РЕН

Проходит совсем немного времени, и мы уже подъезжаем к дому Натаниэля Роджерса. Я не должна удивляться, ведь он купил меня, в конце концов. И все же, увидев это чудовище, я выдохлась, только подумав о том, что меня ждет. Атлас где — то там, а я вот — вот окажусь в ловушке в доме Натаниэля.

Дверь открывается прежде, чем я успеваю собраться с мыслями. Дверь открывает мужчина лет пятидесяти с вьющимися волосами длиной до плеч. Волосы цвета соли и перца убраны назад с лица. Он одет в красную мантию жреца, но она не совсем облегает его фигуру, как будто это поношенные вещи или он сильно похудел. На воротнике есть булавка в виде перевернутого треугольника с одной вертикальной линией и другой горизонтальной, проходящей через середину. Это выглядит знакомо.

Он опускает голову, чтобы заглянуть внутрь машины. Охуенно. Это жрец с улицы, который избивал тех детей. Один его глаз опухший и окружен фиолетовым синяком, а переносица заклеена пластырем. Это зрелище приносит мне небольшую радость, которую вытесняет ужас. Я уверена, что он тоже меня помнит. Особенно когда его голова наклоняется набок, а глаза сужаются.

— Ну же, у нас нет времени на весь день. — В его голосе слышатся жалобные нотки, которые мгновенно действуют мне на нервы. Или, может быть, это сочетание событий дня, которые действуют на меня. Нет, это определенно его раздражающий голос.

Все всегда гонят меня с места на место, и никто не утруждает себя вопросом, хочу ли я вообще там быть. Ответ: нет, не хочу. Я хочу вернуться в бар Джерри и в свою дерьмовую квартиру забыв обо всех проклятых проблемах на этой территории. Вместо этого я выхожу из машины и оказываюсь лицом к лицу с жирным мужчиной. Его взгляд с отвращением скользит по моей окровавленной одежде.

— Тебе нужно привести себя в порядок. Ты должна целовать ноги мастеру за то, что он дает тебе эту возможность.

Я прижимаю руку к сердцу. — Мне так жаль. Где мои манеры? Я забыла переодеться из своей одежды, в которой я почти умерла, во что — то более официальное. Мне действительно следовало настоять на надлежащем наряде, прежде чем меня продали, как старую посуду на аукционе.

О Боже. Когда я только начинала это соревнование, я сказала себе, что буду держать рот на замке и останусь незаметной. Для меня все пошло ужасно неправильно. Так что, может быть, сейчас пришло время начать говорить именно то, что у меня на уме, и обвинять людей в их чуши, когда она слетает с их губ.

Мужчина бормочет что — то себе под нос, что звучит подозрительно похоже на — сука. Он разворачивается на каблуках и несется к дому. Предполагая, что я должна следовать за ним, я следую за ним, хотя он больше ничего мне не говорит.

Очевидно, мы направляемся в помещение для прислуги. Это совершенно иная стратосфера жизни, чем та, к которой я привыкла. Вход ведет нас внутрь через вестибюль. Жрец проходит прямо, ведя нас мимо кухни. Я замечаю нескольких человек, которые шинкуют овощи и готовят еду, но никто не разговаривает. Становится устрашающе тихо.

Мы бесшумно идем по другому коридору, пока не доходим до самой последней двери. Мужчина открывает ее и нетерпеливо жестом приглашает меня внутрь. — Это будут твои апартаменты. Оставайся здесь, пока за тобой кто — нибудь не придет.

Дверь со щелчком закрывается, и я слышу вздох. Обернувшись, я вижу единственного человека, которого надеялась здесь увидеть. Ларк. Она сидит на раскладушке, зажав рот руками, и качает головой. Ее глаза широко раскрыты, когда она смотрит на меня. Она выглядит измученной.

— Нет. Что случилось? Почему ты здесь? — Ларк спрыгивает с койки, ее голос переходит в шепот. — Ты ранена?

Ларк тянется ко мне, как будто собирается обнять, но съеживается, когда видит мою порванную и окровавленную рубашку и бинты.

— Что ж, — я обдумываю все ее вопросы и пытаюсь ответить на каждый. — Было еще одно испытание. В меня стреляли. И закололи.

Ларк втягивает воздух.

— Потом меня продали на каком — то жутком аукционе, и, сюрприз, вот я здесь.

Ларк кивает. — Я не знала об аукционе. А ты?

— Нет. — Я стискиваю зубы. Это все, что я могу выдавить из себя, не испытывая переполняющей меня ярости.

— Рен. Они скоро вернутся сюда. — Ее взгляд метнулся к двери. — Тебе нужно быть готовой.

Я стону и вытираю лицо руками. — Что еще?

Ларк протягивает руку, показывая мне рельефный шрам на предплечье.

— У того жирного жреца была булавка с таким же треугольным символом. — У меня болят плечи. Моя Фурия давит на кожу. — Что они сделали?

— Прибудет Грима, — говорит Ларк, сжимая губы в тонкую линию. — Он отстой. Без шуток.

Она тянет меня за руку к одной из раскладушек, пока я не сажусь. — Натаниэлю нравится, когда все знают, что мы его собственность. Он клеймит всех своих слуг.

Боги, мог ли этот человек быть еще более презренным?

Мы с Ларк остаемся наедине на восхитительные двадцать минут, где она рассказывает мне о том, что с ней произошло после испытания Гидрой. Я почти забываю, где нахожусь, когда дверь открывается и четверо самых здоровенных парней, которых я когда — либо видела, вваливаются внутрь. Ларк хватает меня за руку и крепко сжимает мои пальцы.

О, черт, я знаю, что это. Я действительно не хочу проходить через это. Если не считать того, что я прямо сейчас побью этих придурков и убегу, мне придется смириться с этим.

За ними шагает мужчина с сальными волосами, которого Ларк называет Грима. Интересно, это его настоящее имя или прозвище? Однажды я прочитала книгу с персонажем по имени Грима и не могу представить, чтобы кто — то назвал своего ребенка в его честь. Люди лажают, так что откуда мне знать.

— Мисс Торрес. Я думаю, мы все можем вести себя здесь цивилизованно, не так ли? — Грима мурлычет, стоя в дверях. В руке он сжимает ручку черной кожаной сумки, напоминающей о докторах старых времен.

— Учитывая, что вы знаете мое имя, но не представились, я думаю, что мы уже потерпели неудачу? — Ларк, возможно, и сказала мне, кто этот придурок, но он этого не знает.

Грима и Жирный смотрят на меня, и кончики его ушей розовеют, как будто он смущен моими словами. И все же он по — прежнему не называет мне своего имени. Вместо этого он щурится на меня такими бледными радужками, что они кажутся почти белыми.

Он щелкает пальцами. — Приведите ее.

Меня уже по — настоящему тошнит от того, что люди щелкают на меня пальцами.

Четверо громил пересекают комнату и окружают меня. Я ободряюще улыбаюсь Ларк, прежде чем поднимаю взгляд на двух мужчин прямо передо мной.

— Мне действительно не нужен эскорт через всю комнату.

— Заткни свой рот, — говорит Грубиян Номер Один. Они немного напоминают мне Тайсона с чрезмерно накачанными мышцами, которые прогибают их шеи. Все они одеты в одинаковую одежду; дешевые костюмы, которые едва сидят на них. Интересно, они сгибаются и их мышцы прорываются сквозь ткань. Бюджет этого места на униформу, должно быть, безумный.

Вставая, я не утруждаю себя борьбой. Я позволяю массивным мужчинам тащить меня по полу к столу с мягкой обивкой в углу комнаты. Последнее, что мне нужно, это быть запертой в камере. Черт возьми, в этом месте, вероятно, есть темница. Сбежать будет достаточно сложно, не создавая новых препятствий для себя.

— По крайней мере, ты хорошо выполняешь некоторые приказы, — усмехается Грима, глядя на меня. Даже его улыбка маслянистая. — Привяжите ее.

Мысль о том, что пятеро мужчин будут привязывать меня к столу, звучит очень забавно, но на самом деле это ни капельки не доставляет удовольствия. Откидываясь на спину, я борюсь со своим инстинктом броситься в драку. Я могла бы легко ударить Громилу Номер Один, сломать ногой нос Громиле Номер Два, выкрутить мизинец Громиле Номер Три, пока он не сломается, и вырубить Громилу Номер Четыре ударом кулака. Я бы даже не вспотела. Вздохнув, я поворачиваю голову в сторону и вижу, что Ларк нервно грызет ногти. Я слегка улыбаюсь, но ее лоб хмурится от беспокойства.

Я не вижу Гриму, так как его загораживают четверо стражников, но слышу, как он ходит у меня над головой. Я представляю его движения с каждым звуком; звяканье клейма, шипение включаемой горелки. Честно говоря, худшая часть — это ожидание.

— Убери ее рубашку. — Грима шипит команду, и Громила Номер Два послушно опускает воротник моей рубашки. На мне спортивный лифчик, но мне не нравится, когда рука этого мужчины приближается к моей груди. Где, черт возьми, Грима собирается поставить на мне клеймо? Клеймо Ларк у нее на предплечье. У меня до сих пор на правой стороне груди, чуть ниже ключицы, повязка от пулевого ранения.

— Откиньте ей голову назад.

Громила Номер Один грубо хватает меня за подбородок и дергает мою голову назад, заставляя мою спину оторваться от стола. Я бросаю взгляд на Гриму, держащего огненно — красное клеймо. Мои ремни снова затянуты, удерживая мою грудь, живот, бедра и лодыжки. Мои руки также связаны. Моя Фурия кричит внутри меня, ненавидя то, что мы не ставим всех этих придурков на место.

Долгая игра. Я повторяю это в своей голове снова и снова.

Громила делает два шага в сторону, и Грима занимает его место. Сальные пряди его волос падают вперед, когда он нависает надо мной. Этот мужчина когда — нибудь принимает гребаный душ?

— Может быть, будет немного больно. — Смех Гримы похож на шипение змей.

Я не отрываю глаз, пока он опускает клеймо прямо на верхнюю часть моей грудины. Он не смог бы выбрать более мясистую часть моего тела. Потому что, черт возьми, в верхней части моей груди не так много мяса, чтобы это гребаное железо могло оставить отпечаток.

Нет. Держу пари, Натаниэль хотел, чтобы это было видно, если я надену что — нибудь даже со скромным V — образным вырезом.

Грима останавливается всего в дюйме от моей кожи.

— Ты девушка с той улицы, с этими глупыми сопляками. — Его лицо искажается, а затем он шипит от боли. Думаю, он забыл о своем сломанном носе. Жаль, что он не забыл мое лицо.