— Хорошо, что он приехал навестить вас на Рождество. — Если я вложу в свой голос достаточно энтузиазма, то, возможно, действительно начну его чувствовать. — Я рада, что вы трое помирились. Это к лучшему. Скоро все это будет в прошлом. В конце концов, я встречу кого-нибудь нового. А Пакс... — Черт, просто произнеси слова, Пресли. Просто скажи их вслух. Все будет хорошо. — Пакс начнет встречаться с кем-то еще, и...
— Ха! — Рэн качает головой. Он пытается сдержать очередной взрыв смеха, но тот все равно прорывается. — ХА! Извини. Прости, прости. Я не хотел смеяться.
— Что-нибудь еще, Рэн? Как я уже сказала, я рада, что он пришел повидаться с вами. У него больше никого нет. Вы с Дэшем — его семья, а сейчас Рождество. Но я не хочу эту книгу, и...
— Вы оба такие глупые, — говорит Рэн, протягивая мне книгу. — Пакс не собирается «встречаться с кем-то еще». — Он говорит это таким тоном, что явно считает это самой идиотской вещью, которую когда-либо слышал. — И ты тоже.
— Рэн...
— Просто пролистай книгу как следует, хорошо? Мне сказали, что в ней есть дополнительные материалы. Думаю, ты найдешь их полезными. А теперь я пойду объясню все это своей девушке, пока она не убила меня за то, что держу от нее секреты. Доброй ночи, Пресли.
Я долго сижу и тупо смотрю на книгу. Так долго, что глаза пересыхают и слезятся, когда я вспоминаю, что нужно моргать. Наступает полночь. А потом и час ночи. В час пятнадцать я открываю книгу и начинаю листать страницы, ища что-то необычное. Что он изменил? Пакс убил моего персонажа или что-то в этом роде? Я бы не стала исключать...
Сложенный листок бумаги выпархивает из-под страниц и падает мне на колени.
Я сразу же вижу, что весь он исписан размашистым почерком Пакса.
В панике я хватаю письмо, засовываю его обратно в книгу и захлопываю ее.
Бум. Бум. Бум.
Пульс бьется повсюду: в руках, в ногах, в висках, в ушах. В голове нарастает такое давление, что кажется, будто я вот-вот потеряю сознание. Я считаю до тридцати, глубоко вдыхаю через нос и выдыхаю через рот, ожидая, что тревога пройдет, но этого не происходит, поэтому я снова открываю книгу и достаю записку. Слегка дрожа, разворачиваю бумагу и начинаю читать.
О чем я забыл сказать в своей выпускной речи, Файер, так это о том, что путь наименьшего сопротивления иногда оказывается тяжелой битвой. На пути к месту, которое мы называем домом, есть вершины, на которые нужно взобраться. Подъем в горы никогда не бывает легким. Есть много моментов, когда вершина кажется такой далекой, расстояние слишком большим, чтобы его преодолеть, и люди хотят сдаться. Они забывают о том, как далеко они уже зашли, опускают рюкзаки и говорят себе, что больше не смогут сделать ни шагу. Но именно так и покоряются горы. Не одним невозможным прыжком, а сделав еще один шаг. А потом еще один. И еще один.
Гора, под которой мы недавно стояли, казалась выше Эвереста. Мы уже прошли базовый лагерь и преодолели высотную болезнь, но когда начали восхождение на эту устрашающую скалу... мы оба опустили рюкзаки. Ты поняла, как поднять свой. Как сделать еще один шаг. Я же решил, что единственный способ уберечь тебя от падения — это спуститься обратно.
Я ошибался.
В течение последнего месяца мы с Калланом фотографировали вулканы. На прошлой неделе мы поднялись на гору Фудзи с самого основания. Мы снимали группу восьмидесятилетних монахов, которые каждый день, если позволяет погода, поднимаются к кратеру вулкана в качестве паломничества. Подъем для них — священный долг. Даже в середине зимы они не носят ничего, кроме тонких одеяний и сандалий. Подъем на гору был не очень сложным, но, признаюсь, мне было тяжело. Я задыхался и потел. Мимо меня то и дело проходили старики. Они хлопали меня по плечу, махали руками и смеялись, оставляя меня в пыли. На вершине я спросил их, как им удается так легко подниматься, и один из стариков ответил мне: «Тебе тяжело, потому что ты слишком много несешь. Тебе трудно, потому что ты отчаянно хочешь добраться до вершины. Гора — это вечное путешествие. Оно никогда не заканчивается. Сегодня мы достигли вершины, но работа еще не закончена. Завтра мы снова поднимемся на гору. Мы ищем радость в каждом шаге».
Наша гора вечна, Чейз. Не думаю, что она когда-нибудь закончится. Нам обоим было так больно и обидно. Все мое детство. То, через что ты прошла от рук своего брата. А еще наш общий багаж. Фитцпатрик, ребенок, твоя операция. Сложенные друг на друга, эти проблемы на расстоянии кажутся непреодолимыми. Но это не так. Я никогда не жалел ни о чем больше, чем о том, что опустил свой рюкзак к твоим ногам, Чейз. Больше всего на свете мне хочется поднять его снова. Я хочу нести и твой рюкзак, чтобы ты могла преодолевать подъем без лишней тяжести. Я не могу обещать, что смогу сделать это для тебя, но очень хочу попытаться.
Я остановился на соседней улице. Мой рейс в Токио в восемь тридцать. Я буду ждать на скамейке напротив кафе «Блю» — того, что с видом на парк. Если захочешь поговорить, приходи, встретимся там до восхода солнца. Если же ты просто захочешь прийти и дать мне по яйцам, то я тоже не против.
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
ПАКС.
Он думает, что может просто написать мне письмо, и я побегу к нему? Сколько сообщений я отправила ему, прежде чем поняла, что он избавился от своего номера? Сколько сообщений я ему оставила? Сколько ночей прорыдала в подушку, ненавидя его за то, что он оставил меня с этой зияющей пропастью внутри груди?
Сворачиваю письмо и засовываю его обратно в книгу, разрываясь на части. Я должна сжечь и письмо, и книгу прямо сейчас. Просто отнести их обратно в гостиную и бросить в пламя. Но это не так просто.
Я далеко не безупречна во всем этом.
Переодевшись в пижаму, я распускаю волосы и снова заплетаю их в косу, мне нужно чем-то занять руки.
Я не могу пойти к нему.
Какой в этом смысл?
Через пару месяцев мы снова вернемся к этому. Пакс прав — мы через многое прошли. Большинству пар никогда не приходится сталкиваться с такими трудностями, через которые мы уже прошли. Нас больше нет, черт возьми, и я не могу смириться с мыслью, что снова потеряю его. Не могу.
Я ложусь в постель, решение принято. Меня убивает мысль не идти к нему, но тут уж ничего не поделаешь. Так будет лучше. Закрыв глаза, я позволяю своему горю на секунду захватить меня, погрязнуть в нем. Нелегко отпустить то, за что так долго отчаянно цеплялся. Со временем мы сможем двигаться дальше...
Резко открываю глаза, сердце заколотится в груди. Какого черта я делаю? Кого, черт возьми, я пытаюсь обмануть?
Накинув куртку и сунув ноги в какие-то ботинки, я выбегаю из квартиры, пока не передумала.
Я пробую три разных парка на картах Google, прежде чем нахожу тот, напротив которого находится кафе «Блю»; Пакс мог бы быть немного более конкретным, черт возьми. Сначала я думаю, что опоздала. Скамейка в парке пуста. Но нет, сейчас только два тридцать утра. До рассвета еще далеко. Не мог же он уже уйти? В конце концов я замечаю его, идущего ко мне со стороны парка — темная фигура, которая в другом случае выглядела бы зловеще, но я узнаю его длинные, легкие шаги.
Ни с того ни с сего мои нервы берут верх.
Это безумие? Черт возьми, я хочу бежать. Но как только вижу его лицо, я понимаю, что никуда не уйду. Пакс одет в черные джинсы и простую черную толстовку, капюшон надвинут на бритую голову. Его такие знакомые татуировки выглядывают из-под манжет рукавов и поднимаются вверх по шее. В темноте его глаза кажутся такими светлыми —почти серебристо-серыми.
Сердце сжимается, когда по его красивому лицу расплывается грустная улыбка.
— На скамейке стало очень холодно, — говорит он, и от его дыхания образуется туман. — Решил немного пройтись. Я знал, что увижу твои рыжие волосы, если ты придешь.
— Ты думал, я приду? — шепчу я.
Он медленно качает головой, но все же говорит:
— Может быть. Не каждый день девушке выпадает шанс дать мне по яйцам.
— От такой возможности трудно отказаться, — соглашаюсь я.
Пакс тихонько смеется. Его руки спрятаны в переднем кармане толстовки, но он делает ими жест в сторону моих ног.
— Вижу, ты пришла подготовленной.
Черт. Я не думала, когда спешила выйти из квартиры. На мне новенькие «Док Мартинс» Элоди — те, что Рэн подарил ей на Рождество. Ну, теперь я чувствую себя идиоткой. Надо было больше уделять внимания тому, что я делаю.
— У них стальные носки, — говорит Пакс. — Хороший выбор.
— Я пришла не для того, чтобы бить тебя по яйцам.
Он поднимает брови.
— Вот как?
— Нет, я пришла сказать тебе, что ты мудак и что я тебя ненавижу.
Пакс ожидал этого. Его даже не удивляет яд в моем голосе. Парень кивает, проводит языком по зубам и опускает взгляд на свои ноги.
— Я заслужил это, — говорит он.
— Еще как заслужил. Я ненавижу тебя за то, что ты разбил мне сердце. Ненавижу тебя за то, что бросил меня. За то, что исчез и игнорировал все мои сообщения и звонки. И за то, что ты заставил моего отца думать, что он был прав насчет тебя. Я ненавижу тебя за то, что ты превратил этот месяц для меня в ад.
Он закрывает глаза, тяжело сглатывает.
— Мне очень жаль, Чейз...
— А теперь скажи мне, что ты меня ненавидишь, — требую я.
Он молниеносно открывает глаза.
— Что?
— Скажи мне, что ты ненавидишь меня за то, что я лгала тебе.
Он колеблется.
— Я не собираюсь этого говорить.
— Скажи это, Пакс.
Парень пристально смотрит на меня, взгляд его твердеет, дыхание вырывается из него странным, затрудненным образом.
— Хорошо. Ладно. Я ненавижу тебя за то, что ты лгала мне.
— Скажи, что ненавидишь меня за то, что я не доверяла тебе.
— Я ненавижу тебя за то, что ты не доверяла мне.
— Продолжай, Пакс.
Он стоит очень неподвижно, пристально глядя на меня, напряжение исходит от него, натянутое, как тетива. Я думаю, что он собирается отказаться, но наконец Пакс говорит.
— Я ненавижу тебя за то, что ты послушала своего отца, а не меня. Ненавижу тебя за то, что сбежала в Нью-Йорк и на Аляску. За то, что не включила меня в разговор о беременности, пока это не стало абсолютно необходимым. Я ненавижу тебя... — Он запинается. — Я ненавижу тебя за то, что ты, блядь, раздавила меня, Чейз. Это было действительно чертовски хреново.