Глава 13

Синди

Спустя три дня, когда Нико больше не приходил ко мне по ночам, я начала думать, что он отказался от идеи спать со мной. В конце концов, он не посещал мою комнату. Сегодня утром я проходила мимо него в коридоре, и его короткий взгляд и кивок были такими, словно мы были просто знакомыми и не более того.

Возможно, он просто отвлёкся. Или, получив разрешение, он лишился острых ощущений.

Две ночи я ждала его до утра, и теперь я истощена.

От нечего делать, и не имея возможности прогуляться, я забредаю в большую гостиную. Ту, которую мы держим более официальной, только, чтобы я не беспокоилась. Иветта, Айрис и Дейзи сидят здесь, и пьют чай из тонкостенных фарфоровых чашек. Это кажется торжественным. Затем я вспоминаю. Сегодня день рождения Иветты. Дерьмо, я ничего ей не подарила. Нужно исправить это позже, или это будет ещё одна чёрная метка возле моего имени.

Могу ли я улизнуть незамеченной?

Я разворачиваюсь, но потом то, что говорит Дейзи, привлекает моё внимание.

— Так, подожди. Эта туфля – это секс-игрушка? — она качает головой. — Это бред.

— Да, и это будет стоить миллионы.

— Я не понимаю, — Иветта морщит свой лоб, её ботокс перестаёт действовать. Она стучит по конверту, который лежит на столе перед ней. Ты приобрела для меня билет на аукцион на мой день рождения? На… на… секс-игрушку?

Айрис смеётся.

— Ну же, мама. Ты не ханжа. В любом случае, это не секс-игрушка. Это искусство. Он один из самых известных скульпторов в мире, и эта работа, «Стеклянная туфелька», представляет собой туфельку в натуральную величину, сделанную из стекла, с длинным, толстым каблуком, который имеет защитный квадратный конец, но он снимается. Когда квадратный конец снят, его можно использовать в качестве стеклянного... ну, вы понимаете.

— Я действительно не понимаю, — Дейзи смеётся.

Айрис вспыхивает и бросает на неё такой взгляд, от которого свёртывается молоко.

— Билеты стоят по сотне фунтов каждый. Я купила по одному для всех нас. Это не дёшево, мамочка. Но дело в том, что, если туфелька подойдёт одной из нас, мы получим её. Конечно, никто не собирается использовать её, как… Но она будет стоять на твоей стеклянной полке, и она стоит миллионы. Его последний художественный проект. Он проводит аукцион. Туфелька достанется женщине, которой подойдёт больше всего. Тогда она становится обладателем произведения искусства, стоящего миллионы. Стеклянное искусство. Ты коллекционируешь стеклянные статуэтки. Я подумала, что это тебе понравится.

Её нижняя губа начинает дрожать, и Иветта смягчается. Она кладёт свою руку на запястье любимой дочери и похлопывает.

— О, ну же, не плачь. Это необычно, но да, это отличается в хорошем смысле. Я люблю искусство и люблю стекло, так что спасибо.

— Некоторые из самых известных кинозвёзд, моделей и певиц в мире будут присутствовать там, чтобы проверить, подходит ли им туфелька. Возможно, она подойдёт нескольким людям, но выиграет тот, кому она подойдёт больше всех.

— У большинства моделей гигантские ступни, — размышляет Дейзи. — Если только он не сделал обувь, подходящую женщине с большими ногами, то мы можем сосчитать их, — она хихикает.

— У меня маленькая ступня, — хныкает Иветта.

— Я знаю, мамочка. Я так и думала. У тебя маленькие ноги. Может быть, художник сделал туфельку маленькой.

У Иветты очень маленькие ноги. Размер её обуви всего лишь британский четвёртый¹⁴, но они также широкие и плоские. Большинство её обуви сделана на заказ.

— Я даже купила один для тебя, прячущейся у двери, — говорит Айрис, бросая на меня полный отвращения взгляд.

— Что? Зачем? — Иветта почти кричит.

— Всё больше шансов, что одна из нас выиграет туфлю. Я купила билет, поэтому, даже, если она выиграет, туфля моя, и я отдам её тебе.

— Во-первых, если бы я выиграла какую-нибудь странную, сделанную извращенцем-художником секс-туфлю из стекла, я бы с радостью её отдала. Во-вторых, я не пойду, — я раздражённо выдыхаю.

— О, да, — Иветта посылает мне тяжёлую улыбку, — ты пойдёшь.

— Звучит ужасно, — заявляю я. — Какой-то больной с фут-фетишем собирается собрать полную комнату женщин, которые будут примерять его странную стеклянную туфлю. А что, если она разобьётся?

— Безопасное стекло, — говорит Айрис. — Он не чудак. Он один из самых известных художников в мире. Месье Мулен.

— Тот самый парень, который сделал овцу из высушенных и запеченных овечьих какашек, покрытых ватой в качестве шерсти? — недоверчиво спрашиваю я.

— Да. Он гений.

Выглядело так, будто это сделал пятилетний ребёнок, но его продали за два миллиона долларов на аукционе в Нью-Йорке. У некоторых людей денег больше, чем здравого смысла. Он также создал скульптуру кошки, сделанную из вычесанной шерсти его трёх кошек, которая выглядела, как что-то, что сделала бы сумасшедшая ведьма в фильме ужасов. Её продали за 5 миллионов. Четырёхфутовый пенис, предположительно являющийся увеличенной моделью его собственного придатка, сделанный из нефрита, пронизанного золотой нитью, с колючей проволокой, сочащейся из кончика, был продан за десять миллионов. Так что, если это его последняя работа, и ещё одно противоречивое произведение, это будет дорого стоить.

— Когда это? — спрашиваю я. Я прослежу, чтобы у меня была другая встреча в этот день.

— Новый год, — с ухмылкой говорит Айрис. — Так что даже не думай говорить, что не можешь пойти, потому что у тебя встреча, и вообще, мы все знаем, что тебе нечего делать... всегда.

Я вздыхаю.

— Ладно. Я отдам тебе твой подарок позже, Иветта. Я не знала, что ты пьёшь сейчас праздничный чай, так что у меня нет его сейчас с собой.

— Ладно, — она отмахивается от меня.

Когда я выхожу, то слышу, как она говорит что-то о том, как она может обернуть свои ноги накануне вечером, чтобы убедиться, что они не опухнут. Я удивлена, что она не будет перевязывать их в течении нескольких недель, чтобы уменьшить их, насколько это возможно.

Я мчусь в свою комнату, мне нужна моя сумочка, чтобы пойти в магазин и найти что-то ужасное для Иветты. Открыв дверь, я чуть не кричу, когда вижу там Нико. Он ничего не делает, просто смотрит в окно, его профиль идеальный под моим жадным взглядом.

Он нечасто бывает рядом, и я нахожу себя впитывающей всё, что связано с ним.

Затем я вырываюсь из этого состояния и хватаю сумочку. Достаю своё кашемировое пальто, подарок папы, и накидываю его.

Нико поворачивается ко мне.

— Куда ты идёшь?

— Сегодня день рождения Иветты, и мне нужно купить ей подарок.

— Зачем беспокоиться?

— Это часть притворства, которое я сохраняю, пока не завладею этим домом.

Его смех горький.

— Она никогда не позволит тебе вернуть этот дом. Покупай, или не покупай ей подарки – ничего не изменится.

— Она должна вернуть его, когда мне исполнится двадцать два года. Только если я доживу до своего дня рождения. Я разговаривала с адвокатом. У неё нет выбора. Я могу попытаться расторгнуть её право собственности сейчас, но это будет стоить целое состояние, и дом окажется втянутым в судебные тяжбы на годы. Я планирую вести себя хорошо до моего дня рождения, а потом он станет моим по умолчанию.

Он подходит ко мне, и я впервые замечаю усталость в его взгляде.

— Ты не думаешь, что она может сделать то же самое?

— Что ты имеешь ввиду?

— Твой адвокат не сказал тебе, что она также может бороться за его возвращение?

— Он сказал, что у неё не будет аргументов.

Нико вздыхает и щипает себя за переносицу.

— Синдерс, проснись, чёрт возьми. Она коварный кусок дерьма, и она будет бороться грязнее, чем ты когда-либо видела. Ей не нужны аргументы. Ей только нужно продержаться в этом месте так долго, как она сможет.

Сердце начинает биться слишком быстро, а в животе разливается холодная тоска. Такое ощущение, что я тону.

— Нико, что ты говоришь?

— Я говорю, что она может связать траст судебными тяжбами на годы. Бороться до тех пор, пока от стоимости этого дома ничего не останется. И всё это уйдёт на судебные издержки.

— Но... если будет судебный процесс, то ей придётся за него заплатить.

Он кивает.

— Да, это так. Если, если, если. Ты должна бороться. Ты должна найти деньги. Ресурсы. Ты думаешь, что тебе исполнится двадцать два года и, как в сказке, мир станет правильным? Получишь дом, выгонишь её и начнёшь жить. Всё будет не так, Синдерс. В итоге ты будешь бороться с этой сукой годами.

— Почему? — я спрашиваю, мой голос затихает.

— Потому что она жестокая и извращённая, и она наслаждается этим.

Я знаю, что она ужасная и холодная, но, чтобы наслаждается этим? Кто бы этим наслаждался? Плюс, она может потерять всё. Это очень рискованно.

— Есть огромный риск, что она всё потеряет.

— Да, и она, вероятно, процветает в этом риске. Наслаждается им. Знаешь, что я узнал о людях, которые мертвы внутри?

Я качаю головой.

— Они наслаждаются хаосом. Они наслаждаются разрушениями. Эта женщина и её старшая дочь самовлюблённые, и я говорю это в прямом смысле.

— Кто ты прямо сейчас? — я смеюсь. — Ты получил степень по психологии за те два дня, что скрывался и хмурился? Если честно, я считала тебя самовлюблённым, Нико.

Он смеётся.

— Меня? Нет. Я, наверное, больше склоняюсь к психопатии. Но я не совсем такой, потому что я чувствую и люблю людей. Очень немногих. Но я умею разделять. Я могу отключать свои эмоции большую часть времени. Я изучаю вещи. Людей. Ситуации. Я не паникую. Редко испытываю страх. Я наблюдаю и учусь. Я вырос среди людей, которые убили бы тебя за яблоко, которое ты ешь. Это не преувеличение по отношению к некоторым из наиболее отдалённых членов нашей семьи. Я многое узнал о людях и понял, что нарциссы – самые опасные люди из всех. Они Потеряны. Жестоки. В глубине души они ненавидят себя так сильно, что прикрывают свои промахи с помощью фанеры из дерьма. И ты думаешь, что большие, вот я, нарциссы – самые худшие? — он смеётся. — Нет, не худшие. Хуже всего тихие «бедный я», «весь мир против меня». Те, кто искренне верит, что их всегда обижают, и думают, что они хорошие люди, даже великие, а мир просто не видит, какие они особенные. Такие, как Иветта и Айрис. Ты думаешь, что освободишься от них, Синдерс? Неужели ты думаешь, что они уйдут и оставят тебе этот дом?