Келлер

Келлер

Лука заебал. Именно сейчас ему нужно заявить о себе, разговаривая со мной, как с каким-то лакеем. Не поймите меня неправильно, я люблю этого человека как брата. Черт, он единственный брат, который у меня когда-либо был, приемный или нет. Но если серьезно, я мог бы врезать ему прямо в челюсть за то, что он помешал. Не говоря уже о том, чтобы намекать о том, чтобы я ему передал Сиенну для его удовольствия. Подумай еще раз, ублюдок.

Ему нужно помнить о том, что я ему чертовски нужен. Он завоевал свой титул в мафии, используя своего безжалостного силовика в маске, чтобы вселять страх в любого, кто встанет ему поперек дороги. Я монстр, которого он выпускает на волю в тени, причина, по которой его банда остается на вершине цепочки.

Никто за пределами ближайшего окружения не знает, что следующий бесспорный чемпион в супертяжелом весе также является их силовиком в маске.

Дверь моего кабинета захлопывается за мной. Может быть, оно стоило того, чтобы остановиться, когда мы это сделали, и хорошо, говорю я себе. Я, блядь, не могу овладеть ею, но после того, как я ее попробовал, я не знаю, смогу ли остановиться. Моя аддиктивная личность(прим.у таких личностей возникает феномен «жажды острых ощущений», характеризующийся побуждением к риску) берет надо мной верх, и обычно мне нужно причинить боль и выпустить наружу свой глубоко укоренившийся гнев. Но с ней она превратилась в совершенно новую зависимость от самой себя, которую мне нужно остановить, пока она не зашла слишком глубоко.

Я провожу руками по лицу, прежде чем войти в комнату. Я не могу позволить ему увидеть, то как она впечатлила меня. Последнее, что мне нужно, это чтобы Лука вынюхивал. Проходя в VIP-зал клуба, я замечаю его в дальнем углу, развалившегося так, словно это место принадлежит ему. Он затягивается сигаретой и потягивает виски, его взгляд прикован к грудастой блондинке-официантке. Заметив меня, он ухмыляется и подзывает к себе легким движением запястья. Что, черт возьми, с ним сегодня происходит?

— Да, брат? – Спрашиваю я, сохраняя нейтральный тон, мои кулаки прижаты к бокам.

Он медленно стряхивает пепел с сигареты и подносит ее обратно к губам, не поднимая на меня взгляда; он зол.

— У меня есть для тебя работа. Если бы ты ответил на свой гребаный звонок, мне бы не пришлось тащиться от Мелиссы, чтобы приехать сюда – очень эгоистично с твоей стороны, брат.

— Я чертовски занят, – выплевываю я. — Оглянись вокруг, брат. Сегодня вечер открытия моего клуба. В том же клубе, через который я позволяю тебе переводить твои гребаные деньги, помнишь это? Я чертовски занят. Тебе придется найти кого-нибудь другого.— У меня нет времени на это дерьмо сегодня вечером.

Он запрокидывает ко мне голову и бросает сигарету в пепельницу. Дым застилает его лицо, когда он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени.

— Я, блядь, больше никому в организации не доверяю, ты это знаешь. Им нужно понять, что я их гребаный босс, но они идут против меня на каждом шагу. Я, блядь, больше не могу иметь дело с их дерьмом, и мне надоело ходить по яичной скорлупе. Мне нужно сделать заявление; они выслушают меня или сдохнут к чертовой матери.

Мне уже не нравится, к чему это клонится. Нытье Луки – худший вид, и, кажется, в последнее время это случается все чаще.

— Ранее сегодня Данте застукали на встрече с Фальконе. Я слышал, это тоже не в первый раз. Он думает, что может переступить через меня. Ему нужно преподать гребаный урок. Мне нужно, чтобы ты отправил сообщение. Этих ублюдков нужно срочно поставить в строй, и вам нужно это сделать. Тебе нужно вселить в них страх Божий, чтобы доказать, что мы управляем этой бандой, а не они. Моего отца больше нет, и им, блядь, нужно с этим смириться. Прошло уже шесть гребаных лет .

И вот оно. Он хочет, чтобы монстр вышел и поиграл. Чертовски рад. Мне нужно отвлечься, и я не могу придумать лучшего способа закончить вечер, чем вырвать язык из нескольких задниц. Забудь об этом. Я бы предпочел погрузить свой член в сладкую киску Сиенны, но я возьму то, что смогу получить.

— Хорошо, напиши мне адрес, и я сейчас уеду. Я смотрю, как он достает телефон из кармана и нажимает на экран.

— Спасибо, брат. Я твой должник. В его тоне слышна искренность.

— Конечно. Ты знаешь, что я обязан тебе жизнью. Но помни о нашем уговоре. Я хочу уйти, как только все уляжется. Я выигрываю свой бой и иду сам. Так что тебе лучше использовать меня, пока можешь, – говорю я с усмешкой.

Хочу. Я обязан этому ублюдку жизнью. Если бы шесть лет назад не он, взявший верх над мафией и утащивший меня с улиц и финансировавший мою боксерскую карьеру, я был бы сейчас либо в тюрьме, отбывая пожизненный срок, либо мертв. Так что быть его силовиком вряд ли достойно того долга, которым я перед ним в долгу, но мы справляемся с этой работой. У меня много гнева, от которого мне нужно избавиться, а ему нужен кто-то на улицах; где-то, с кем я заодно. За шарадой с ролью босса Лука – отражение меня, сердитого приемного ребенка, борющегося за то, чтобы чего-то добиться в своей жизни. Он никогда не планировал – черт возьми, он никогда, блядь, не хотел руководить мафией, но неизвестные семейные связи означали, что он должен был это сделать. Неудивительно, что остальная часть мафии взбешена после многих лет работы и убийств на его отца. Но Лука – боец, и он выполняет свой долг, даже если это означает, что мне придется выйти и выполнить большую часть его гребаной грязной работы.

То же самое было, когда мы были детьми на улице. Лука мог затеять драку, но он никогда не был хорошим бойцом. Он всегда был мозгом. Я всегда был там, на заднем плане, чтобы выбить дерьмо из любого, кто расстроил моего брата. И все же, четырнадцать лет спустя, мы все такие же. Прямо сейчас ставки намного выше, и это намного мрачнее, чем уличная драка.

— Конечно, брат, ты знаешь, что я выполню свою часть сделки -. И я верю ему, я должен. Он – моя единственная семья, независимо от того, мафиозная она или нет.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он, наконец, спрашивает.— Что это за горячая штучка сидела у тебя на коленях? Она все еще здесь? Я бы с удовольствием, черт возьми, всадил в неё. – Я сжимаю кулаки в ответ и тяжело вздыхаю. Я не мог позволить ему узнать, что она не входит в число моих постоянных клиентов, но только через мой труп он никогда не тронет и волоска на ее голове.

— Нет, она ушла. Мы ее больше не увидим. Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно. Его бровь приподнимается, когда он смотрит на меня, выискивая на моем лице что-то еще.

— Это позор.

Я расцениваю это как намек на то, что пора уходить, возвращаясь в свой офис, чтобы собрать свои вещи. Хорошо, что я держу припасы и свою фирменную черную балаклаву запертыми в столе. Проводя рукой по гладкому дубу, я качаю головой. Черт, жаль, что мне так и не удалось наклонить Сиенну к этому сегодня вечером.

Схватив свои вещи, я отправляю сообщение своему водителю, чтобы он встретил меня у заднего входа в клуб. У меня нет времени прощаться; это единственное, за что я могу поблагодарить Луку сегодня вечером. Он отвечает, что его расчетное время прибытия через три минуты. Думаю, я подышу свежим воздухом, пока жду. Ничто не сравнится с прохладным воздухом Нью-Йорка в ноябре. Он свежий, почти очищающий легкие, думаю я, зажигая сигарету. Я курю не по привычке. Я профессиональный боксер на пике своей физической формы. Но от некоторых привычек трудно избавиться. Я уверен, что Грейсон даст мне пинка за это завтра. После событий сегодняшнего вечера мне нужно это, чтобы прочистить голову и выпустить на волю своих внутренних демонов.

Данте предстоит это сегодня вечером. Я – сдерживаемый комок гнева после того, как Лука помешал мне получить освобождение ранее. Выдыхая дым в морозный воздух, я все еще слышу музыку, доносящуюся из клуба. Я, блядь, не могу дождаться минуты тишины.

— Вернись, блядь, обратно, – гремит громкий голос с конца улицы. Отлично, теперь пьяные ублюдки расходятся. Я отступаю в тень, прислоняясь спиной к стене и упираясь ногой в кирпичную кладку. Это должно быть интересно; я люблю хорошую уличную драку.

Стук высоких каблуков по асфальту возбуждает мой интерес. Это становится все быстрее и быстрее. Как будто они бегут. Черт, я наблюдаю за своим окружением, надеясь, что ошибаюсь. Я не могу ввязываться в дерьмо, в котором мне нет необходимости. У меня все зависит от боя за титул. Я не могу все испортить, а уличные драки, безусловно, испортили бы. Я уже в дерьме с Грейсоном и Стейси за то, что нас сфотографировали со "слишком большим количеством женщин’. Какого хрена их это волнует, я не знаю. Публичный образ – не моя проблема. Я плачу хорошие деньги за то, чтобы это дерьмо исчезло.

К этому времени щелканье прекратилось.

— Отстань от меня, Джейми! Что, черт возьми, с тобой не так?

Черт, я узнаю этот голос. Нет, этого, блядь, не может быть.

— Я сказал, убери от меня свои руки сейчас же!

Нет, все. К черту это. Я отталкиваюсь от стены и перехожу на бег трусцой. Может, на улице и темно, но это Нью-Йорк, и всю ночь напролет все освещено. Пробираясь по тротуару, я иду на голоса, которые продолжают говорить.

— Я, блядь, говорил тебе, что ты мне нужна, а ты, блядь, не послушала. Так что теперь мне придется отвезти тебя.

Что за черт? Я пытаюсь сохранять спокойствие и сосредоточиться на том, что меня окружает. Я уверен, что знаю, кто это.

Бинго, я вижу две тени в переулке рядом с улицей. Я не могу разглядеть лиц, но я сразу вижу женщину, прижатую к кирпичной кладке за горло, когда мужчина в капюшоне наклоняется к ней. Похоже, я собираюсь выплеснуть немного гнева перед сегодняшними пытками.

Когда я шагаю по переулку, приглушая шаги, чтобы не спугнуть этого придурка, мое сердце бешено колотится в груди, а нервы на пределе. Это то же самое чувство, которое возникло у меня, когда я увидел ее раньше. Черт, нет. Надеюсь, я чертовски ошибаюсь. Я придвигаюсь ближе, и ее голос проникает мне прямо в сердце.