Очевидно, Джон понимает это. Его ответная улыбка напоминает улыбку Чеширского кота.

— Смотрю на тебя, восхитительно смущенную и думаю, что ты вляпалась.

— Что ж, вроде как да.

Он изгибает бровь.

— Потому что я сказал, что прохожу терапию? Я не стесняюсь говорить об этом. Доктор Аллен помог мне выбраться из неприятностей. — Он пожимает плечами. — Правда в том, что теперь мне вроде как нравится терапия. Она помогает вытянуть чувства из груди и посмотреть на них в перспективе.

— В подростковом возрасте я тоже немного посещала терапию, — мягко произношу я. Хотя внутри все сжимается. Потому что пока Джон, кажется, относительно легко открывается, я — нет. Так было всегда. — Я могла бы, наверное, пройти еще несколько консультаций.

Если ему и интересно, почему мне раньше требовалась терапия, он, слава богу, не давит. Его отношение, напротив, остается легким и дразнящим.

— Это могло бы помочь с твоей паранойей, — заговорщически подмигивает он.

Когда я вытираю уголок глаза средним пальцем, Джон негромко хмыкает, полностью удовлетворенный собой. Он успокаивается и смотрит на меня с новым интересом.

— Ты действительно удивлена, что у нас схожие вкусы в отношении ресторанов?

— В каком смысле?

Между его темными бровями залегает морщинка.

— А что происходило тем вечером, когда мы ходили за покупками? Мы набрали практически одинаковые продукты.

— Я заметила, — пробормотала я неуверенно, — это было странно.

— Это было охренеть как странно.

Мы двинулись по улице. Не будучи уверенной, куда и зачем мы идем, я все равно не останавливаюсь. Джон находится достаточно близко для прикосновения, но смотрит прямо перед собой.

— Сначала я подумал, что ты меня преследуешь.

— Я подумала то же самое о тебе, — смеюсь я.

— Знаю. Ты смотрела на меня дикими глазами, типа «если ты хотя бы дернешься в мою сторону, я выколю тебе глаза».

— Такой взгляд — это первая линия защиты большинства женщин.

Он пожимает плечами.

— На меня никогда так не смотрели.

— Потому что ты великий Джакс Блэквуд? — Я практически не подкалываю.

— Что ж... да. — Его зеленые глаза мерцают за очками. — Почему ты смотришь на меня так, будто я должен за это извиниться?

— Будь хоть немного скромнее.

— Я не знаю как. — Он снова нагло ухмыляется, его походка легкая и самоуверенная. — Кто этот Брэдли?

Он точно слышал слишком много. Я высоко задираю подбородок.

— Это не твое дело.

Джон просто пожимает большим плечом.

— Я ничего не мог поделать и случайно услышал...

— Притаившись за нами?

— Когда я отправлял сообщение, а вы двое остановились прямо передо мной, — он выглядит почти обиженным, — даже не заметив, что я там стою.

— Прости, что не уделила время твоим поискам.

Игнорируя сарказм, он слегка толкает меня рукой.

— Прощена.

— Агрх!

Смех Джона низкий, раскатистый и слишком довольный.

— Боже, тебя легко достать.

— Я начинаю думать, что ты получаешь от этого удовольствие.

Он наклоняется, дыханием касаясь моей кожи.

— Я обожаю это.

Дрожь пробегает по моим плечам и спускается к груди. Ужасно, но соски напрягаются, и мне приходится прилагать усилия, чтобы не сбиться с шага. Серьезно, как он это делает? Как могут несколько слов и ровный тембр его голоса так сильно повлиять на меня?

Мы замедляемся, достигая перекрестка. Там огромная лужа, одна из многих, которые появились после таяния снега. Она темная и глубокая, сверху плавают отвратительные куски льда и городской мусор. Я останавливаюсь и оглядываюсь в поисках пути, когда он хватает меня за запястье.

Его длинные пальцы заставляют мое запястье выглядеть маленьким и изящным. Когда я останавливаюсь и смотрю на него, Джон улыбается, глаза озорно блестят.

— Что... — Мои слова обрываются визгом, когда он наклоняется и подхватывает меня на руки.

— Не крутись, — говорит он, вступая прямо в ледяную лужу и пронося меня через улицу. — Тебе не понравится, если я тебя уроню.

Он теплый и мощный как бык, несмотря на худощавое телосложение. Я обнимаю его за шею не потому, что боюсь упасть, а потому что не могу сдержаться.

— Ты псих.

Вблизи в его глазах сквозь зелень пробиваются темно-синие искорки.

— Я веду себя по-рыцарски, — протестует он. — Серьезно, отметь дату, потому что это впервые.

Дыхание Джона пахнет маленькими дынными леденцами, которые раздают в ресторане в конце обеда, и мне приходится прижаться к его груди, чтобы не наклониться ближе и не украсть еще один поцелуй, дабы узнать, хорош ли он на вкус. Это не мешает мне чувствовать его руку, сжимающую мое голое бедро, или то, как другая рука прижимается к ребрам чуть ниже изгиба груди. Это слишком много и слишком близко.

Он не смотрит куда идет, потому что изучает мое лицо так же, как и я — его. Джон Блэквуд выглядит в стиле старого Голливуда: черты сильного характера вместо приятного совершенства. Нос слегка длинноват, переносица находится высоко, немного суровая линия бровей, а подбородок упрямо вздернутый, резко прерывающийся в конце острой линии скулы. Но его губы полные и с мягкими изгибами.

Эти губы придвигаются немного ближе, и я понимаю, что таращусь на них, а он наблюдает за этим.

Лицо буквально загорается, и я отворачиваюсь, притворяясь, что проверяю дорогу.

— Мы могли бы обойти лужу.

Не думаю, что одурачила его.

— Это бы заняло слишком много времени. И таким образом я могу нести тебя, — игриво подмигивает он.

Понятия не имею, зачем ему это, но боюсь спрашивать. Находиться в его объятиях и так довольно странно. Но ощущения приятные. На самом деле офигенные. С этого момента у меня есть воспоминания о том, как он носит меня на руках. Джакс Блэквуд — мой новый вид транспорта.

— Когда меня в последний раз носили на руках, мне было десять, — бормочу я.

Он, кажется, замедляет шаги, когда осматривает меня, кожей его взгляд ощущается как тепловой удар. Улыбка, формирующаяся в уголках губ, нежная.

— Ах, милая, с этими большими кукольными глазами и маленькими веснушками иногда ты действительно выглядишь как ребенок.

Раздраженное фырканье срывается с моих губ, и я начинаю ерзать. Он сжимает меня сильнее, глядя на грудь. Улыбка становится шире.

— Но ведь ты женщина от макушки и до пят. Правда, Стелла-Кнопка?

— Ох, отпусти меня, — рявкаю я, покраснев и разозлившись. — Мне все равно, промокнут ли ноги. Не хочу даже слушать этот избитый подкат...

Он резко опускает меня на землю, и я произношу неженственное «уф!»

— Ну, вот и все, — счастливо произносит он, — в безопасности и сухая.

Я натягиваю рубашку.

— Задница.

Он хихикает, довольный собой.

— Тебя действительно легко взбесить.

— Ты — единственный человек, который меня бесит.

Вообще-то это не совсем правда. Он раздражает меня лишь время от времени. Большую часть времени он удивительно очарователен.

Джон проводит кончиком языка по зубам.

— Разве я не счастливчик?

Звучит так, словно он действительно в это верит. Я улыбаюсь. Он промок до самых щиколоток, а его некогда белые «Вэнсы» стали грязно-серыми. Это не может быть комфортным. И он сделал это для меня. Не только очаровательный, но и добрый.

Сейчас мы у ближайшего выхода из метро. И я смотрю туда.

— Я направлялась домой.

Несмотря на желание спросить, собирался ли и он тоже, я не делаю этого.

Джон смотрит в другую сторону.

— Я собираюсь пойти в тот магазин с гитарами.

Если бы Джон не показал, я бы его пропустила. У магазина нет вывески, а зеркальное стекло витрины грязное и почти полностью закрыто старыми концертными афишами.

— Ах. Ладно... удачных покупок.

Это мне намек уходить. Я не двигаюсь.

Как и он.

Мы пялимся друг на друга.

Он кусает уголок нижней губы.

— Хочешь пойти со мной?

Я ощущаю внутри толчок счастья. Спокойно, девочка. Сопротивляйся. Не следуй за ним как щенок.

Мой рот не получает сообщения, потому что открывается и заговаривает до того, как я могу закрыть его.

— Ладно, конечно.

ДЖОН

Что я делаю здесь со Стеллой?

Не уверен. В смысле, да, знаю, что позвал ее с собой в любимый магазин гитар в Нью-Йорке. Просто не знаю почему.

Лжец. Ты знаешь почему. Она тебе нравится.

Блядь. Нравится. Она заставляет меня смеяться, а еще она такая странная. В хорошем смысле. Как рисунки Эшера — сюрреалистичные и немного дезориентирующие, но хочется продолжать смотреть, зная, что откроешь нечто новое. Кто, черт возьми, для нее Брэдли? Откуда предчувствие, что ответ мне не понравится?

Когда мы подходим к магазину, качаю головой. Не мое дело. Мы даже не друзья. Только соседи, которые препираются и флиртуют. И все равно инстинкт вынуждает меня положить руку Стелле на талию. Через одежду я чувствую ее жар.

Она одета в длинную белую блузку под черной кофтой в обтяжку и эластичную юбку, и это делает ее похожей на сексуальную версию школьницы. Со мной однозначно срабатывает. Может даже слишком. Стелла, возможно, и невысокая, но ее ноги крепкие и с изгибами. Господи, она носит бледно-серые чулки. Ебаные чулки? Она имеет хоть малейшее понятие, что это творит с парнем?

Это уносит меня во времена средней школы в Англии, где целью номер один было отыскать путь в трусики девушки. Не подумав, я провожу пальцами вниз по изгибу ее спины, и она дрожит. Мой член шевелится, пробуждаясь от продолжительного сна.

Плохо. Нуждающийся член под домашним арестом.

Я опускаю руку.

Сэм, как всегда, сидит у окна в своем потрепанном красном кожаном кресле. Окруженный гитарами, висящими на стенах, подпертыми подставками и спрятанными в футляры, он выглядит пастухом, пасущим стадо инструментов. Не поднимая глаз от последнего выпуска «Гитариста», но спокойно потягивает из кружки то, что я знаю, является травяным чаем.

— Джакс, — произносит он, переворачивая страницу, — а я думал, когда ж ты объявишься.

— Выглядишь хорошо отдохнувшим, Сэм. — По правде говоря, Сэм чертовски похож на покойного великого БиБи Кинга. Его талант, к тому же, очень близок к таланту мастера. Но Сэм играет для себя, а не для толпы. — У меня есть кое-что для тебя.