Глава 20

Глава 20

Кай

Ее дыхание мелодично.

Гипнотизирует так, что не хочется признавать.

Она так тесно прижимается к моей груди, что я чувствую, как ее грудная клетка расширяется с каждым вдохом.

Сомневаюсь, что она так крепко спала последние дни.

Еще один глубокий вдох. Еще один толчок ее ребер мне в живот.

...или много ела, если уж на то пошло.

Судя по ее виду и поведению, она, скорее всего, питалась черствым хлебом все время своего пребывания в Доре, при этом ежедневно сражаясь на ринге.

Надо бы заставить ее больше есть.

Я качаю головой от этой мысли, от рефлекторной заботы о ней. Потому что она не моя ответственность. Она — моя пленница. Моя миссия. Убийца моего отца.

С ее губ срывается тихий, сонный звук, и я замираю на месте. Она зажата между моими руками, прижата к моей груди, голова лежит на колотящемся сердце ее похитителя. Никогда еще я не видел такого покоя, так нежно хранимого в объятиях Смерти.

Я смотрю на небо, покрытое созвездиями. Люди, едущие рядом со мной, — не более чем движущиеся тени, бесшумно ступающие по песку. Вокруг меня покачиваются головы, борясь со сном, тяжелым грузом нависшим над их веками.

— Остановитесь, — хрипло кричу я. — Мы разобьем здесь лагерь на остаток ночи.

Меня встречают благодарным ворчанием, за которым следует отчаянная возня и неуклюжие спешивания. Я останавливаю свою лошадь, колеблясь, прежде чем положить тяжелые ладони ей на бедра. Я останавливаю лошадь, колеблясь, прежде чем положить тяжелые руки на ее бедра. Я позволяю себе один момент. Один эгоистичный миг моего жалкого существования, посвященный ей. Девушке в объятиях парня. Притворству.

А потом этот момент заканчивается, разбиваясь вдребезги, когда я встряхиваю ее, чтобы разбудить.

Ну, пытаюсь.

Она ворчит, недовольная моей попыткой разбудить ее. Я пытаюсь снова, на этот раз хватаю ее за талию, чтобы хорошенько встряхнуть. Она, как обычно, протестует и с удивительной для полусонного человека силой бьет меня локтем в живот. Я шиплю сквозь зубы, прежде чем прижать ее руки к бокам. — Полегче, — вздыхаю я. — Ты бы предпочла, чтобы я заставил тебя провести остаток ночи на этой лошади?

Она вздыхает, ее голос смягчен сном. — Если это означает, что я смогу уехать на ней далеко от тебя, то да, с удовольствием.

— Ты меня ранишь, — сухо говорю я, легко спрыгивая с лошади. Она выжидающе смотрит на меня, свысока глядя на то место, где я стою. Я приятно улыбаюсь в ответ. — Тебе что-то нужно?

Она сморщивает нос, на ее лице появляется видимое выражение разочарования. — Нет. Я в полном порядке. — И с этими словами она хватается за рог седла и пытается перекинуть ногу.

— Правда? — Теперь я улыбаюсь. — Ничего не хочешь у меня попросить?

— Я не попрошу тебя о помощи, — хмыкает она, покачиваясь в седле. — Лучше скажи, что мешает мне развернуть эту лошадь и ускакать?

— Способности. Знания. Страх, — категорично заявляю я. — Хочешь, чтобы я продолжал?

— Я бы хотела выбить тебе зубы.

— О, но тогда я не смогу улыбаться так, как, я знаю, тебе нравится.

Нахмурившись, она заявляет: — Улыбайся сколько хочешь. Мне в тебе ничего не нравится.

Мое возражение тихое, отрывистое, словно извлеченное из глубин моего сознания. — Помнится, тебе нравилась та, что предназначалась только для тебя.

Она вздрагивает от моих слов, но не считает их достойными ответа. Игнорируя меня, она вместо этого возвращается к своей текущей задаче. Для человека с такой хорошей координацией, наблюдать за ее попытками слезть с лошади забавно. Она почти спрыгивает с животного, стремясь, наконец, оказаться на твердой земле.

— Где я буду спать? — спрашивает она, оглядывая многочисленные подстилки на песке.

— Рядом со мной.

Ее глаза переходят на мои. — Ни в коем случае.

— Почему? — невинно спрашиваю я. — Это не то, что мы не делали раньше.

— И это не то, что я планирую делать снова, — бросает она вызов.

— И почему же, Грей? — Я вздыхаю. — Волнуешься, что тебе это слишком понравится?

Звук, который она издает, представляет собой нечто среднее между насмешкой и отвращением. — Это ты должен волноваться. Я просто могу задушить тебя во сне. — С этими словами она опускается на ближайшую подстилку и смотрит, как Имперец использует свою способность Блейзера, чтобы разжечь огонь.

Я провожаю ее взглядом: загорелая кожа, пальцы, судорожно теребящие кольцо на большом пальце, серебристые волосы, отражающие луну. Все в ней так знакомо, так обманчиво. Никакой силы не течет по венам под этой загорелой кожей. Никаких способностей, управляемых этими суетливыми пальцами. В серебристых прядях ее волос нет сходства с Элитными.

И все же она кажется какой угодно, только не Обыкновенной. Меня всю жизнь учили, что такие, как она, погубят Элитных, но я никогда не чувствовал ничего сильнее.

Я сажусь рядом с ней, расчесывая рукой свои покрытые песком волосы. — Осторожно, — насмехается она, — еще немного, и я начну ослаблять твои силы.

Я бросаю на нее взгляд. — Это работает не так, и ты это знаешь.

Она смеется, жестко и ненавистно. — Тогда, пожалуйста, просвети меня. Я бы с удовольствием послушала, как, по-твоему, Обыкновенные станут гибелью для всех Элитных.

— Если бы ты продолжала жить в Илье, — вздыхаю я, — то так бы и было. И не только по одной причине. — Я поворачиваюсь к ней, не сводя глаз с явного неверия в складке между ее бровей. — Неужели ты не знаешь нашу историю? Откуда мы взялись и почему так важно, чтобы мы оставались Элитными?

В мерцающем свете костра я замечаю, как она быстро закатывает глаза. — Конечно, я знаю историю Ильи. Может, я и не ходила в школу, но мой отец позаботился о том, чтобы я не была совсем уж безграмотной.

— Хорошо, тогда, — говорю я непринужденно. — Расскажи мне.

Она полусерьезно усмехается. — Ты что, хочешь, чтобы я учила тебя истории Ильи?

— Я хочу убедиться, что ты знаешь, о чем говоришь. Так что, — я жестом приглашаю ее продолжить, — продолжай.

— Это нелепо, — хмыкает она, теребя подстилку под собой.

— Начинает казаться, что ты не знаешь...

— Илья была слабым королевством, — вклинивается она, раздосадованная тем, что приходится меня развлекать. — Мы всегда были слабыми, даже до того, как по нам пронеслась Чума. Завоевание было постоянным страхом для прошлых королей, а когда Чума убила почти половину населения, королевство оказалось в карантине, в изоляции и стало уязвимым как никогда. — Она перечисляет информацию, не сводя глаз с неба над головой. — И когда в результате Чумы родились Элитные, королевство ликовало от того, что они вдруг получили власть над всеми остальными. — Она возвращает взгляд на меня. — Доволен?

— Вряд ли. — Я улыбаюсь. — Продолжай.

Пыхтение. Затем тяжелый вздох. — С тех пор Илья оставалась изолированной, чтобы обеспечить единственное королевство, где есть Элитные. А потом, через семьдесят лет, твой отец решил изгнать всех Обыкновенных, чтобы получить свое Элитное общество.

— Ты упускаешь некоторые очень важные моменты, Грей, — вмешиваюсь я.

— Верно, — вздыхает она. — Болезнь, которую обнаружили Целители, которой мы, Обыкновенные, обладаем. То, что в конечном итоге ослабит силы Элитных.

— И? — уточняю я.

— И тот факт, что размножение Обыкновенных и Элитных в конечном итоге приведет к вымиранию расы Элитных. В это, — добавляет она с укором, — я верю. — Вздохнув, она с тоской продолжает. — Только Элита может породить Элиту. Хотя способности человека не зависят от его родителей. Некоторые считают, что уровень силы зависит от силы самого человека.

— Значит, ты понимаешь, почему Илья должен оставаться таким, какой она есть.

— Да, — мягко говорит она. — Жадным.

Я долго смотрю на нее, давая ее словам впитаться. Услышать ее точку зрения на Илью — это и неожиданно, и интригующе. Выросшая как Обыкновенная в трущобах, она видит королевство совсем иначе, чем любой представитель высшей Элиты. И, к сожалению, я заинтригован.

— Ты закончил меня расспрашивать или я могу идти спать? — спрашивает она, опираясь на локти.

Я игнорирую ее вопрос, чтобы рискнуть задать свой собственный. — Так что же ты предлагаешь?

— Что предлагаю?

— Илье, — говорю я просто. — Что еще остается, кроме как продолжать жить так, как мы жили последние тридцать лет?

Она слегка приподнимается, кажется, удивленная моим вопросом. — Я предлагаю продолжать то, что мы делали в течение семидесяти лет до Чистки. Когда Обыкновенные и Элитные жили бок о бок.

— А ослабление наших сил? Болезнь?

Она вздыхает. — Тебе никогда не приходило в голову, что, возможно, Элитные не были созданы для этого? Что то, чем Чума одарила Илью, противоестественно? — Я напрягаюсь от ее слов, но она продолжает. — Людям не дано играть в Бога. А Элитные уже достаточно долго играют эту роль. Если ослабление их силы означает, что Обыкновенных больше не будут изолировать и убивать, то так тому и быть.

Я отвожу взгляд, качая головой на звезды. — Илья будет слаб без своих Элитных. Нас можно будет легко завоевать и...

Ее смех обрывает меня. — Думаешь, сейчас мы не слабы? Мы настолько изолированы, что не хватает еды, чтобы прокормить тех из нас, кто живет в трущобах, не говоря уже о том, чтобы вместить всех, когда больше нет земли, на которую можно расшириться. — Ее голос суров, но в глазах — мольба. — Без единого союзника или королевства, которое не ненавидит нас, разве мы не слабее, чем когда-либо? И мы будем продолжать разрушаться, если что-то или кто-то не изменится.

Кто-то.

Она думает о Китте. Возможно, она всегда думала о Китте как о ком-то, кто мог бы изменить Илью ради нее. О ком-то, кого можно убедить взглянуть на вещи по-другому.

Я почти смеюсь при этой мысли.

Тот Китт, которого я оставил, лишен любого потенциала, который не был бы частью плана отца. Он будет делать только то, что хотел и желал король. Даже мертвый он контролирует Китта, управляя Ильей из могилы.