"Необычайные обстоятельства заставили меня, старика, написать вам это письмо. В последние дни июля в одном общественном месте, где присутствовали посторонние лица, количеством более двух десятков, один офицер Красной Армии в чине подполковника слишком рьяно хвалился собой и вместе с тем разглашал своего рода военную и государственную тайну. Фамилия его не то Полубь, не то Голубь, имя - Николай Иванович. В настоящее время идет будто бы усиленная подготовка к войне с Японией и для руководства военными операциями против Японии на Дальний Восток отправляется группа офицеров Генерального штаба во главе с маршалом Василевским..."

Далее автор письма просил сделать болтуну нужное внушение:

"Пусть он поймет, что интересы нашего государства нам, простым людям, дороже собственного благополучия этого молодого человека. С почтением, Петров".

Началось расследование. Человека, о котором сообщал Петров, разыскали быстро. Он оказался из числа лиц, отобранных для работы в аппарате А. М. Василевского. Подтвердилось также, что этот офицер много и громко болтал в компании о своем начальнике - генерале, лично связанном по работе с главкомом войск Дальнего Востока, и некоторых мероприятиях советского Верховного Главнокомандования по подготовке войны с Японией.

Конечно, ему не позволили более работать не только в аппарате главкома, но и в любом другом штабе. Он был отчислен. Сталину об этом не докладывали.

Письмо нас и огорчило и обрадовало: с одной стороны, оно свидетельствовало о промахах в нашей работе с кадрами, но с другой - показало, что за сохранностью военной тайны следят миллионы советских патриотов. К счастью, сведения, разглашенные болтуном, не пошли, вероятно, дальше той компании, о которой писал Петров. По крайней мере, к противнику они не попали.

Час начала войны приближался. Волнения по поводу возрастания сил японцев в Маньчжурии продолжались. Однако разведка не докладывала больше ничего тревожного, и можно было уже надеяться, что теперь враг просто не успеет вырвать у нас инициативу действий.

Как раз этот момент ознаменовался варварским актом, предпринятым США вопреки здравому смыслу и военной необходимости: 6 августа на Хиросиму обрушилась первая атомная бомба, а 9 августа вторая спалила Нагасаки. Величайшая трагедия этих городов не поддается никакому описанию.

Атомная бомбардировка не повлияла, однако, ни на способность Японии продолжать борьбу, ни на наши военные планы.

8 августа японскому послу в Москве было сделано мотивированное заявление Советского правительства о том, что с 9 числа СССР считает себя в состоянии войны с Японией. Тогда же на Дальнем Востоке объявили военное положение.

9 августа в 00 часов 10 минут по местному времени на Забайкальском фронте начали действовать передовые отряды. А спустя четыре с половиной часа выступили и главные силы, не встречая на своем пути почти никакого сопротивления.

Войска 1-го Дальневосточного фронта пересекли государственную границу в час ночи. В полосе 35-й армии, действовавшей на правом крыле, атаке предшествовал 15-минутный артиллерийский налет. На главном же направлении 1-я Краснознаменная и 5-я армии начали наступление без артподготовки (можно было бы сказать - в полной тишине, если бы над Приморьем не бушевал ливень с грозой). Удар оказался внезапным, и к исходу дня войска 1-го Дальневосточного фронта углубились на территорию противника до 10 километров, а местами даже более того. В полосе 5-й армии был захвачен Волынский узел сопротивления Пограничненского УРа. Успешно продвигалась и левофланговая 25-я армия.

Одновременность наступления двух охватывающих фронтов удалось выдержать полностью. Теперь у японцев не имелось уже никакой возможности бить наши войска по частям. Оборона их трещала по всем швам, и потребовалось всего несколько суток для того, чтобы гигантский охват Квантунской армии был мастерски завершен...

На 2-м Дальневосточном фронте наступление началось тоже 9 августа в час ночи. Действия его вполне синхронизировались с другими фронтами. Через Амур двинулись передовые отряды 15-й армии и пограничники. Их задачей являлся захват островов и участков противоположного берега реки. Выполнили они ее блестяще, а вслед за тем приступили к форсированию Амура и основные силы армии.

Примерно так же развивалась обстановка в полосе 5-го отдельного корпуса, форсировавшего Уссури.

Корабли Краснознаменной Амурской флотилии вошли в устье Сунгари и завязали бой в укрепленном районе японцев. Торпедные катера на Тихом океане произвели первые атаки кораблей противника.

Авиация в свою очередь наносила удары по японским войскам и другим военным объектам.

Начало войны везде было успешным.

Заботы Генерального штаба сосредоточились теперь на том, чтобы не снижались темпы наступления. Нельзя было позволить противнику прийти в себя и организовать стойкую оборону.

Действия наших войск не давали повода для беспокойства. Уже 12 августа главные силы механизированных корпусов 6-й гвардейской танковой армии перевалили через Большой Хинган и вырвались на Маньчжурскую равнину. Важнейший естественный рубеж, где японцы могли оказать упорное сопротивление, остался позади. Предстояло продолжать движение на тех же скоростях к центру Маньчжурии, к "объекту No 1", как тогда называли Мукден. С падением Мукдена вся оборона японцев в Маньчжурии оказалась бы разрушенной.

Хорошо шли дела и на Дальневосточных фронтах. В Приморье наша пехота один за другим преодолевала укрепленные районы противника, обходя особо сильные очаги сопротивления, дабы не снизить темпа наступления.

Правительство Японии пыталось маневрировать. 14 августа, когда советские армии, преодолев тайгу, горы и пустынные степи, стремительно ринулись по Маньчжурской равнине, оно объявило о своем решении принять условия Потсдамской декларации и капитулировать перед союзниками. Однако никаких конкретных приказов на сей счет Квантунской армии, а также другим войскам и флоту не последовало. По донесениям с фронтов, японские дивизии и гарнизоны продолжали борьбу.

Генштаб доложил о сложившейся обстановке Верховному Главнокомандующему. Сталин отнесся к этому довольно спокойно, приказал нам выступить в печати с разъяснением фактического положения на фронтах, а войскам дать указание продолжать активные боевые действия, пока не состоится безоговорочная капитуляция противника.

16 августа газеты опубликовали сообщение за подписью А. И. Антонова. Начальник советского Генерального штаба разъяснял, что заявление японского императора о капитуляции Японии является только общей декларацией. "Приказ вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет. Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться..."

А тем временем наступление наших войск развивалось по плану. Не имея возможности остановить его, командование Квантунской армии вынуждено было отдать распоряжение о прекращении боевых действий. Однако и на сей раз не обошлось без хитроумных уловок: в распоряжении том ни слова не говорилось о сдаче войск в плен. Как показал генерал У. Микио, текст, переданный в войска, гласил: "По повелению императора военные действия прекратить". И больше никаких уточнений, хотя японские солдаты и офицеры годами воспитывались на так называемых самурайских традициях, не допускавших сдачи в плен. Избегая же пленения, они, естественно, продолжали сопротивляться. Мало того, на некоторых участках фронта имели место даже контрудары.

17 августа главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке обратился по радио к командующему Квантунской армией с категорическим требованием - обязать все японские гарнизоны сложить оружие и сдаться в плен. Дальнейшие увертки были уже невозможны. 18 августа японское командование отдало приказ о капитуляции и поставило об этом в известность А. М. Василевского. Но и после того в различных районах Маньчжурии бои продолжались, а на Курильских островах и Сахалине борьба только разгоралась.