— Почему?

— Представь, что некто огромный играется нами, как горошинами. Вот встретились мы однажды с Громом, не ужились, что ж, бывает… Этот некто берёт эти две горошины и кидает в общую кучу, к остальным горошинам. Перемешивает. Просеивает через огромное сито. И снова смешивает… И снова просеивает. В сите остаётся всё меньше горошин. Самых стойких, самых старых. И вот, наконец, те две горошины после длительного отсева, после долгих мытарств в сите, вновь встречаются. Что должно произойти? Что-то, чего они не добились в самом начале… Это даже и представить-то трудно. То, что нам с Громом нужно решить, или делить, или… Нечего уже разделять и не за что бороться. Да и дружбу построить невозможно. Нас один человек делит… Рита. Но её нет, и нет теперь и продолжения той сказки, что бы там себе Гром ни сочинил.

— Рита — твоя жена? Что с ней случилось?

Ольга сидела на переднем сиденье рядом с Игорем, который управлял автомобилем, она до того прониклась историей, что не следила за выражением своего лица, зато его отлично видел Яр и хмурился. Ну, что такого в том, что девушка смотрит на Потёмкина, как будто тот — царь и бог? Но что-то бурлило внутри у юноши. Какая-то обида, что ли. И было совершенно непонятно, на кого именно. То ли на Ольгу, что смотрела влюблёнными глазами на пятидесятилетнего мужчину, то ли на Игоря, который позволял на себя так смотреть или просто не замечал…

— Да, жена, — говорил в этот момент Игорь. — Моя любовь и принцесса на всю жизнь. Я благодарен ей, что поверила в меня, когда я проиграл Грому. Что осталась со мной в горе и радости… Хотя, скорее, в радости. Я не знал с ней горя, пока… пока не испортила всё война. А до этого всё шло просто замечательно. Уехали вместе с ней в Свердловск-19, закрытый военный городок за Уралом, где занимались исследованиями и служили. Сыграли свадьбу, дождались от государства квартиры, родила она мне замечательных двойняшек. По пять им было, когда Великое Веселье началось. Мы тогда в доме отдыха в отпуске были, вот и остались в живых. И стали думать, куда бы податься. Первое время там и жили, кое-как перебивались. Я охотился, жена с ребятишками огород сажали, но ядерная зима не оставила выбора и нам. Пришлось размышлять, куда податься, чтобы у наших малышей будущее было. Сыновьям уже было по десять. Подумали о метро в больших городах — это же какие-никакие, а убежища. При хорошем подходе там можно и зерновые культуры какие-нибудь выращивать, да и от холода укрывает. Вот и начался тогда наш долгий путь по России. Ольга хотела в Питер, где у неё остались родители, но туда было далеко идти. Решили в Москву. На Урале прослышали — бункер есть, под горой Ямантау. Попытались к ним… Но эти сволочи нас не пустили. У них же там всё пулемётами оборудовано, вот… А так бы мы ещё вместе были. Не разлучились бы… — Игорь замолчал, всматриваясь в потемневшее небо.

— А как вы разлучились? — Ольга не отрывала глаз от лица Игоря. Смотрела на губы, вглядывалась в не слишком густую бороду. Любовалась, словно высеченным из скалы профилем.

— Дальше мы пошли в Москву. А там и звери меняться стали. Новые виды появились. Опасно стало, но дети подрастали, а мы не торопились, не неслись сломя голову, старались обойти опасность. Но, как оказалось, предвидеть и обойти её невозможно. Пять лет назад на мосту в Нижнем напали на нас летающие ящеры. И тогда я лишился и жёны, и детей. И чуть сам не погиб.

— Прости, если…

— Ай, — махнул рукой Игорь. — Это жизнь. Но людям я с тех пор не верю. Эти уроды… твари из бункера нас не впустили, а ведь всё могло быть по-другому, и мы бы до сих счастливы были все вместе. Я долго думал об этом, когда оправлялся от ран после нападения ящера. Бредил, был уже одной ногой там, рядом с любимыми. Но всё-таки выжил и пошёл в Москву, чтобы воплотить в жизнь их мечту.

— Но теперь тебе не надо туда! — воскликнула Ольга. — Нет смысла реализовывать задуманное, когда их не стало!

— Нет! Сейчас точно надо, — хмуро и твёрдо проговорил Потёмкин. — Теперь их… нашей мечте угрожает опасность. Нынче я тем более должен добраться до Москвы. Не только в память о них, но и чтобы спасти эту память, предотвратить гибель этого места.

— Но… — попыталась возразить Ольга, но Лида перебила с заднего сиденья.

— По ходу-ть, снег намечается…

— Да, — кивнул Потёмкин. — Тучи тяжёлые очень.

— Что-тоть в этом году долго зима-тоть не начинается… Конец сентября уже-сть, а снег всё ещё не лёг.

— Теплеет. Природа своё возьмёт. Когда-нибудь. А сейчас нам надо место для ночлега найти. Думаю, доедем до Киржача, там и подыщем что-нибудь подходящее. Яр, вынь из мешка дозиметр. Надо начинать следить за фоном. Чем ближе к Москве, тем ощутимей будет. На столицу Родины, мне кажется, не одна бомба упала. Если враги хотели запугать нас и деморализовать, то их первой задачей было стереть столицу с лица земли. Так что фон там будет ой-е-е-шеньки!

— Ой, Игорь, смотри! — Ольга показывала вправо. В этот момент они проезжали дачный посёлок. Ровные ряды домов, заборчики, столбы линий электропередач. Всё, как и везде, потемнело, поблёкло, осунулось, местами развалилось, поросло мелким кустарником.

— Что? Где? Не вижу.

— Да вон же, по улице медленно идёт… фигурка чёрная.

— Теперь вижу, — Игорь, наконец, разглядел. Замотанная в тряпье с ног до головы фигурка медленно двигалась вдоль низенького забора. Она тащила что-то, из-за ограды невидимое. Заметны были лишь натянутые верёвки.

— Это же человек! Мы что, не остановимся и не подберём его?

— Нет, — категорично заявил лекарь.

— Но как же?

— А вот так! — Игорь принялся объяснять. — Он об этом нас не просил. Он не обращает внимания на шум, идущий от нашего автомобиля, из чего следует, что мы и наша «помощь» ему не интересны. У него своя жизнь. И… это не совсем человек.

— Как это?

— Видел я таких несколько раз. Ходят себе по земле, собирают что-то, и их даже зверьё не трогает. Потому как не люди они, а генетически изменённые существа. Однажды во время путешествия я подошёл к одному… Еле отбился! Это они так маскируются: заматываются в тряпье с ног до головы и в таком виде показываются в надежде привлечь людей. А как тот подойдёт поближе, хвать — и присасываются. Встречал разных: и тех, что покушать любят, и других, высасывающих кровь из человека, и совсем странных, словно из жидкости созданных. Анаморфы — такое слово я давно встречал в книгах. Харю могут сменить, фигуру, в другое что-то превратиться могут… Ох, что только ни сбрасывали на нашу грешную землю враги. Самая технологичная война была из всех известных, и атомная бомба — это не самое ужасное из применённых тогда вооружений. Далеко не самое страшное.

— Но что может быть страшнее?

— Биологическое оружие, химическое, да и бактериологическое, но есть и ужаснее… Ведь сдаётся мне, такое количество новых видов не могло из-за одной только радиации расплодиться. От радиации умирают, а тут… Геном не меняется просто так за двадцать лет. На это нужны тысячелетия. И такие трансформации мог сконструировать только вирус или множество разных вирусов, специально выращенных для этих целей.

— Как и… — Яра озарила внезапная догадка, что в его тело попал вирус, но Игорь не дал ему договорить, прервав.

— Ага. Вирусные частицы способны пробраться внутрь клетки и заменить нужные гены или активировать древние, неиспользуемые. И на это много лет не надо. А, впрочем, кому я рассказываю…

Протянувшиеся до горизонта поля давно сменились густыми лесами. В паре мест промелькнули дома небольших деревенек, однажды даже заметили дым из печной трубы одной избушки. Но, кто бы там ни жил, Игорю не хотелось проверять. Опыт, полученный при вызволении Ольги из лап отца, говорил, что в одиноких домиках не всегда жили добрые отшельники, а скорее, наоборот. Что с ними там происходило долгими, растянувшимися и застывшими во времени годами? Ясно, что ничего хорошего. Скорее, одиночество частенько влияло на мыслительные способности затворников, что, в конце концов, делало их если не сумасшедшими, то нелюдимыми и агрессивными, представляющими опасность для других. Всё-таки в общинах это проявлялось не так сильно. Общение с себе подобными ещё как-то помогало людям оставаться людьми.

Однажды в лесу мелькнуло что-то огромное, но то ли потеряло интерес к автомобилю, то ли не учуяло в нём ничего живого. Поломало высокие ели и отошло вглубь леса. Запах солярки иной раз отпугивал и других довольно опасных тварей, а может, элементарно заглушал дух человека. Когда-то Игорю удалось так спастись. Он просто вылил на себя полбака топлива из ржавого автомобиля и затаился, а стая серых падальщиков прошла стороной, не учуяв человека. Как же это было давно…

Расстояние в пятьдесят километров до Киржача покрыли за три с половиной часа. Приходилось объезжать поваленные деревья, брошенные, съеденные ржавчиной автомобили и отвоёванные болотом участки покрытия, сползшего в мутную, тёмную воду. Даже «КамАЗ» был не в силах с первого раза взять все препятствия. Зато на въезде в город людей встречала жизнерадостная стела с вертикальной надписью «ржач» — всё, что осталось от названия города. И стал тихо потрескивать дозиметр, напоминая людям о смертельно опасных местах, начинающихся, может быть, прямо сейчас.

Потёмкин остановил железного монстра, взял прибор и несколько секунд рассматривал его, что-то рассчитывая. Затем повернулся к остальным.

— Радиация на допустимом уровне, но долго без защиты находиться здесь я бы не рекомендовал. Нужно будет поискать воинскую часть где-нибудь поблизости. Во многих ещё остались непочатыми комплекты ОЗК, — затем Игорь нажал на газ, и «КамАЗ» медленно двинулся по улице, объезжая наиболее глубокие рытвины.

Город напоминал застрявший в прошлом посёлок, деревянные и каменные избы чередовались с более высокими многоквартирными домами. Улицы были пустынны и покрыты сухой травой, которая в ожидании снега полегла, превратив землю в серый ковёр. Сухие деревья выглядели пугающе. Обступив дома, они обломанными рогатками-ветвями словно старались залезть в окна таких же безжизненных квартир, пустых, как и всё вокруг.