Глава 14

В СЕРДЦАХ САМЫХ БЕЗРАССУДНЫХ ЕСТЬ АККОРДЫ, К КОТОРЫМ НЕЛЬЗЯ ПРИКОСНУТЬСЯ БЕЗ ЭМОЦИЙ

Брианна

Дверь распахивается под ударом Ника. Он крепко сжимает мои густые волосы и втаскивает меня в темную ванную.

Мое сердце бьется в груди болезненными, бешеными ударами. Он не отпускает меня, пока тянется к застекленному душу и поворачивает переключатель. Бронзовая лейка зашипела, и вода хлынула вниз, заливая сухой мрамор.

Ужас охватывает меня изнутри. Дыхание сбивается, горло горит, я закрываю глаза и умоляю, чтобы он убил меня не таким способом. Пусть лучше меня застрелят, изобьют, задушат... чем утопят.

Его хватка ослабевает, и я отстраняюсь, чтобы прикрыться руками и скрыть дрожь.

— Раздевайся, — приказывает он. Затем выходит из ванной, оставляя меня в оцепенении.

Я запускаю пальцы в волосы.

— Черт. — Кожа головы горит, мышцы кричат, и если я сейчас же не сяду, то потеряю сознание.

Я нахожу под туалетным столиком мягкий табурет и вытаскиваю его. Я сажусь и кладу голову между коленями, заставляя свои сжатые легкие сделать три глубоких вдоха, которые выпускаю с дрожью.

Успокаивающий звук душа окутывает меня, и я сосредотачиваюсь на нем, позволяя пару прогнать холод в моих костях.

Единственное, что я знаю наверняка, — это то, что нельзя зарезать Доминика Эрасто и просто уйти. Я облажалась. Я облажалась так ужасно... Он не просто хочет меня убить, он хочет убивать меня мучительно медленно.

И единственная причина, по которой он не покончил с моей жизнью, заключается в том, что, по его мнению, я выполняла приказ отца, и он может выудить из меня какую-то важную информацию... нет, выпытать. А потом мучительно убить меня.

Тоненький голосок пытается пробиться сквозь шум душа и мои мечущиеся мысли, и он говорит, что нужно бороться.

Что я могу потерять?

Прежде чем я слишком глубоко погружаюсь в эти ужасающие мысли, возвращается Ник, неся из другой комнаты зажженную свечу. Пламя мерцает, когда он ставит ее на стойку.

— Разденься, Бриа, — говорит он. — Или я сделаю это за тебя.

Я натягиваю маску бравады и поднимаюсь на ноги.

— Почему ты не пользуешься светом?

Нетерпение накатывает на его крепкое телосложение, как смерч, унося с собой все остатки самообладания. Он бросается ко мне и хватается за оборванный подол моей ночнушки. С ворчанием он разрывает сорочку по шву на остальной части моего тела.

Я отшатываюсь, когда шелковистая ткань распахивается и свисает на одно плечо.

Лицо пылает, но я не хочу прикрываться. Вместо этого я подавляю беспокойство, поднимающееся в животе, и стою прямо. Его взгляд темнеет, окидывая мое обнаженное тело. Я ощущаю его жаркое давление, как голодный хищник, ищущий слабое место, чтобы нанести удар своей жертве.

Осторожно он просовывает мизинец под тонкую бретельку, а затем стягивает испорченный материал с моей руки. Черная ночнушка падает на пол у моих ног. Под его пристальным взглядом моя грудь становится тяжелой и тугой.

Зажав нижнюю губу между зубами, Ник откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди, покрытой татуировками.

— Выключатели неисправны, — говорит он, и его тон становится более деликатным, когда я стою перед ним совершенно обнаженная и уязвимая. — Мне нужно перезагрузить систему, но... — он опускает взгляд на свою перевязанную грудь, — там много ступенек.

— Я могу пойти...

— Ты можешь отнести свою задницу в душ, — прерывает он меня.

В его голосе звучит предупреждение. Я не жду, пока он применит физическую силу. Я подхожу к стеклу и подставляю руку под струю воды, чтобы проверить температуру, а затем шагаю в душ.

Боль охватывает мою плоть. Каждая царапина и ссадина горит под теплыми струями воды. Я с шипением выдыхаю, поворачиваясь спиной к стене душа и проводя руками по мокрым волосам.

Закрыв глаза, я позволяю ноющему телу привыкнуть к воде, стараясь не думать о том, что кровь на моих бедрах смывается в канализацию и забирает с собой часть меня.

Я вздрагиваю от шокирующего ощущения рук на моих бедрах. Распахнув глаза, я вижу возвышающегося надо мной Ника — все два метра его массивного, тренированного, смертоносного тела.

— Какого черта? — Инстинктивно я прижимаю руки к его груди и толкаю, но это все равно что упираться в стальную стену.

Его челюсть сжимается, когда он опускает взгляд на мои руки. Я мгновенно убираю их. Но он не убирает свои. Я смотрю на чернильные узоры на его шее, чтобы не было соблазна смотреть куда-то еще, и позволяю своим запястьям свободно болтаться с тыльной стороны его рук, которые, я знаю, должны болеть от кислотных ожогов так же сильно, как и раны на моей плоти. Это приносит мне самодовольное удовлетворение.

— Твоя повязка намокнет, — говорю я хриплым голосом.

Он издает забавный звук из глубины горла.

— Я поменяю ее снова. Не шевелись. — Затем он убирает руки с моей талии и кладет их по обе стороны от моего лица, нежно проводит большими пальцами по лбу, затем по вискам и щекам.

Шокированный вздох задерживается в верхней части моих легких и держится там так долго, что боль нарастает, пока я не вынуждена выдохнуть и тут же втянуть тяжелый воздух через нос.

— Расслабься.

— Что ты делаешь? — Он переходит к моей шее, проводит большим пальцем по впадине подбородка и наклоняет мою голову назад.

— Оцениваю твои травмы. — Когда он закончил с моей шеей, его руки скользят вниз, к плечам, рукам и запястьям, он осматривает следы от связывания и синяки от кабельных стяжек.

Нервная энергия собирается в моей груди, сердце трепещет.

— Тебя волнуют мои раны... прежде чем ты убьешь меня? — Я жалею об этих словах, как только они покидают мой рот, особенно когда его угольные глаза впиваются в меня расчетливым взглядом.

— Не очень-то весело мучить того, кто теряет сознание от боли, — говорит он.

Я сглатываю.

— Значит, для тебя это развлечение. — Его суровый взгляд скользит по моему телу со злым умыслом.

— Раньше мне было не так весело.

В том, как меняются его черты, как меняется выражение его лица, превращаясь из легкого изгиба губ в жесткую маску, есть какая-то внутренняя борьба. Должно быть, желание заботиться обо мне борется с его желанием причинить мне боль.

После двух лет заботы обо мне, как о защитнике, должно остаться какое-то чувство, которым я могу воспользоваться.

И уже скоро, потому что его руки на моем теле приводят мою нервную систему в состояние хаоса.

Он проводит тыльной стороной пальцев по внутренней стороне моей руки, его большой палец касается верхней части моей груди, и мой пульс кричит в моих венах. Дыхание сбивается, голова становится легкой, и я благодарна за неисправный выключатель, за мягкое сияние свечи, которое скрывает мое разгоряченное выражение лица от посторонних глаз.

Когда он опускается на корточки, прижимаясь лицом к моему животу, мои нервы грозят улететь в космос. Когда его мозолистые ладони блуждают по бокам моей груди, отчаянная жажда воздуха сжигает меня до тех пор, пока я не втягиваю в себя воздух, а затем его пальцы проходят по моим соскам, посылая слабое заклинание к задней части моих коленей.

Огонь пронзает мои внутренности, кровь бурлит в артериях, когда его взгляд перемещается ниже — так мучительно медленно — по моей грудной клетке.

— У тебя ушиблены ребра, — говорит он, его тон безэмоционален. — Возможно, микротрещины, но без переломов.

Он проводит шершавыми подушечками пальцев по каждому синяку и царапине, а затем надавливает на мой таз. Поток тепла проникает прямо в мое нутро, и меня охватывает ужас, когда я чувствую, как раскаленная лужа влаги покрывает мои складки теплее, чем вода снаружи.

Пока он массирует нежную возвышенность моего лобка, горячая, пустая боль пульсирует в моем ядре так сильно, что я чувствую укол глубоко внутри, но острая боль почти приятна.

Затем его большой палец надавливает прямо на мягкий бугорок, и я едва не падаю.

Я вздрагиваю, и он спрашивает:

— Больно? — Я качаю головой.

— Нет... не очень. Ник, что...?

— Я проверяю внутренние повреждения. — Его взгляд устремляется вверх, и я оказываюсь в ловушке расплавленного пламени под этими темными ресницами. — Поставь ногу на скамейку.

Мои глаза закрываются от его приказа, и я испытываю искушение сразиться с ним прямо сейчас — но я в невыгодном положении, и не в одном. Я сглатываю жгучую боль в горле и, дрожа всем телом, поднимаю ногу, пока пятка не упирается в выступ скамьи для душа.

— Раздвинь колени, Бриа. Раздвинь бедра, — приказывает он, и гортанный рык его голоса действует на меня так сильно, что предвкушение ощущения трения его рук о мои бедра превращается в сплошное мучение.

Только он не начинает с моих ног. Мое тело дергается от внезапного вторжения его среднего пальца, скользящего по моим влажным складкам и проникающего в мой канал. В порыве я выгибаюсь навстречу ему, и из меня вырывается крошечное хныканье. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы заглушить дальнейшие звуки.

— Расслабься, — снова уговаривает он, и я не могу расслабиться, пока его палец ритмично проводит по моей набухшей плоти.

Еще более мучительно осознавать, что он чувствует, какая я мокрая, что он знает, что я возбуждена, что он воздействует на меня таким образом, а я не могу контролировать свои телесные реакции на него.

Это все равно что дать ему власть надо мной. Но все мысли улетучиваются, когда он вводит еще один палец внутрь, и мои внутренние стенки сжимаются вокруг него, пульсируя от желания и заставляя мои бедра дрожать.

Я ударяю рукой о стену душевой кабины, чтобы успокоиться и не дать своему телу раскачиваться в его руках.

Он вводит пальцы глубже, потираясь о набухшую плоть, а его большой палец скребет по клитору, посылая ударную волну возбуждения по моей кровеносной системе.

Я сдерживаю желание застонать, и вдруг его пальцы исчезают.