Глава 14

Я задыхаюсь от силы, с которой Доминик держит меня. Что-то в моем теле оживает, как тогда, когда он шлепал меня на столе или трахал лицо.

Это грубое чувство незнакомое.

Страшное.

Захватывающее.

Я не могу нормально думать. Мой разум, кажется, перестает работать рядом с этим мужчиной.

Зажав мне рот рукой, он толкает меня вперед. Я вскрикиваю, падая на диван головой вперед. Мое платье задирается до середины бедер. Прохладный воздух щекочет мою разгоряченную кожу.

Доминик еще не закончил.

Он дергает за молнию так сильно, что я боюсь, как бы он не порвал платье. Он стаскивает ткань с моих рук на пол, и я оказываюсь в черном кружевном белье. На этот раз оно совпадает.

Он стонет, и я пытаюсь посмотреть на него. Он запускает сильную руку в мои волосы, удерживая меня на месте. Я поворачиваю щеку так, чтобы она лежала на прохладной коже. Я глубоко вдыхаю. Это запах Доминика.

Интенсивный.

Экзотический.

Умопомрачительный.

— Я хочу посмотреть на тебя, — простонала я и оперлась на руку. Доминик заводит обе мои руки за спину и хватает их одной сильной рукой. Мое тело падает обратно на диван. Прохладная кожа обхватывает мои запястья.

Мой пульс учащается, и внутри меня зарождается импульс потребности. Он делает это уже второй раз. Почему мне кажется, что я хочу, чтобы он связал меня навсегда?

— Надо было думать об этом, когда пришла поздно, — его властный тон шепчет рядом с моим ухом. Наконец-то я вижу его. Он все еще завязывает кожаный шнурок на моем запястье, и он... только в боксерах.

Putain (с фр. Черт).

Почему он такой сексуальный? Разве у него не должно быть недостатков или чего-то такого, что сделает его более человечным?

Мои бедра сжимаются от желания, когда я вижу его рельефный пресс и татуировку «No Regrets» (прим. пер. «Без сожалений»).

Доминик пахнет сногсшибательным мужским гелем для душа и кожей. Есть также намек на его естественный запах, который не идет на пользу моему и без того разгоряченному телу. Темно-каштановые пряди небрежно падают ему на лоб. Они наполовину влажные, что придает ему грубовато-красивый вид.

Когда он заговорил, его брови нахмурились:

— Я думал, ты не придешь.

— Я тоже так думала.

Зафиксировав мои запястья за спиной, он проводит пальцем по моей нижней губе.

— Почему передумала?

Я задыхаюсь. Трудно подобрать слова, когда он прикасается ко мне.

— Не могла остаться в стороне, — легкомысленно отвечаю я. — Ты используешь на мне какие-то чары?

— Действительно, Камилла?

Я качаю головой – насколько это возможно, пока моя щека лежит на подушке.

Он кивает с нечитаемым выражением лица и встает.

— Тебе лучше быть готовой к тому, что должно произойти.

Я напрягаюсь, чтобы поймать его взгляд.

— Обещания, обещания...

Я не успеваю предупредить, как он стягивает с меня трусы. Я шиплю, когда ткань трется о мою все еще болезненную задницу.

Mon Dieu (с фр. Мой Бог). Он порвал белье.

— Что у тебя за проблема с моим нижним бельем?

— Оно всегда мешает, — его голос звучит рассеянно, когда он опускает руку к моей заднице. Он сжимает одну половинку и массирует другую. Я вдыхаю, испытывая одновременно удовольствие и боль. По его одобрительным звукам я понимаю, что ему нравится то, что он видит.

— Чертовски красиво. — Его поглаживания твердые и успокаивающие, и это вырывает из меня стон. — Я знал, что твоя кожа будет выглядеть великолепно с моими отметинами на ней.

Я не упускаю гордости в его тоне. Ему нравится, что он оставил на мне свои следы. Мне это тоже нравится. Что же это делает со мной?

— Я не могу нормально сидеть со вчерашнего дня, — я хотела захныкать, но вышло задыхаясь.

— Хорошо. Я был занят твоими мыслями, как и ты моими.

Он думал обо мне?

Я не могу это проанализировать. Его рука опускается на мою задницу. Сильно.

— А-а-а-а! — я вскрикиваю, когда жжение пронзает меня до глубины души, а на глаза наворачиваются слезы. Как такое болезненное может быть таким приятным?

— Это тебе за опоздание. — Шлепок. — Ты больше не будешь опаздывать, малышка, м? — Шлепок.

— Нет! — я кричу, а затем заглушаю жаждущий звук кожей. Уверена, что он может почувствовать мое возбуждение, если просто раздвинет мои стиснутые бедра. Мое лоно трепыхается, а соски пульсируют в лифчике.

Всего три шлепка, а я уже так жажду, что чувствую, как напрягся живот. Как будто боль усиливает мое удовольствие.

Доминик возвращается к массажу моей попки, и я стону от боли. Его прикосновения оказывают успокаивающий сюрреалистический эффект.

Другой рукой он вцепляется мне в волосы и оттягивает голову назад, так что я смотрю в его карающие глаза сквозь будто мутное видение.

— Не заглушай свои крики ради меня. Никто не услышит тебя, кроме меня. — Его палец опускается мне между ног, и я хнычу, когда он касается моих чувствительных складок.

Доминик хмыкает:

— И я хочу услышать твои крики, малышка.

Я судорожно киваю, потому что, очевидно, стала немой. Он добавляет еще один палец, и я стону. Он не сводит с меня своих горячих глаз. Эти глубокие карие глаза заставляют меня желать свободного падения во грех. Они заставляют меня делать то, чего, как знает мой мозг, делать не следует.

Доминик продолжает входить и выходить из меня. Я не протяну долго. Я не могу. Я была готова всего к трем шлепкам. Мрачный взгляд его глаз – спусковой крючок для душераздирающего удовольствия.

— Покажи мне свою темноту, детка, — он шепчет мне на ухо. — Падай. Я поймаю тебя.

И я падаю.

Dieu (с фр. Боже).

Я падаю. Я сжимаюсь вокруг его пальцев так сильно, что это разрывает мои внутренности. Я выкрикиваю свое освобождение и падаю. Я просто падаю. Потому что, видимо, доверяю Доминику, поймать меня.

Он отпускает мои волосы, но не убирает руку с дивана. Моя голова опускается на его ладонь, и я тяжело дышу. Мое тело все еще содрогается от последствий сокрушительного оргазма.

Мы смотрим друг на друга: я – с поникшими глазами, Доминик – с жесткими.

Словно уловив мои мысли, Доминик убирает свою руку из-под моей щеки, а другую – изнутри меня. Клянусь, мое нутро сжимается вокруг его пальцев, пытаясь удержать внутри. Он переворачивает меня так быстро, что я вскрикиваю, когда моя горящая задница упирается в прохладную кожу.

Доминик нависает надо мной в мгновение ока. Он дергает за бретельки моего лифчика. Он рвется под его пальцами и падает на меня лоскутами.

— Мне этого не хватало, — он ворчит, хватаясь за обе мои груди, в то время как его сильные бедра обхватывают мою талию. Я стону от боли в сосках под его натиском.

— Прошел едва ли день.

— Долгий, блядь, день, — прохрипел он у вершины соска, прежде чем прикусить его своим горячим, обжигающим ртом. — Ты все равно будешь наказана за то, что ушла вчера.

Я выгибаю спину, пытаясь пошевелить связанными руками. Поза напрягает мои плечи, а задница все еще горит, но болезненное удовольствие от того, что я полностью отдаюсь на милость Доминика, – или от отсутствия таковой – проходит через меня.

Его язык ласкает мой сосок, а пальцы сжимают другой. Всплески удовольствия захлестывают меня. Я бьюсь об него. Тело Доминика прижимается к моему. Я задыхаюсь, когда чувствую, как его твердая плоть упирается мне в живот.

— Дом... — задыхаюсь я.

Он с хлопком отпускает мой сосок, и я оплакиваю потерю. Мои губы приоткрываются, когда я вижу жесткие линии на его лице.

— Заткнись.

Разочарование застревает в глубине моего горла.

— Почему?

— Потому что от твоего голоса мне хочется привязать тебя к себе и никогда не отпускать, Камилла. — Он стягивает трусы-боксеры.

Его кулак обхватывает толстый член, и, как вчера, я не могу отвести взгляд. Предэякулят уже покрывает кончик. Он проводит своей эрекцией по низу моего живота и по моим влажным складкам.

— Посмотри, что со мной делаешь.

— Дом... — Dieu (фр. Боже). Чей это нуждающийся голос?

— Заткнись, Кам, — его голос резкий и болезненный, и я чувствую его каменную твердость у своего входа.

— S’il te plait (с фр. Пожалуйста), Дом, — я умоляюще смотрю ему в глаза. Мое тело покачивается под ним.

— Ты бросаешь мне вызов. Я уничтожаю свои гребаные вызовы, так почему же я не уничтожаю тебя, малышка? Мм-м?

Я сглатываю. Он сомневается в своей природе. Это должно быть хорошо. Или нет. Может быть, когда он поймет, что я не должна давить на него, то сожжет меня.

Только мне все равно.

Это одна ночь, и я хочу ее всем своим существом.

— Почему ты провоцируешь меня, а потом принимаешь все, что я бросаю в твою сторону? — он все еще проводит своей эрекцией вверх и вниз по моим скользким складочкам. Дразнит меня. Сводит меня с ума.

— Je veux tout (с фр. Мне нужно все). — Я хочу от него всего. Я не хочу, чтобы он сдерживался. Когда-либо.

Его сильные руки ложатся по обе стороны от моего лица, лаская мои щеки. Его рот прижимается к моему. Он с силой вонзается в меня одновременно с этим. Я задыхаюсь в его рот, но он глотает это. Его язык открывает рот и проникает внутрь.

Это не поцелуй. Это притязание. Безумие.

Он целует меня с такой свирепостью, которую я никогда не знала. Он поглощает мои стоны, мои крики и мое проклятое дыхание. Он целует меня так, как никогда не целовал раньше и никогда не поцелует снова.

Он садится и притягивает меня к себе на колени так, что мои пульсирующие ягодицы упираются в его бедра. Я вскрикиваю от новой глубины. Его толщина растягивает меня изнутри, разрывая на части.

— Attend (с фр. Подожди)... Дом... — я дышу ему в губы. Я не могу найти в себе силы говорить по-английски.

— Расслабься, — он молвит уголком рта и облизывает мою нижнюю губу. — Доверься мне.

Странно, что я доверяю. Несмотря на то, что знаю, кто он такой, я верю, что он не причинит мне вреда. По крайней мере, не в том смысле, с которым я не согласна.

Доминик возвращается к поцелуям, покачивая бедрами. На этот раз медленнее, словно смакует меня. Я стону, привыкая к его размерам и подавляющей силе.