Глава 5

ЭШТОН

Я хмурюсь и кусаю внутреннюю часть щеки. У меня нет настроения играть в игры, особенно учитывая, что я борюсь со своим страхом высоты и стараюсь, чтобы эти двое меня не беспокоили, хотя с каждой минутой все больше волнуюсь. Тем не менее, они участники Рэйдж — самой популярной группы, с которой мне когда-либо доводилось работать, — и я не хочу их разочаровывать.

Мне хочется сказать, что они могут засунуть эту игру в угадайку себе в задницы, но не могу рисковать и начинать разборки с группой, у которой мы на разогреве. Это не сулит нам ничего хорошего. Так что, как бы мне не хотелось подыгрывать, я все равно это делаю.

— Ммм…

Я ломаю голову над шутливыми прозвищами. Зная близнецов и то, насколько они дикие на сцене, я сомневаюсь, что это что-то приятное. Наверное, что-то смешное или слегка унизительное. Может быть, немного мерзкое или грязное. Они не дали мне никаких оснований предполагать, что они будут ко мне придираться, но это единственное, что осталось в памяти.

— Малышка?

Один из близнецов справа от меня, кажется, Дэир, смеется.

— Нет.

Когда никто из них больше ничего не говорит, я предполагаю, что они хотят, услышать еще одну версию. Ублюдки. Я обдумываю несколько идей, мне везет примерно так же, как если бы я переименовывала нашу группу, и возмущаюсь.

— Горячая штучка?

На этот раз тот, что слева, посмеивается. 

—Нет. Но становится теплее.

Я стону и закатываю глаза, быстро теряя терпение. Вас сколько, пятеро? 

— Забудь, что я спросила.

Мужчина в маске слева от меня, я почти уверена, что это Стил, снова смеется и качает головой.

— Может, нам следует называть тебя Горячая штучка. Кажется, подходит.

Я прищуриваюсь на него, от чего он только смеется громче. Внезапно я задаюсь вопросом, зачем я вообще сюда пришла. Над этим определенно нельзя было смеяться.

— Это означает ярчайшую звезду, — перебивает другой, и я смотрю на него, подняв брови, ожидая, что он объяснит или скажет, что шутит. Он этого не делает.

— Самая яркая звезда?

Повторяю, все еще ожидая какого-то подвоха. Кажется, это прозвище слишком милое, чтобы кто-то из них мог его дать. Они меня даже не знают.

Надоедливому голосу где-то в глубине моего сознания хватило наглости выговориться. То, что меня привели сюда, явно означает, что они хотят…

Дэир кивает, его серебряная маска мерцает в тусклом свете.

— Вот почему мы не можем отвести от тебя глаз, когда ты на сцене. Все остальные меркнут на твоем фоне.

Я смотрю на него, пытаясь установить зрительный контакт через пустые черные глазницы его маски, мое лицо пылает. Он... флиртует со мной?

Конечно, нет.

Джесси - единственный мужчина, о котором я должна беспокоиться, пытаясь завоевать его внимание. Не этот мужчина… определенно не они оба.

В конце концов, подняться сюда с ними внезапно кажется ужасной идеей, и мое сердце колотится, когда меня охватывает паника. Мой взгляд ускользает от Дэира обратно к лестнице в нескольких футах от подиума. Было бы грубо уйти? Они бы меня вообще отпустили?

Действительно ли я хочу уйти?

У меня кружится голова, грудь сжимается от беспокойства, пока сквозь белый шум не прорывается голос Стила.

— Перестань быть таким чертовски жутким, брат, — рявкает он, оглядывая меня и глядя на своего близнеца. — Ты пугаешь ее.

— Извиняюсь, — говорит другой, но мой разум работает еще быстрее.

Брат? Так эти двое на самом деле родственники. Настоящие близнецы, судя по тому, как они себя ведут и одеваются. Они так идеально синхронизируют, словно могут читать мысли друг друга. Прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще, мое любопытство берет верх.

— Вы правда близнецы? — спрашиваю я, мой взгляд мечется между ними. Они оба сейчас смотрят на толпу, явно не беспокоясь о том, насколько мы высоко. Рада за них.

— К сожалению, — отвечает глубокий тембр Стила.

— Соответствующие наряды не были достаточным намеком? — Дэир смеется.

Я снова закатываю глаза.

— Нет, я думала, что вы просто два странных лучших друга, которые любят сбивать людей с толку.

Они оба посмеиваются, и Стил игриво тычет меня в бедро.

— Ты не ошиблась, Истелия.

Ненавижу, что мне уже нравится слышать это прозвище, особенно теперь, когда я знаю его значение.

— Это что-то вроде латыни или близко к этому?

Стил качает головой.

— Старше.

Мои брови выгибаются. Старше латыни? Я мысленно перебираю список языков, ругая себя за то, что не уделила больше внимания мировой истории. Этот предмет никогда не был моим любимым, и я едва смогла получить проходной балл. Теперь спустя столько времени это настигло меня снова, и издевается надо мной. Прекрасно.

— Греческий? — предполагаю я.

Дэир качает головой.

— Неа.

— Арабский?

— Ты никогда о таком не слышала, уверяю тебя, — говорит Стил, что меня еще больше раздражает.

Я открываю рот, чтобы возразить, но через секунду закрываю его снова. Как бы это ни раздражало, он, вероятно, прав. Если это старый, мертвый язык, я, вероятно, о нем не слышала.

— Хватит о нас, — говорит Дэир, откидываясь назад, чтобы опереться на руки, его ноги все еще свисают с подиума. — Мы гораздо больше заинтересованы в тебе.

— Во мне? — я смотрю на него, и неловкие бабочки возвращаются к жизни. Я понимаю, что он имел в виду, но по какой-то причине мой мозг не работает на полную мощность. Я обрабатываю его слова медленно, как патока, и не могу представить, что они хотели бы узнать. — А что со мной?

Он пожимает плечами, почти незаметно в темноте.

— Все, что ты готова нам рассказать. Почему ты занялась музыкой?

Это нормальный вопрос, которого я ожидаю от любого фаната или незнакомца на улице, но от одного из близнецов он звучит странно. Неужели им действительно интересно со мной познакомиться? Или это какая-то уловка, чтобы заставить меня поверить им, прежде чем они попросят о какой-то незаконной услуге? Я почти не слушаю вступительную песню Chemical Velvet, электрогитара и громкий бас заглушаются моим интенсивным вниманием к словам Дэира.

Почему я начала заниматься музыкой?

Это простой ответ, над которым я размышляла с тех пор, как училась на первом курсе старшей школы. И это никакой-то ответ, заслуживающий внимания. У меня не было природного таланта, и мне потребовались годы, прежде чем я научилась петь перед бывшим, а тем более перед целой толпой. Музыка была единственной вещью, в которой я находила утешение, когда остальная часть моей жизни была ужасающим, невыносимым беспорядком.

Музыка спасла меня, когда я оказалась в самом темном месте.

— Я не интересовалась музыкой, — отвечаю я, вспоминая тот день, когда все началось. — Музыка нашла меня.

— Поэтично, — говорит Стил.

Я усмехаюсь, но выходит сухо. Это был мой первый день в старшей школе, и в столовой не было свободных мест.

Я мысленно возвращаюсь в прошлое, как будто это было вчера, хотя прошло уже много лет — восемь, если быть точной. Я медленно пробиралась сквозь море незнакомых лиц, смущение съедало меня заживо. Что может быть хуже, чем быть первокурсником, не знать никого в новой школе и быть одним из немногих детей-готов во всем здании? Пытаешься сесть за стол с популярными детьми, а они смеются над твоими новенькими красно-черными штанами в шахматную клетку.

— Ты готка или что-то в этом роде? — спросила девушка, с ухмылкой взмахнув своими идеальными светлыми волосами. Мне хотелось стереть эту усмешку с ее лица.

Вместо этого я поджала губы и отстояла свою точку зрения.

— Да. Я рада, что ты умеешь видеть.

Она хихикнула, бросив на меня противный взгляд.

— Какой позор. Ты, наверное, была бы красивой, если бы не одевалась как неудачница.

Мне следовало поиграть с подносом и ее лицом в «удар крота» или хотя бы вылить молоко ей на голову, но я этого не сделала. Вместо этого я улыбнулась так широко, как только смогла, сжав поднос до боли в костяшках пальцев, и перебросила косы через плечо.

— Нужно выглядеть соответствующе, когда ты в группе. — это было первое, что пришло мне в голову, не знаю почему. Я никогда не играла в группе и даже не умела играть на инструменте, но я не упустила заинтересованные взгляды, которые бросали на меня ее друзья. — Развлекайся, будучи поклонницей, сучка.

Мое не самое лучшее прощание, но этого было достаточно, чтобы уйти с высоко поднятой головой. Этого также было достаточно для того, чтобы начать свою музыкальную карьеру, сначала с еженедельных уроков пения, а после и сбором группы.

Таким образом, Maelstrom родился в гараже и постепенно вырос до того, чем он является сегодня.

— Скажем так, я хотела доказать, что кое-кто не прав, — говорю я, закатывая глаза, прежде чем снова посмотреть на Стила. — Я хотела прославиться, чтобы ткнуть ей это в лицо.

— И? — спрашивает Дэир. — У тебя получилось?

На этот раз я искренне смеюсь, прежде чем покачать головой.

— Честно говоря, я не видела ее много лет. Она, наверное, совсем забыла обо мне, но я ни о чем не жалею. Сейчас я живу, ради выступлений.

Он кивает.

— Это заметно.

Мои щеки снова пылают, и мне приходится отвести взгляд. Я посмотрела вниз, наблюдая, как солист скачет по сцене, размахивая микрофоном, пока гитарист исполняет потрясающее соло. Высота шокирует меня, и бабочки мгновенно умирают. Мне бы хотелось, чтобы они не возвращались каждый раз, когда один из близнецов слишком долго смотрит на меня, но я ничего не могу с этим поделать.

Что-то в них зажигает мою кровь, и я не ненавижу это, хотя и должна.

— А что насчет вас двоих? — я прочищаю горло и оглядываюсь на Стила, прежде чем меня начинает тошнить от высоты. — Себастьян однажды предложил тебя создать группу?

Дэир отвечает прежде, чем у его близнеца появится шанс.

— Почти. Он придумал концепцию и обратился к нам с этой идеей. Никто из нас никогда раньше не играл на инструментах, поэтому нам пришлось учиться довольно быстро.

Я смотрю на него, моя челюсть отвисла.