20

ГЛЕБ

Я не знаю, сколько мужчин было у Мел за годы, прошедшие с тех пор, как она ушла от меня, но мне не потребовалось много времени, чтобы осознать две неоспоримые истины:

Во-первых, она ни с кем не была уже чертовски долгое время - длительное воздержание является единственной причиной, по которой она может быть такой крепкой.

А во-вторых, все, с кем она была, не имели ни малейшего представления о том, как доставить ей удовольствие. Потому что ее очевидная неосведомленность в вопросах получения удовольствия говорит мне о том, что я могу быть последним мужчиной, который хотя бы пытался довести ее до кульминации.

Это приводит меня в ярость и вдохновляет в равной степени. Потому что я хочу быть лучше, чем все остальные мудаки, которые получили ее и не осознали, каким сокровищем они обладают. Если бы они знали Мэл, если бы видели ее так же, как я, они могли бы понять, что ее удовольствие слаще запретного плода, ее тело - храм, которому нужно поклоняться.

— О боже, — задыхается Мэл, боль уходит из ее голоса, пока я прогоняю ее губами и пальцами. И медленно начинаю раскачиваться внутри нее, наполняя ее тугую, влажную киску сдержанностью, которая заставляет мои яйца болеть, а мышцы дрожать. Если бы она не была такой напряженной и настороженной, я бы потерял себя от желания обладать ею. Я не хочу ничего, кроме как трахать ее до завтра, чтобы высвободить все годы сдерживаемых потерь, гнева и мучительного желания.

Но сейчас Мэл как будто на волосок от гибели, от той испуганной, почти сломленной девушки, которую я нашел на заднем сиденье тракторного прицепа Михаила. И хотя я все еще в ярости от того, что она сбежала, и мне больно от того, что она предпочла такую жизнь возвращению ко мне, моя потребность защитить ее преобладает над всеми этими эмоциями. Мое стремление доставить ей удовольствие, напомнить, что такое наслаждение, поглощает мое собственное желание.

— Тебе нравится? — Я бормочу ей в горло, мои пальцы обхватывают ее клитор, пока ее возбуждение проникает в мой член.

— Да! — Задыхается она, ее бедра крутятся, когда она находит ритм моих движений.

— Ты хочешь кончить, моя Богиня? — Я нажимаю, увеличивая темп, чувствуя, как ее стенки сжимаются вокруг моего члена.

— Да, — стонет она, отчаянно теребя мои пальцы.

— Тогда скажи мне.

— Блядь. Заставь меня кончить, Глеб. Пожалуйста, заставь меня кончить, — стонет она. Ее пальцы впиваются в мою спину, и она бьется об меня, ее стройное тело выгибается, и она отчаянно скачет на мне.

Захватив ее полные губы своими, я сжимаю ее клитор, нежно перекатывая его между пальцем и большим пальцем, пока я бьюсь в ее пульсирующем ядре. И Мэл кричит, разваливаясь вокруг меня, ее стенки пульсируют, сжимая меня с почти болезненной силой.

Я так набух и болен от желания войти в нее, что мне требуется любая сила воли, чтобы сдержаться. Ее грудь прижимается к моей груди, и она задыхается, когда ее стенки спазмируются, доя меня с отчаянной необходимостью.

Она медленно двигает бедрами, ее тело содрогается от интенсивности освобождения. Господи, она такая мокрая и тугая, а ее задыхающиеся стоны так чувственны. Подхватив ее на руки, я перекладываю ее в центр кровати.

— Мне чертовски нравится, когда ты кончаешь, — рычу я ей в губы.

Мэл вздрагивает, ее руки скользят по моей спине, чтобы обхватить мои бедра.

— Я хочу еще, — рвано дышит она, ее пальцы впиваются в мою кожу, побуждая меня быть грубым с ней.

И поскольку я едва могу выдержать, как сильно я ее хочу, я не собираюсь спорить. Наращивая темп, я вхожу в нее с нарастающей силой. Она настолько мокрая и готова к этому, что это только возбуждает ее.

— Да! — Мэл задыхается, ее голова откидывается на подушку, когда она принимает меня глубоко в себя.

Мой член пульсирует, яйца набухают, когда я чувствую, как в основании позвоночника нарастает разрядка. И вдруг мне становится все равно на наше прошлое. Мне все равно, с кем была Мэл и почему она ушла. Все, что меня волнует, это то, что она здесь, в моих объятиях. И теперь, когда она вернулась ко мне, я никогда ее не отпущу.

Она моя.

Я никогда так сильно не хотел ничего сохранить.

— О боже, я сейчас кончу, — стонет Мэл, ее ноги дрожат на моих бедрах, и она обнимает меня крепче.

Я нахожусь рядом с ней, мое тело пульсирует от потребности в разрядке, но я хочу почувствовать, как она распадается на части, прежде чем я это сделаю. Крутя бедрами, я проникаю глубоко внутрь нее, нащупывая точку G, пока она выкрикивает мое имя. И когда она сжимается вокруг моего члена, я выпускаю свое семя в ее глубины, выплескивая струйку за струйкой, пока наша сперма не смешивается, сочась вокруг основания моего члена. Я все еще внутри нее, и мы вместе задыхаемся, обнимая друг друга.

Мой член подергивается в ее глубине, облегчение от оргазма настолько насыщает меня, что я чувствую тяжесть в конечностях. Но я знаю, что Мэл не любит чувствовать себя в ловушке. Поэтому я легко выхожу из нее, перекатываясь на кровать рядом с ней, пока мы переводим дыхание.

— Завтра мне нужно первым делом встретиться с братом, — говорю я, пока мы медленно отходим от блаженства. — Тогда мы сможем поехать домой.

— Домой? — Говорит Мэл, приподнимаясь на локтях и глядя на меня.

— В Нью-Йорк.

— Глеб...

Колебания в ее голосе достаточно, чтобы сказать мне, что она не говорит, но я переворачиваюсь на бок, чтобы бросить на нее пристальный взгляд. Я хочу услышать, как она это скажет.

— Теперь это мой дом, — настаивает она, когда я жду, пока она закончит возражать.

— Почему? — Спрашиваю я, и этот вопрос звучит ближе к рыку, чем я хотел.

Мэл замирает, ее темные глаза переводятся с меня на ее пальцы, лежащие на одеялах.

— Ты боишься, что я не смогу обеспечить твою безопасность? Потому что я обещаю, что больше не позволю ничему случиться с тобой.

— Дело не... в этом, — нерешительно говорит она, перебирая пальцами девственно чистую белую ткань.

— Мэл, — говорю я, осторожно зажав ее подбородок между большим и малым пальцами, чтобы заставить ее посмотреть на меня.

— У меня здесь своя жизнь, ясно? — Говорит она, резко садясь, когда ее тон мгновенно переходит в оборонительный. — Мне все равно, если ты будешь осуждать меня за это, но здесь мое место.

Я скрежещу зубами и тоже сажусь, так как близость между нами исчезает.

— Ты предпочтешь остаться здесь и танцевать для Келли, чем вернуться в Нью-Йорк и продолжить карьеру модели? — Уточняю я.

Мэл усмехается, ее темные глаза вспыхивают, когда она подхватывает с пола свое платье.

— Не смей бросать мне в лицо модельную карьеру прямо сейчас, — огрызается она, натягивая платье обратно, не потрудившись надеть лифчик.

— Бросать тебе в лицо? — Я хмурюсь, собирая свои боксеры, так как напряжение между нами нарастает.

— Это ты сказал мне, что это слишком опасно, — настаивает она. — Что я должна отложить это на потом, потому что подвергаю всех риску.

— Это было три года назад, Мэл.

— Значит, Велесы перестали воевать? — Вызывающе возражает она, подхватывая лифчик и трусики и запихивая их в сумку.

Это новая сторона Мэл, которую я не понимаю. Три года назад она ухватилась бы за возможность стать моделью. А еще три года назад она никогда бы не согласилась на работу в таком месте, как "Жемчужина". Но она не совсем лишена смысла. И именно это заставляет меня раздражаться.

Конечно, мы вывели Вэла из строя. И мы начинаем восстанавливать наши силы, но мы не вышли из войны с Михаилом. Однако остальные девушки живут дальше. Так что я не вижу причин, по которым Мэл не могла бы достичь такого же счастья, если бы вернулась со мной.

— Нет... — осторожно говорю я, вставая, чтобы оценить внезапную перемену в ее поведении.

Мэл поправляет платье и смотрит на меня взглядом, который говорит, что она сама ответила на свой вопрос.

— И что? Ты снова собираешься уйти? — Спрашиваю я, ощущая знакомое чувство обиды и злости, поднимающееся во мне, когда я чувствую, в каком направлении движется наш разговор.

— Прости, Глеб, но я не могу вернуться к тебе. Я счастлива здесь. Мое место здесь..., — говорит она.

— И не со мной, — заканчиваю я.

Мэл опускает глаза в пол, ее подбородок дрожит от слов, которые она не хочет мне говорить.

— Значит, ты думала, что быстро перепихнешься и отправишься в свой веселый путь, — резко замечаю я, мой темперамент берет верх над желанием быть порядочным человеком.

— Какой же ты мудак, — огрызается Мэл, ее глаза вспыхивают гневом, и она поворачивается к двери.

Когда я смотрю, как она уходит, в моей груди появляется новая дыра, и я вдруг жалею о своих словах.

— Мэл, подожди. — Сократив расстояние между нами, я хватаю ее за запястье и притягиваю к себе.

— Что? Глеб? — Требует она, ее глаза блестят от непролитых слез, когда она смотрит на меня.

— Я не хотел этого. — Почему я не могу контролировать свои эмоции рядом с Мэл? Мой рот словно обрел собственную жизнь, и я говорю все, что приходит мне в голову, невзирая на последствия.

— Конечно, ты хотел. Я не глупая. Тебе нравится притворяться, что ты так отличаешься от всех остальных придурков, которые хотят обладать мной. Но когда дело доходит до дела, тебе не терпится осудить меня за ту жизнь, которую я выбрала. Ты говоришь, что хочешь спасти меня, что хочешь защитить. Но на самом деле ты просто хочешь владеть мной, как и все остальные мужчины, которых я когда-либо знала.

Ее слова - как нож в сердце, и я останавливаюсь, моя рука соскальзывает с ее запястья.

— Ты действительно хочешь отнести меня к той же категории, что и твой отец? Дядя? Михаил Сидоров? — Если она так считает, значит, я зря ее искал.

В мгновение ока наша совместная ночь кажется испорченной, темной и извращенной. Неужели я просто гнался за собственным удовольствием? Вряд ли. Каким бы огненным ни был взгляд Мэл, я знаю ее. Я знаю, как сильно она хочет меня. Она хочет меня так же сильно, как и я ее. Она сама так сказала, даже если сейчас хочет это отрицать.