Глава 41

Элли

Его глаза впиваются в меня, а я ерзаю под его пристальным взглядом. Не обращая на него внимания, я смотрю на номера этажей перед собой. Каждый этаж, на который мы поднимались, вызывал во мне страх.

Он шаркает за моей спиной, но я застыла на месте.

— Чего ты боишься, куколка? — шепчет он мне на ухо, и по позвоночнику пробегает холодок. Его рука перебирает пряди моих грязных волос, а затем гладит шелковистые локоны, принося с собой утешение, которого, как я знаю, не должна чувствовать.

У меня пересыхает во рту, и я не могу ответить.

Его рука замирает, и я сразу же ощущаю потерю его нежности. Он разворачивается, так плохо владея своими эмоциями, что я знаю, о чем он думает.

— Если у тебя там другой мужчина, я убью его и утоплю тебя в его крови, пока буду трахать тебя в ней.

— Я бы никогда не стала трахать кого-то другого, — со злостью выплевываю я.

Его рука продолжает поглаживания.

— Я тоже, куколка. И не трахну.

Его ответ сбивает меня с толку, но я не успеваю его расшифровать, как лифт пикает и двери открываются.

Ужас бурлит под кожей, пока мы идем к моей квартире.

— Я собираюсь хорошенько надрать тебе задницу, — выдавливает он сквозь зубы, рыча на каждую дверь, мимо которой мы проходим. — С тобой могло случиться что угодно.

Я останавливаюсь у своей двери, делаю глубокий вдох и, достав из кармана шорт ключ, вставляю его в замок. Открываю дверь, и лампа в коридоре освещает пространство. Мэгги вскакивает с кресла.

— Ты рано, милая.

Нацепив на лицо улыбку, я говорю ей то, что она хочет услышать.

— Рис дал мне выходной. Оплачиваемый. — Я добавляю последнее, чтобы не вызвать подозрений; не упускаю из виду, что Рафаэль вздрогнул при имени моего менеджера.

— О, а кто это?

Рафаэль делает шаг вперед, но я бросаю на него взгляд, заставляя его остановиться.

— Друг.

Он замирает от моих слов, и сжимает челюсть. То, как пульсируют вены на его татуированной шее, и жар, исходящий от него, способны вызвать пожар. На виске подергивается вена, показывая, как он возмущен тем, что его назвали другом.

— Друг? А, понятно. Не буду вам мешать. — говорит она, наклоняясь, чтобы взять свою сумочку. — Будь осторожна. — она пристально смотрит на меня, затем игриво подмигивает, прежде чем проскользнуть мимо Рафаэля и закрыть за собой дверь.

— Чертов друг?

Глубоко вздохнув, я игнорирую его и его проблемы и двигаюсь к своей спальне.

— Какого черта ты делаешь, приводишь незнакомцев в свою квартиру? Я в мафии, Элли. Она могла быть кем угодно. Ты знаешь, что люди готовы причинить тебе боль, чтобы добраться до меня?

Сдавленный звук застревает у меня в горле, и меня внезапно парализует страх, подобного которому не было. Я была настолько поглощена тем, как прожить день за днем, что никогда не задумывалась об этом, и теперь, как никогда, меня это пугает.

От размышлений меня отрывает тихий булькающий звук рядом с моей кроватью, который привлекает его внимание в глубине комнаты. Рафаэль пошатнулся, а затем застыл у кровати.

— Пожалуйста, не ненавидь меня, — шепчу я, шаркая к люльке и поднимая нашего сына на руки, чтобы прижать его к себе.

Медленно поднимаю глаза на Рафаэля, и в них вспыхивает огонь.

— Ты украла моего ребенка. — он говорит так тихо, что я едва его слышу.

Но я слышу. Я слышу обиду в его тоне, предательство и боль в его словах, и ненавижу себя за это, но все же, не могу сожалеть о причинах своего ухода.

— Я не знала, что беременна, когда уезжала. — я нежно укачиваю Хадсона.

— Но ты не догадалась, блять, позвонить и сказать, что я стану отцом! — кричит он, пугая Хадсона своим громким голосом.

Лицо Рафаэля вытягивается, и он проводит рукой по волосам.

— Ты думала, что я недостоин быть отцом. — на этот раз он говорит тише, и почему-то я ненавижу это больше, чем его крик, зная, как трудно ему сохранять самообладание.

— Прости. — говорю я, и слезы текут по моему лицу от смеси облегчения и страха.

Я знала, что этот день настанет, и иногда даже ждала его. В те дни, когда мне больше всего на свете хотелось броситься в его объятия, я напоминала себе, почему я делаю одна. Мы стали бы второсортными, Оливер ненавидел бы нас, наш сын стал бы внебрачным ребенком, бастардом, а его мать - шлюхой, и у нас на спине всегда была бы мишень предателей. В то время как Никита гордо стояла бы рядом с ним, где ей и место, оставляя меня и нашего сына незащищенными и уязвимыми, оставляя нас с жизнью, которую мы не выбирали. Если я не могла быть для него всем, я хотела быть никем, потому что знаю, чего стою я и мой сын, и это намного больше, чем все, что он предлагал.

Он прикусывает губу и отводит взгляд, каждый мускул его тела опасно напряжен.

Хадсон ерзает у меня на руках, и с его маленьких губ срывается тихий плач.

— Ты готов к кормлению, Хадсон? — я стараюсь не обращать внимание на Рафаэля и его застывшее состояние, сосредоточившись на ребенке, поэтому сажусь на кровать, подкладывая подушки за спину, пока укладываю Хадсона в нужное положение. Когда работаю, я сцеживаю молоко, но, когда есть возможность, предпочитаю обычное кормление. Так легче. Я поднимаю футболку и опускаю бюстгальтер, чтобы покормить его.

— Мальчик?

Когда Хадсон жадно вцепился в мой сосок, я поднимаю голову, и боль на лице Рафаэля заставляет меня замолчать, поэтому я просто киваю.

— Как его зовут? — его обычно сильное тело выглядит побежденным, когда он цепляется за дверную раму, словно за спасательный круг, и это вызывает во мне сожаление. — Как его зовут Элли? Какого черта ты решила назвать моего сына?

От резкости его слов у меня пересыхает в горле, и я с трудом подбираю слова для ответа.

— Хадсон. Хадсон Оливер Марино.

Его ноздри раздуваются.

— И как же мой сын родился и был зарегистрирован без моего ведома?

— Рис, мой менеджер, у него есть знакомые. — я виновато отвожу глаза.

Он усмехается. Я не могу не задаться вопросом, не случилось ли у него нервного срыва от шока, вызванного моими новостями.

— Рис О'ебучий-Коннелл - мафиози, Элли.

— Что? — паника пронзает меня, и я крепче прижимаю Хадсона к себе. Неужели я все это время подвергала его безопасность риску? От этой мысли меня тошнит.

— Все верно, маленькая куколка. Ты все время была связана с мафией. Они просто использовали тебя, чтобы добраться до меня.

Я поджимаю губы, осознавая, что всегда была в опасности. Я никогда не была свободна.

В конце концов, я его собственность.