чтобы уйти.
― Лучия, ― прорычал он мрачным голосом.
Я остановилась, положив руку на дверную ручку.
Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил таким тоном.
Глубоким, злым… с чем-то еще более темным под слоями.
Это заставило мое сердце пропустить удар…
И не от испуга.
― …что… ― прошептала я.
― Ложись в эту чертову кровать.
На этот раз мое сердце не просто пропустило удар…
Оно заколотилось в моей груди.
Я медленно приблизилась и скользнула под одеяло.
Такое же холодное, как мое.
― Могу я… можно мне лечь рядом с тобой? ― спросила я.
― Нет. Оставайся на месте.
Я ничего не сказала…
Но по мере того, как холод проникал все глубже в мое тело, у меня начали стучать зубы. Без шуток.
― Ты делаешь это специально, ― прорычал он.
― Нет, ― ответила я, клацая зубами.
Затем мое тело начало дрожать.
Массимо застонал, потом сказал:
― Хорошо. ЛАДНО.
Я поспешно подвинулась под одеялом и прижалась к нему всем телом.
Он лежал спиной ко мне, и я прижалась к нему своей.
На нем снова были только боксеры, и моя задница и ноги прижимались к его голой коже.
И к его потрясающе идеальной заднице.
АААААААААААА.
Мои зубы перестали стучать, а тело ― дрожать.
― Ты действительно как печка, ― сказала я, когда все мое тело расслабилось, наконец, согревшись.
― Ммм, ― проворчал он.
Мы лежали так некоторое время… и я думала о том, что он сказал перед камином.
И мне снова захотелось плакать.
Я подумала о том, чтобы сказать ― спасибо за то, что ты извинился, но это было немного странно… вспоминать о том, что было час назад…
Поэтому я сделала следующее, что пришло мне в голову.
― Я… сожалею о твоем дяде. И твоей маме. И твоем отце.
Вышло немного неуклюже.
Наверное, этого следовало ожидать. Когда я сказала, что никто никогда не извинялся передо мной, это также значило, что я тоже никогда ни перед кем не извинялась.
Наверное, я все-таки не извинялась, а просто сочувствовала.
Несколько секунд он лежал молча.
Потом ответил:
― …спасибо. И, как я уже сказал, мне жаль, что я втянул тебя во все это.
― Все в порядке, ― сказала я и тут же поняла, что это не совсем так. ― То есть, конечно, не все в порядке ― это отстой ― но это не твоя вина. То есть, ты виноват, но… ты не хотел.
Это прозвучало не так, как мне хотелось бы.
В его ответе был слышен сарказм.
― Спасибо за понимание.
По мере того как согревалась, я стала замечать великолепную выпуклость его задницы, прижатой к моему телу.
Затем я стала представлять, как он размахивает топором.
Его мышцы рук напрягаются…
Его грудь вздымается…
Мышцы спины пульсируют…
И я подумала о большой, твердой, массивной выпуклости на его бедре под джинсами.
О, Боже…
Я попыталась отвлечься разговором.
― Как ты думаешь, что произойдет?
Его голос звучал озадаченно. ― Что ты имеешь в виду?
― Я имею в виду… как ты думаешь, твой дядя ищет тебя? Нас?
― Я не знаю. Но мы не можем рисковать.
― А что будет с моей бабушкой?
― Я собираюсь вернуть тебя к ней домой в целости и сохранности.
Я нахмурилась.
― Но… что-то должно происходить. Иначе сейчас ты отвез бы меня к ней, а не прятал в лесу.
― Ты видела наемников в той лодке, которая преследовала нас.
― Да, но почему они до сих пор ошиваются поблизости? Если только…
― Все будет в порядке. Мы просто проявляем излишнюю осторожность, вот и все.
Я ухмыльнулась в темноте.
― Ты очень осторожный человек, не так ли?
― Не всегда, нет.
― Мне трудно в это поверить.
― Верь во что хочешь.
Сзади мне было хорошо и жарко… но спереди было холодно, и я повернулась.
Наверное, можно сказать, что я была большой ложкой, а он ― маленькой…
Только он был самой гигантской маленькой ложкой, которая когда-либо существовала, а я крошечной большой рядом с ним.
Но я чувствовала, как его задница прижимается прямо к моему тазу.
О, Боже…
Мне так хотелось дотронуться до него…
Но я довольствовалась тем, что приподняла футболку, чтобы прижаться холодным животом к его теплой спине.
― Лучия, ― сказал он раздраженным голосом.
― Что? ― спросила я, защищаясь, хотя знала, что он собирается сказать.
― Я сказал ― никакого дерьма.
― Это не дерьмо ― я просто пытаюсь согреться.
― Ты подняла футболку.
― Мои сиськи все еще прикрыты! ― огрызнулась я.
― И они прижаты к моей спине!
― О-о-о, мне так жаль, что у меня есть эти части тела.
― Знаешь что? Ничего не выходит. Возвращайся в свою комнату.
В комнату, где холодно и ждут плохие воспоминания.
Воспоминания, ради побега от которых я готова на все.
― Нет, ― вызывающе ответила я.
Он резко развернулся, чтобы посмотреть на меня.
― Убирайся.
В этот момент я уже не могла отступить, поэтому сказала:
― Если тебе так хочется побыть одному, иди сам в другую кровать. Эта теплая.
― Эти двухярусные кровати крошечные ― эта едва ли достаточно большая для меня…
― Как скажешь, ― сердито сказала я и повернулась к нему спиной. ― Ну вот, мои сиськи больше не упираются в тебя, доволен?
― Нет. Убирайся. СЕЙЧАС.