Кэсси так чертовски красива, и теперь она вся моя. Ни один мужчина не заставлял ее чувствовать себя так хорошо.

Стенки Кэсси сжимаются вокруг меня, и я хватаю ее за бедра, когда она прижимается к дереву, коончая. — Да, Риз, — она кричит, ее тело содрогается подо мной. — Не останавливайся.

Она падает на лесную подстилку, но я делаю то, что она говорит, и не останавливаюсь. Из меня вырывается рев, и все мое тело напрягается, когда я изливаюсь внутрь Кэсси.

Я падаю рядом с ней, и земля ощущается теплой и шершавой на моей коже. Кэсси поднимается на колени, и я вижу ее раскрасневшееся лицо, покрытое частицами коры, сиськи, покрасневшие и распухшие от ударов о дерево.

Я больше никогда не буду трахаться в постели. Есть что-то такое горячее в том, чтобы видеть мою малышку такой грязной и растрепанной под открытым небом. Позволить нашим инстинктам взять верх, как у диких животных.

Когда она наклоняется ко мне, ее длинные волосы спадают на мое лицо, как занавес. Я чувствую, как что-то твердое упирается в мою икру.

— Ты все еще в сапогах, — говорю я. Походные ботинки — это не сексуально, но поскольку на Кэсси нет ничего, кроме этих ботинок, это автоматически делает их греховно сексуальными.

Она прижимается своими мягкими губами к моей щеке, потом к векам и улыбается. — Я люблю тебя, дядя Риз.

Я провожу рукой по ее блестящим на солнце волосам, восхищаясь ее красотой. — Я тоже тебя люблю, малышка. Всегда буду