ГЛАВА 23

ПРЕСЛИ

Я чувствую себя лучше. Неприятно это признавать, но это так. Кэрри наблюдала за мной как ястреб, я съела все, что было на тарелке, и, чудо чудное, на этот раз еда задержалась. Прошло целых два часа после того, как я доела жареный сыр, а мой желудок даже не заурчал. Я настолько привыкла к подкатывающей тошноте, что ее отсутствие заставляет меня чувствовать себя... ну, честно говоря, я чувствую себя на миллион долларов.

Солнце низко висит в небе, касаясь кроны деревьев за окном, когда меня охватывает сон. Когда просыпаюсь, в спальне Пакса уже темно, а на подушке рядом с моей головой настойчиво трезвонит мобильный телефон.

Я отвечаю, мысленно съеживаясь при виде фотографии улыбающегося отца, высветившейся на экране.

— Привет, пап. Извини, я обещала, что позвоню утром. Я... я просто очень устала. Этот день как-то ускользнул от меня.

Его голос такой теплый и знакомый, что я сразу же чувствую себя пятилетним ребенком, которого утешают после неудачного падения.

— Все в порядке, милая. Я знал, что ты в безопасности.

— О?

— Да. У меня есть номер Пакса. Я спрашивал его о новостях.

Пакса? У отца есть номер телефона Пакса? Какая чуждая концепция. Я даже представить себе не могу, как они переписываются друг с другом. Папа не из тех, кто заводит светские беседы, а Пакс? Ну, он не из тех, кто может сдержаться от отвращения к людям, которых считает авторитетными фигурами. Я стону, представив себе, каким неловким и ужасным должно быть их общение.

— О, боже. Надеюсь, ты был с ним мил. И он был добр к тебе.

Отец напряженно смеется.

— Ну, знаешь. Мы справлялись.

— Что это значит?

— Это значит, что мы чертовски злы друг на друга, но стараемся не быть козлами, потому что оба тебя очень любим.

— Это очень великодушно с твоей стороны.

— Я действительно имею полное право злиться на этого парня, знаешь ли. Этот тупой ублюдок обрюхатил мою дочь-подростка.

О, боже. Это не тот разговор, который я хотела бы вести со своим отцом.

— Он сделал это не специально, папа.

— Это должно как-то улучшить ситуацию?

— Нет. Я... — Я прижимаю кончики пальцев ко лбу, закрывая глаза. — Это не улучшает ситуацию. Но я виновата не меньше, чем он.

— О, поверь мне. Я знаю об этом. Не волнуйся. На тебя я тоже злюсь. — Он натянуто смеется. Он шутит. Вроде того. — Я беспокоился, что ты, возможно, ужинаешь или что-то в этом роде. Я просто хотел позвонить и услышать твой голос. Одно дело, когда тебе говорят, что с твоей дочерью все в порядке, но ты никогда по-настоящему в это не поверишь, пока не услышишь сам. Наверное, в этом нет смысла, но...

— Есть, — бормочу я. — Я рада, что ты позвонил. Спасибо, папа. Как ты держишься? Прости, что заставила тебя сходить за всеми этими вещами для меня, а потом сбежала, пока тебя не было. Это плохие манеры.

— Не извиняйся, милая. Я не помогал, все время нависая над тобой. Полагаю, что ты вернешься сюда в четверг, да?

— В четверг?

— День благодарения, милая. Вечером в ресторане будет специальное меню, а перед этим я устрою поздний завтрак для тебя и меня. Я приготовлю все твои любимые блюда. Пакс заберет тебя, когда мы закончим. Полагаю, ничего страшного не случится, если он присоединится к нам на десерт...

— Эй, стоп. Папа. Прости, но я не исключаю Пакса из всего, что буду делать на День благодарения. Я проведу с ним весь день. Я бы хотела провести его с вами обоими, но если все будет неловко...

— Я твоя семья, Пресли.

— И он тоже. — Я сейчас закричу. Клянусь, если он скажет что-нибудь гадкое, я сойду с ума.

— Хорошо. Ладно. Я вижу, что сейчас не лучшее время для разговора об этом. Ты устала. Я не хочу ссориться. Мы найдем компромисс позже. У нас еще есть пара дней...

— Папа.

— И мы также поговорим о том, как вернуть тебя в колледж. В Сару Лоуренс. Больше никакой Аляски. И больше никаких разговоров об уходе.

— Я уже оформила все документы.

— Еще не поздно. Я сделал несколько звонков и...

— ПАПА!

Он наконец останавливается.

— У меня чудовищная головная боль. Я не могу говорить об этом прямо сейчас. Мы можем перенести на завтра, пожалуйста?

Отец знает, что у меня не болит голова, но у него хватает здравого смысла принять эту ложь.

— Если... ты так хочешь, милая. Я буду здесь, когда ты захочешь обсудить все это еще раз.

— Хорошо.

— Ладно. Хорошо выспись. Люблю тебя, милая.

— Я тебя тоже.

Я вешаю трубку, и телефон отключается.

— Забавно.

Голос доносится из тени с другой стороны комнаты, выбивая из меня дух. Я ахаю, чуть не подскакивая с этой чертовой кровати от удивления.

— Пакс! Черт, я не знала, что ты здесь!

Парень двигается, выдавая свое местоположение. Он сидит в кресле с высокой спинкой у окна и представляет собой лишь темное очертание человека. Я не вижу его лица, но чувствую его энергию — как я могла не заметить этого до сих пор? — и она не очень приятная.

— Колледж, Чейз? Ты бросаешь колледж? — ворчит он.

— О, да ладно тебе. Ты собираешься читать мне лекцию? Ты вообще решил не идти!

— Это не одно и то же, и ты это знаешь.

Он встает, появляясь из темноты, окутанный тенями, как какой-то злой призрак. Он без рубашки. Босиком. Тонкие черные спортивные штаны висят у него на бедрах, материал сполз опасно низко, демонстрируя темные волосы, спускающиеся ниже пояса. Даже при таком скудном освещении Пакс Дэвис похож на разгневанного бога.

Сердце бешено колотится в груди, когда его глаза — жесткие и злые — впиваются в мои.

— Я не такой, как ты, — выпаливает он.

— Я это вижу.

— Я не академичен. Мне лучше дается практическое обучение. И я учусь. Я все еще учусь. Так каков план, Чейз? Ты просто останешься здесь, в Маунтин-Лейкс, со своим отцом. Будешь жить в том доме, преследуемая воспоминаниями о том, что с тобой там произошло, а мир будет жить дальше без тебя?

— Это несправедливо! Оставь меня в покое. Мне достались дерьмовые карты, если ты не заметил...

— Нет, не заметил. Тысячи других женщин забеременели в юности и все же получают дипломы. Многие из них делают это в одиночку. Без помощи семьи или партнера. У тебя есть поддержка семьи. И твоего парня. Но ты еще не решила, будешь ли вообще рожать этого ребенка, Чейз. Ты просто сдаешься, безо всякой причины.

Мои щеки вспыхивают. Все мое тело. Я, должно быть, в огне, так как моя кожа словно обжигает меня до костей.

— Пожалуйста, не разговаривай со мной в таком тоне.

— Как будто я на тебя злюсь? Как будто я расстроен? Сбит с толку? Как будто я не могу тебя понять? — шипит он.

— Да!

Суровое выражение его лица становится жестче. Холодная ярость в его глазах вызывает у меня желание забиться обратно под одеяло и спрятаться от него. Но... затем все это словно исчезает. Гнев. Напряжение в его плечах. Все это просто... растворяется.

Пакс опускается на край кровати и поворачивается лицом ко мне.

— Снимай рубашку, — приказывает он.

— Что?

— Снимай. Свою. Рубашку.

Я обхватываю себя руками, защищаясь.

— Не думаю, что сейчас подходящее время для...

— Я хочу видеть тебя, — говорит он. — Штаны и нижнее белье тоже снимай. Все. Сейчас же. Я хочу видеть твое тело.

— Я... — Я не знаю, что сказать.

— Собираешься мне врать? Скажешь, что больше не любишь меня? Что больше не хочешь трахаться со мной?

— Конечно, хочу!

— Я знаю, что хочешь, — говорит он грубо. — Так что снимай свою гребаную одежду. Я хочу тебя видеть.

Быстро встав, он хватается за пояс собственных штанов и спускает их с ног, выходя из них. Ему требуется всего секунда, чтобы предстать передо мной обнаженным. Я не могу оторвать глаз от его совершенства.

Прошло несколько месяцев, с тех пор как мы в последний раз занимались сексом. А беременность сотворила с моими гормонами самые невероятные вещи. Я не признавалась даже себе в этом, но, несмотря на утреннюю тошноту и чувство раздутия живота, мое тело было наполнено электричеством. Я так сильно хотела его. Фантазировала о нем. Мне снились самые безумные сны, в которых я представляла его руки на своем теле, его язык у меня между ног, и... я просыпалась вся мокрая от пота и влажная между бедер.

Хочу ли я его? Да, черт возьми, очень хочу. Я нуждалась в нем уже несколько недель, и никакое количество времени, проведенного с моим вибратором, и близко не приблизилось к удовлетворению этой потребности.

Дождь снова легонько стучит по окнам. Снаружи грохочет гром. Мерцающий свет озаряет лес, и на долю секунды лицо Пакса обрамляется серебром. Его глаза похожи на расплавленный металл. Мышцы на его челюсти напрягаются, он берет свой уже эрегированный член в одну руку, а затем другой хватает мое лицо за подбородок.

— Посмотри на него, — приказывает он.

Я не могу не подчиниться, даже если бы захотела. А мне и не хочется. Я так долго была полна боли и неуверенности. Полна страха и сомнений. В ту секунду, когда я открыла дверь в свою комнату в общежитии в Фэрбенксе, боль и неуверенность ушли. На смену страху пришла парящая надежда. Господи, никогда в жизни я не испытывала такого облегчения. Я представила, как падаю в объятия Пакса. Каково это — снова чувствовать себя в безопасности, зная, что пока он держит меня, ничто не может причинить мне вреда. На какое-то блаженное мгновение я снова обрела покой. Но потом он увидел мой живот, и я поняла, что натворила.

Я должна была быть честной.

Должна была сказать правду.

Мой страх обошелся мне очень дорого. Но не думала, что он стоил мне этого. Никогда за миллион лет я не думала, что Пакс захочет снова переспать со мной, но теперь, когда он обнажен передо мной, эта надежда вернулась.

И он прекрасен. Чертовски красив. Как сила природы, потрясающая и ужасная. Я не могу оторвать от него глаз. Его член твердый, гордо стоящий, головка слегка подрагивает. Меня завораживает его вид. Как он может быть таким чертовски совершенным?

Пакс поглаживает эрегированную длину, кожа сдвигается, становится шелковистой, когда он проводит рукой вверх и вниз. На его кончике образуется маленькая бусинка предэякулята, которая набухает, прежде чем перекатиться по набухшей головке члена и стечь по его стволу.