— Оль, — обратился он к девушке, та вздрогнула, но всё же повернулась в сторону лекаря, — поможешь мне? Надо парню пособить.

Девушка кивнула. Хоть слабость ещё держалась в теле и не отпускала, Ольга была готова помочь, так как ничто человеческое ей было не чуждо. Порой человек, побывавший в грязи, больше и лучше понимает страдания других. Бледная кожа, слегка подкрашенная румянцем выздоровления, впалые щёки и глаза, мешки под ними, растрёпанные русые волосы, печальный, а иногда — пустой взгляд. Вроде заморыш, но такая красивая… Чувствовалось, что при должном уходе она расцветёт и покажет мёртвому миру, что невозможно уничтожить цветок. Он всё равно расправит лепестки и будет стремиться к солнцу, к жизни.

Они вместе кое-как перетащили бессознательного юношу на койку. Оля осталась рядом, рассматривая Яра, а Игорь отошёл к решётке. Девушка в какой-то момент поняла, что знает уже эти черты. Худое лицо, высокие скулы и узкие, полуоткрытые губы. И чёрную вязаную шапочку, укрывающую голову. Этого человека она увидела первым, когда пришла в себя. И он дрался с другим… Только сейчас лицо юноши было будто неживым, бледность сливалась цветом с серой грязью, растёкшейся по лицу. Это вызывало брезгливость и отвращение, но подёргивающиеся сухие и потрескавшиеся губы заставляли девушку чувствовать ещё и жалость.

Ведь свежи были в памяти бессонные ночи в полной темноте подвала, в ожидании самого страшного зверя всей недолгой беспросветной жизни, — собственного отца. Сколько она не мылась? Сколько потом стирала, почти сдирала с себя грубой, задубевшей тканью пот и влагу, успевшую засохнуть, но всё ещё пахшую омерзительной тварью. И сколько она ни мыслила, сколько ни мечтала, что когда-нибудь в этот карикатурный и уродливый дворец принцессы нагрянет принц или, на худой конец, дракон, она и предположить не могла, что кто-то способен приблизиться к ней. К исковерканной и испачканной человеческой душонке, больше похожей на загнанную, плешивую крысу. Но нет: нашёлся человек, который в старой халупе разглядел дворец, а в серой мыши — принцессу…

Она повернулась в сторону Игоря: вот, оказывается, какой ты — принц… И девушку не волновал сейчас его возраст, его грубое обветренное лицо, седина в волосах, зачерствевшие руки и скупые слова, в которые превратилась его речь за долгие годы одиночества… Главное, вот он — тот, кто первый за столько времени обратил на неё внимание, и чёрт с ним, что это был пока единственный человек, с которым она заговорила. Но чувство благодарности, так давно не посещавшее девушку, появилось вновь и росло с каждым мгновением. Сейчас же Ольга послушно сидела рядом с койкой юноши и молча ждала, что скажет ей Игорь, разговаривающий с охранником.

— Жора, — тихо проговорил Потёмкин. — Можно тебя так называть?

— А меня так и зовут, — осклабился охранник. Зубы — почерневшие местами брёвнышки, жёлтые в чёрную крапинку, словно осенний лист…

— Но… Тогда Джордж-то откуда?

— Да с детства, — махнул рукой охранник, но было видно — ему приятно, что его кто-то слушает. — Ещё до войны сколько в мафию-то играли. Ужас, как интересно тогда было! Крутым хотел казаться в десять лет, вот всегда и выбирал в игре иностранное прозвище, чтобы выделиться. Выделился… и приклеилось, словно мошка, хер отдерёшь. Потом и в шпионов стали играть… а я опять Джордж, нравилось мне. Вот меня за американскую кличку тогда и запытали… Дети, сам понимаешь. Хуже взрослых, злей в сто раз… В общем, на жопе тогда это слово и вырезали, ублюдки. И плевать им, что Джордж — Жора. Георгий. Русский. А как на ту экскурсию по Золотому Кольцу вместе попали двадцать лет-то назад, так тут и остались… Так и кличка моя здесь корни пустила, прижилась… Чего теперь.

— Да уж, — согласился Игорь, начиная понимать, откуда у Жоры появилась столь странная мания: желание узнавать побольше про чужую личную жизнь. Неказистый с виду, униженный, он вряд ли мог нормально общаться с женщинами, боясь, что те увидят странную и позорную надпись на ягодицах. Порой детские страхи и унижения влияют и на взрослую жизнь. Так у Жоры и случилось, и никаким другим способом не мог он удовлетворять свои потребности, кроме этого похабного способа. — Несладко, видно. Ну, да ладно. Потом ещё поговорим, Жора. Тут помощь парню требуется, сможешь оказать услугу?

— Постараюсь, — кивнул охранник. — Меня сменят на полдня, чтобы поспать, попытаюсь достать что смогу.

— Сейчас бы воды холодной. Умыть его надо, а то грязно здесь, а он ранен. И вечером бы — горячей…

— Да это не проблема, завтра общая помывка в бане. Сначала дети, бабы, потом мужики. У нас же это… Скважина артезианская, так что хорошая вода, чистая. Вот сразу и обмоетесь все… Отведу, покараулю.

— Жор, да не дотянет он до баньки-то: я один не дотащу, да и помочь некому. Сам видел, как тут с ним. А девушка всего боится, отгородили бы мы ей уголок, да занялась бы своими делами. Нет, если трудно, то, конечно…

— Нет-нет, — тут же зачастил Джордж. — Сделаем хоть тазик. Главное — с Лидкой связаться. Да и ночью легче будет. Тут, на кухне, прямой кран, кстати. Нальём, разогреем, помоетесь.

— Отлично, Жора. Просто отлично. А сейчас можно немного холодной?

— Погоди чуть-чуть, — охранник хитро подмигнул, — договоримся. Лидка принесёт вам еду скоро, и попросим.

Дородная женщина подплыла к камере через полчаса. Словно крейсер в океане: плавно раскачивая широким тазом и неторопливо кренясь с борта на борт. Большие груди, хоть и ужатые старенькой телогрейкой, выплыли первыми из-за угла, а следом — Лида. Джорджик зарумянился, напрягся, вытянулся в струну — этакий семафор с горящими глазами. Даже дышать стал чаще и шумно, и это не укрылось от глаз наблюдательного лекаря. Если сейчас сделать правильный ход, то Джордж будет на крючке, ведь именно появлению Игоря он был обязан более частым встречам с Лидией. Осталось разыграть партию, где всего лишь две фигуры.

— Ну, куда уставился, ирод красномордый! Открывай давай!

— Конечно, конечно, Лидочка, — ключики зазвенели, ручонки задрожали, а краска ещё больше залила лицо охранника.

— И не смей распускать руки-тоть! Не для тебя мамка растила. Ишь ты, какой! — но от Потёмкина не укрылось, что Лида будто специально слегка покачнулась и стянутой телогрейкой грудью легонько прижала Жору к прутьям камеры. Его же лицо лишь слегка перекосилось с досады, но потом залучилось радостью. И Джордж не смог этого скрыть, хоть и отвернулся, сдвигая решётку в сторону. Шутит ли женщина, или всерьёз решила пококетничать с плюгавым охранником?

Лидия неторопливо вплыла в камеру, ахнула, увидев юношу, и чуть не выронила поднос с едой.

— Ироды! Что наделали! Убили! — заголосила она. Голос из тихого чуть не скатился в писклявый визг, но тут подоспел Потёмкин. Его совершенно не радовала перспектива этим исполняющим свою партию сопрано собрать толпу у камеры. Сейчас народ рядом точно не нужен. Он быстро подошёл и тихо заговорил:

— Лидия… как вас по батюшке, кстати? — женщина сразу умолкла. Вопрос в лоб заставил закрутиться шестерёнки в её голове в другую сторону.

— Петровна, если чё, — бросила она, уставившись на Игоря.

— Лидия Петровна, нам бы водички, — снова тихонечко проговорил он. — Холодненькой. И ничего, встанет парень, ещё и невесту найдёт…

— Невесту? — встрепенулась та, зарумянившись. Игорь испугался, что поднос, подпрыгнувший вместе с ней, скинет с себя всю посуду, как ненужную. — Невесту — это да… Это надоть! У нас невестов-то… столько, что на всех мужиков десять раз хватит. И не посмотрят, что с рогами, не глянут, что как чёрт… Скотинка-то — она в любом мужичке-то всяко лучше, чем тряпка. Всё поинтереснее будет…

— С рогами? — не понял Игорь.

— Да вы шапку-тоть откиньте, да и увидите сразу.

— Оль, сними, пожалуйста, — девушка послушно сдёрнула вязаную шапочку с Яра. Та за что-то зацепилась, но всё же, вывернувшись наизнанку, слезла.

Девушка поражённо разглядывала голову. Вместо волос на ней находились два нароста, словно рога, утопленные в череп. Это было настолько необычно, что Ольга подалась назад. А Игорь приблизился, изучая выступы, плавно переходящие в кожу на голове.

— Ой, чей-тоть я! — встрепенулась Лида. — Сейчас быстренько водички сообразим, — с этими словами она упорхнула куда-то по коридору с той же крейсерской скоростью, но будто разом скинула образ непотопляемого, гордого корабля.

— Значит, после Катастрофы родился, — заключил Игорь, с любопытством дотрагиваясь до роговых наростов. — Прям, как у козла… Твёрдые. Любопытно…

Юноша застонал и заёрзал на койке, не приходя в себя. Сквозь грязь на лице выступили крупные капли пота. Потёмкин еле слышно матюгнулся, потом зажужжал механическим фонариком — единственной лампочки было мало на всю камеру, её свет рассеивался и растворялся в грязных стенах, словно те умели его поглощать.

Мужчина посветил на лицо юноши. Влага размыла грязь, которая теперь медленно стекала с бледно-серой кожи Яра. С уголка губы на койку капала кровь. Медленно, нехотя, словно не желала покидать тело. Игорь вновь чертыхнулся. Кровь на койке вела себя странно: вместо того, чтобы загустеть и начать сохнуть, она будто вскипала, покрываясь мелкими пузырьками, а затем быстро чернела. Что-то странное происходило внутри молодого человека, возможно… Если учесть жар, потоотделение, бессознательное состояние и эту вот лужицу крови с неестественным процессом свёртываемости, то, вне всякого сомнения, юноша сейчас под влиянием какой-то неизвестной вирусной инфекции. Она точит его изнутри, пытается захватить тело, возможно, убить или изменить… Тут уж всё от самого́ вируса зависит. А выздоровление — от человека.

Лекарь порылся в сумке и извлёк маленький пакетик из-под кофе. Герметичная, покрытая изнутри фольгой упаковка очень помогала сохранять содержимое в сухости. Игорь аккуратно вытащил оттуда изогнутую иголку с палец длиной и, поднеся к глазам, криво усмехнулся.