31. САЛЛИ

Вид Тео приносит такое облегчение, что мне почти хочется плакать. Моего отца уже несколько часов трясет и рвет, он так сильно вспотел, что его матрас промок насквозь.

— Мы должны вызвать скорую, — бормочет Риз.

Папа хватает Риза за руку, впиваясь дрожащими пальцами.

— Нет, — цедит он сквозь зубы.

— Папа, ты в разброде. Мы должны...

— Нет.

Тео хватает одного взгляда и, кажется, она понимает, что происходит.

— Принеси миску с холодной водой и чистую тряпку, — говорит она Ризу. — И несколько полотенец. Салли, пожалуйста, принеси кувшин воды со льдом. И у нас есть семечки?

— Э-э... наверное...

— Если есть, то принеси. И несколько бананов.

— Зачем? — спрашивает Риз.

— Они повышают уровень дофамина. Мой папа говорил, что это помогало, когда он пару раз пытался бросить.

Тео не упоминает, что они явно не помогли настолько, чтобы ее отец не скатился обратно в пьянство.

В любом случае, я благодарен, что мне есть чем заняться. Я бегу через темный двор на кухню, роюсь в кладовке, пока не нахожу упаковку ореховой смеси, в которую входят семечки, и мчусь обратно к Тео, в руках у меня бананы, вода со льдом и чистые стаканы.

Она уже обтирает губкой лицо моего отца. Риз вышагивает рядом с кроватью.

— Мы должны отвезти его в больницу... — он пытается прошептать это, но мой отец начинает метаться, выбивая миску с водой из рук Тео.

— Нет! Никакой больницы! Если я умру, то прямо здесь.

Похоже, это случится в ближайшее время. Волны дрожи сотрясают его тело, он дрожит так сильно, что стучат зубы. Его пальцы скрючены и прижаты к груди, ноги судорожно бьются о кровать, а глаза закатываются.

— Держите его! — кричит Тео. — Попытайтесь заставить его выпить немного воды.

Я держу папу, пока он трясется. Его тело горит изнутри лихорадочным жаром, от которого меня тоже бросает в пот.

— Все будет хорошо... — я обнимаю его, пока у меня не начинают болеть руки. — Все будет хорошо...

Когда дрожь ослабевает, Риз подносит к его губам стакан с ледяной водой. Мой папа делает несколько глотков, а затем его рвет прямо на подушку.

— Перенесите его на диван, — говорит Тео. — Я уберу.

Мы с Ризом осторожно перекладываем папу на диван, пока Тео меняет постель. Запасных простыней нет, поэтому она застилает кровать свежими одеялами, кладя полотенце поверх подушки на случай, если его снова вырвет.

— Что вообще происходит? — шепчет Риз с широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Алкогольная ломка, — говорит Тео.

— Ломка? — Риз в замешательстве.

— Думаю, он бросил пить, — говорю я. — Или пытается.

— Нам действительно нужно отвезти его в больницу, — бормочет Тео. — Ломка может привести к летальному исходу.

Но это единственное, с чем мой отец не согласится. Когда мы с Ризом пытаемся поднять его еще раз, он сопротивляется нам очень яростно, и кажется, что настойчивость принесет больше вреда, чем пользы.

— Я не поеду, — хрипит он. — Я не оставлю ее.

Моя мать похоронена на кладбище Роуз-Хиллз. Но отец ведет себя так, будто она все еще живет в этом доме.

Я говорю: — Тебе нужна помощь...

— Мне нужно остаться здесь.

Я беспомощно смотрю на Тео.

— Давай успокоим его и приведем в порядок, — шепчет она мне. — Потом посмотрим.

Это была самая длинная ночь в моей жизни. Не знаю, что бы я делал, если бы Тео не было рядом. Очевидно, она кое-чему научилась у своей мамы, медсестры, потому что ее не пугают ни пот, ни рвота, ни моча, которые мы убираем всю ночь, не говоря уже о том, что мы с Ризом стали бесполезными грудами тревоги и усталости.

Наконец, на рассвете мой отец погружается в тяжелый сон с половинкой банана в желудке, еще раз протертый мной и Тео со всем возможным достоинством и уважением к его обнаженному телу, и спящий на свежевыстиранных Ризом простынях.

Риз остается в домике у бассейна, дремлет на диване, чтобы приглядывать за папой.

Я чувствую себя опустошенным.

Тео так устала, что едва может дойти до дома. Я обнимаю ее за талию, чтобы помочь подняться по ступенькам.

Мы останавливаемся перед дверью ее спальни.

Я чувствую благодарность к ней настолько сильно, что словами её не передать.

Так что я заключаю ее в объятия и прижимаю к себе, как будто она самое дорогое, бесценное существо. Надеясь, что она сможет почувствовать, каким чертовски счастливым и недостойным я себя чувствую.

— Тео, — хриплю ей в шею. — Я... просто, спасибо тебе. Спасибо.

— С ним все будет хорошо, — шепчет она мне на ухо.

Именно в этот момент я срываюсь, виня в этом усталость.

Тео тянет меня в свою комнату и укладывает в кровать.

Я обнимаю ее в уюте одеял, ее спина прижата к моей груди, а голова у меня под подбородком.

Такое чувство, что Тео полностью проскользнула внутрь меня, чтобы заполнить это пустое пространство. Ее тепло становится моим. Ее дыхание становится моим. Ее спокойствие становится моим мирным забвением.

И я погружаюсь в беспробудный сон быстрее, чем мог представить.