16

ГРИГОРИЙ

Обратная дорога превращается в безмолвный ад. Лана сидит на заднем сиденье, свернувшись калачиком, словно на ней лежит вся тяжесть мира. Она - тень, шепот самой себя. Я никогда не видел, чтобы она была такой сломанной, даже когда умерла ее мама. И вот она здесь, утопает в слезах, которые не хочет, чтобы я видел. Я уважаю это и не отвлекаюсь от дороги, но, черт возьми, так трудно не оглянуться назад.

Наша машина, черная Audi A8, рассекает ночь. Гул двигателя - единственное, что заполняет тишину. Тихие всхлипывания Ланы, тоже присутствуют, если прислушаться. Но я не могу. Не могу. Это как смотреть, как ураган проносится по городу, который ты любишь.

Я достаю телефон и набираю номер Луки на быстром наборе. Линия оживает.

— Лука, надо поговорить. Что-нибудь не так со счетами?

Наступает пауза. Затем голос Луки, настороженный.

— Да, Григорий. Есть одна сделка. Крупная. Выглядит не очень, поэтому я отметил ее. Вышел на Переса.

Я крепче сжимаю руль.

— Перес, да? — Мой желудок скручивается. Этот ублюдок делает свой ход, и Роман прямо в гуще событий.

— Да. Извини, чувак. Похоже...

Я прервал его.

— Нет, хорошо, что ты его поймал. Следи за ним. Я должен знать все, что движется.

Я заканчиваю разговор, в горле стоит комок. Как я скажу Лане? Она и так едва держится на ногах. Но она должна знать. Лана - голова, королева на этой шахматной доске, беременная и запутавшаяся в паутине лжи и предательства.

Я делаю глубокий вдох, слегка поворачиваюсь, чтобы обратиться к ней, не глядя в глаза.

— Лана, что-то со счетами. Сделка с Пересом. Это... Это нехорошо.

Тишина. Потом я слышу, как она садится, как будто готовится к удару.

— О чем ты говоришь, Григорий?

— Роман. Он может быть... Он может быть связан с Пересом. Лука нашел сделку.

Как только я сообщаю Лане эту новость, атмосфера в машине меняется. Перемена ощутима. Она выпрямляется, как королева, готовящаяся к войне.

— Если Роман предал меня, он будет страдать. Несмотря ни на что. — Ее голос - сталь, ее решимость - бетон. Она утирает слезы, стирая уязвимость, которую проявила за мгновение до этого. Это как наблюдать за тем, как кто-то по кусочкам собирается в броню.

Я пытаюсь снять напряжение, внести немного разума.

— Лана, мы еще не все знаем. Давай не будем торопиться...

Она прерывает меня молчанием. Молчанием, которое говорит больше, чем тысячи слов. Ясно, что она не готова к дискуссии. Она уже все решила. Если Роман против нас, то он против нее. А Лана не любит предательства.

Мы подъезжаем к дому, и ночь вокруг нас жутко тихая. Мы выходим из машины, не обмениваясь ни единым словом. Лана, хранящая решительное молчание, устремляется вперед. Я следую за ней, мысли мои путаются.

Роман, выглядящий так, словно он только что ступил на минное поле, следует за нами с замешательством, которое почти убедительно. Почти. Его глаза, мечутся, между нами, ища ответы на наших каменных лицах. Но мы ничего не предлагаем. Пока ничего.

Я знаю Романа всю свою жизнь. Выросли вместе, сражались бок о бок, делились секретами в темноте. Этот человек, обвиненный в предательстве, не похож на того Романа, которого я знаю. Неужели он действительно продал нас? Ради денег? Эта мысль вызывает у меня горький привкус, она сама по себе является предательством.

Я наблюдаю за ним, пытаясь собрать воедино головоломку, в которую превратились наши жизни, и разрываюсь. Сомнение закрадывается в душу, заслоняя собой все мои мысли. Роман с его растерянным взглядом и немыми вопросами не похож на предателя, каким его рисовала Лана. Но что я могу знать? Что вообще можно знать о человеке?

Мы входим в дом молчаливой процессией. Напряжение висит тяжелым плащом, который заглушает любые попытки нормальной жизни. Лана идет впереди, ее решимость тверда, как алмаз. Роман следует за ней, в его чертах застыло смятение - человек, идущий на свой суд, не понимая, зачем.

А я? Я нахожусь посередине, сомневаюсь, гадаю, боюсь. Роман, брат от другой матери, теперь потенциально наш главный враг. От этой мысли у меня сводит живот, такого сценария я не представлял себе даже во время наших самых диких эскапад. Это не тот Роман, которого я знаю. Но, опять же, люди меняются. А может, они просто показывают, кем были всегда.

Как только за нами закрывается входная дверь, Лана набрасывается на Романа, и буря в ее глазах вот-вот вырвется на свободу.

— Как ты мог, Роман? После всего, как ты мог предать нас?

На лице Романа - смесь гнева и неверия.

— Предать вас? Лана, я ничего не делал!

— Не лги мне! — Голос Ланы повышается, резкий, как разбитое стекло. — Твой счет, Роман. Там есть транзакция, связывающая тебя с Пересом. И Перес имел наглость сказать мне, как легко тебя подкупить. Что это, черт возьми, значит?

— Клянусь тебе, я понятия не имею ни о какой транзакции. Мой счет? Я ничего не разрешал. Лана, ты должна мне верить. — Отчаяние Романа ощутимо, в его голосе звучит разочарование.

— Как я могу тебе верить? Ты был таким отстраненным, таким чертовски молчаливым. А теперь это? Как будто я тебя больше не знаю! — Ярость Ланы нарастает, и вместе с ней начинают лететь предметы - вазы, книги, все, что попадается под руку.

Роман уворачивается, и ваза разбивается о стену, где мгновение назад была его голова.

— Лана, остановись! Это не я. Мы можем разобраться с этим.

— Разобраться?! — Лана смеется, но в ее смехе нет юмора, вместо него - горькая нотка. — Как мы разберемся с предательством, Роман? Как мы вернемся после этого?

По ее лицу начинают течь слезы, свидетельствующие о том, что ее решимость рушится.

— Я доверяла тебе, — рыдает она, ее голос срывается. — Я доверила тебе свою жизнь, наше будущее. А ты... ты просто выбросил все это.

Роман делает шаг вперед, протягивая руки, как бы оправдываясь.

— Я не предавал тебя, Лана. Я бы никогда не предал. Пожалуйста, ты должна мне верить.

Лана, ее глаза пылают гневом и болью, отвечает:

— Тогда докажи это! Докажи, что ты не лжешь мне сейчас.

— Все эти годы я служил тебе, Лана. Мне даже в голову не приходило предать тебя. Как ты вообще можешь так думать? — В голосе Романа смешались гнев и отчаяние.

— Из-за того, что сказал Перес! Из-за того, что на твой счет поступают деньги, которые ты не можешь объяснить! Потому что в последнее время ты был таким чертовски молчаливым, словно что-то скрываешь! — Голос Ланы разрывает тишину в доме, как гром.

— Я ничего не знаю об этой сделке, Лана! Клянусь тебе. Кто-то подставляет меня, это должно быть так! — Роман горячо отрицает, его растерянность неподдельна.

Лана качает головой, в ее глазах снова начинают появляться слезы.

— Как удобно, Роман. Все это происходит, а ты ничего не знаешь? Перес практически злорадствует по поводу того, как легко было тебя подкупить!

— Это чушь, и ты это знаешь! — Крик Романа эхом прокатился по комнате. — Зачем мне все бросать? Ради чего? Ради денег? Думаешь, я продам единственную семью, которая у меня есть?

Лана не отступает, ее печаль переходит в ярость.

— Я больше не знаю, чему верить!

Она не слушает. Она слишком далеко зашла, ее душевная боль переходит в ярость.

— Убирайся! Я не могу даже смотреть на тебя сейчас.

В стороне мы с Лукой обмениваемся взглядами, на нас давит вся тяжесть ситуации. Я вижу в его глазах ту же печаль, осознание того, что это может стать переломным моментом для всех нас. Наше единство, наша сила распадаются на глазах.

Я оглядываюсь на хаос, на залитое слезами лицо Ланы и отчаянные попытки Романа доказать свою невиновность. Это катастрофа, душераздирающее зрелище разрушенного доверия и отношений на грани.

Лана на грани срыва, голос как лед:

— Убирайся, Роман. И не возвращайся. — Она не ждет ответа, просто уходит к себе, оставляя после себя тишину, которая бьет сильнее, чем любые ее слова.

Роман стоит на месте, его лицо окрашено смесью гнева и неверия. Он поворачивается к нам, ища глазами:

— Теперь вы счастливы, ребята?

— Черт, Роман. Конечно, нет, — говорю я, не повышая голоса и пытаясь придать этому беспорядку хоть какой-то смысл. — Это не то, чего мы хотели.

Лука кивает, молча, но его лицо говорит все. Мы оказались в центре катастрофы, которую предвидели, но не смогли остановить.

Гнев Романа понемногу утихает, сменяясь чем-то сырым, уязвимым. Он смотрит на нас, действительно смотрит, и, клянусь, я вижу момент, когда его сердце раскалывается на две части.

— Я этого не делал, — говорит он едва слышным шепотом, словно признание громче сделает его более реальным.

— Мы знаем, чувак, — наконец говорит Лука, его голос тверд. — Мы разберемся с этим.

Но Роман не слушает. Он уже отступает, человек, который отмеченный обвинениями, уходит от руин того, что когда-то было прочным.

Он не оглядывается.

Дверь захлопывается за ним, и все. Он ушел. Мы с Лукой остаемся стоять в комнате, наполненной эхом недосказанного, грузом неразгаданных тайн, давящих на нас.

— Я чертовски ненавижу это, — бормочу я, проводя рукой по волосам. Это беспорядок, все это. Лана разлетелась на куски, Роман обвинен и сломлен, а мы здесь, застрявшие в центре, пытаемся удержать мир от развала.

Лука ничего не говорит, просто начинает собирать разбросанные остатки гнева Ланы. Я присоединяюсь к нему, потому что что еще остается делать? Каждый кусочек, который мы подбираем, кажется еще одной частичкой нашего единства, которую убирают в коробку и хранят до поры до времени, когда, может быть, мы сможем собрать все обратно.

После того как буря эмоций утихает, я решаю проверить, как там Лана. Коридор сегодня кажется длиннее, каждый шаг тяжел от груза того, что произошло. Я тихонько стучусь в ее дверь, тихо сообщая о своем присутствии.

— Лана? — Мой голос мягкий, что резко контрастирует с хаосом, царившим ранее. Ответа нет. Я пытаюсь снова: — Это я, Григорий. Можно войти?