Глава 12

Она

Мой разум отвлекается от пустых образов моих снов, чтобы воспроизвести воспоминание из давнего прошлого.

Мы сидим, примостившись на больших валунах, посреди леса за нашим домом.

Из-за изменения влажности эти валуны стали более плоскими в верхней части, что позволяет нам сидеть более комфортно. Возможно, это не самая мягкая поверхность, но я здесь не для этого.

Я здесь ради наших разговоров. В лесу, будучи единственными людьми на многие мили вокруг, мы с папой проводим самые важные беседы.

Они не всегда одни и те же; иногда они о мальчиках.

— Не соглашайся на меньшее, чем ты заслуживаешь, Малыш. — Он яростно сдвигает брови вместе каждый раз, когда напоминает мне об этом. — И никогда, никогда не позволяй никому говорить тебе обратного.

В других случаях он напоминает, как хорошо я справилась с метанием ножа в цель, одновременно внушая мне важность терпения и сосредоточенности.

— Отключись от всего остального — жужжащего насекомого, раздражающего тебя, криков птиц и даже моего голоса — и сосредоточься на своей мишени. В данном случае ничто не имеет значения, кроме попадания в цель.

В другие моменты папа делится частью своего прошлого. Воспоминаниями о своей жизни до меня.

Но сегодня он кажется более задумчивым, и я задаюсь вопросом, не в том ли причина, что я возвращаюсь в кампус на второй год обучения в университете.

— Раньше я не был хорошим человеком.

Его признание заставляет меня повернуть голову и посмотреть на него с удивлением и шоком.

Эти знакомые голубые глаза смягчаются, как только я хмурюсь и приоткрываю губы, готовая протестовать. Потому что это не может быть правдой. Мой папа — самый лучший мужчина на свете.

Он кладет свою ладонь поверх моей.

— Это правда, Малыш.

Смирившись, он смотрит прямо перед собой в лес.

— Я не ищу себе оправданий, и я совершил много ужасных поступков, но горжусь одной вещью.

— И чем же, папа?

Он быстро сжимает мою руку, и на его губах появляется малейший намек на улыбку.

— Тобой.

— Мной?

Он кивает.

— Я уже принял решение оставить ту жизнь позади. Но когда увидел тебя, то понял, что это правильный поступок. Хоть раз я действительно буду действовать с честью.

Его глаза становятся нехарактерно туманными, когда он оглядывает мои черты лица.

— Ты — мое самое большое достижение в жизни. Мой самый почетный поступок.

Папа легонько касается пальцами моего подбородка.

— Ты научила меня силе безусловной любви. Что для такого человека, как я, возможно искупление.

Его слова могут сбить меня с толку, но, как всегда, я знаю, что папа в конце концов все объяснит. Он не отличается методичностью. Все, что тот делает, имеет определенную цель.

Он смотрит в сторону, у него напрягается горло, голос становится более хриплым.

— Может, я и не религиозный человек, но верю, что кто-то или что-то там послало меня к тебе. И каждый день я благодарю за это.

Между нами повисает тишина, прежде чем папа тихо добавляет:

— Но с каждым днем приходит страх, что мои плохие поступки вернутся и будут преследовать нас.

Когда он поворачивается ко мне, я сдерживаю вздох, потому что на его лице появляется тень страха. Это эмоция, которую я никогда у него не видела.

— Что тебе будет больно... — Мышцы на его челюсти напряглись. — Или, что еще хуже, из-за меня.

Я беру его руки в свои и крепко сжимаю их.

— Папа, со мной ничего не случится.

Он сосредотачивается на наших соединенных руках, его голос мягко доносится до меня.

— В этой жизни нет никаких гарантий, Малыш. Вот почему я готовлю тебя, постепенно.

Когда сцена затуманивается, меня охватывает приступ паники. Я пытаюсь сжать папины руки, но ничего не получается. Я просто хватаюсь за воздух.

«Нет! Пожалуйста, не уходи, папа! Вернись ко мне!»

Внезапно я распахиваю глаза. Сердце бешено колотится в груди, а лоб покрыт капельками холодного пота.

— Папа! — Я выдыхаю это слово едва слышным шепотом.

Оглядывая затемненную комнату, кладу руку на грудь, закрывая то, что кажется зияющей раной, наполненной горем. Инстинктивно я знаю, что его больше нет в живых, и это знание причиняет жгучую боль, проникающую глубоко в душу.

Этот фрагмент моих воспоминаний не помогает мне определить свою личность, но он не менее ценен. Я цепляюсь за него с отчаянной нуждой.

Закрыв глаза, пытаюсь расслабиться настолько, чтобы снова заснуть и снова вызвать это воспоминание в надежде узнать его имя — то, что я смогу использовать как инструмент для поиска своей собственной личности.

Разумеется, это оказывается бесполезным, висящим на расстоянии вытянутой руки и дразнящим меня. Вместо этого я погружаюсь в беспробудный сон, не приблизившись к своей цели.

Я снова засыпаю безымянной женщиной.