ГЛАВА 1

Страдание

Джай

Этой же ночью после штурма…

― Здесь. Сюда. Сворачивай, ― приказывает Хасс, размахивая рукой перед моим лицом. ― Это ее дом.

Почему он все еще здесь? Как он может сидеть рядом со мной? Надо было оставить его в лесу. Я останавливаю машину на обочине. Деревенская лачуга ― единственный дом, по крайней мере, на пять километров в округе, и это меня раздражает. Я следую указаниям Хасса? После того, как он предал меня? Откуда мне знать, что внутри не поджидает Череп? Откуда мне знать, что это не засада?

Краем глаза я вижу, как Хасс тянется к дверной ручке. Быстро двинувшись, я ударяю по кнопке блокировки и запираю внутри.

― Джай…

Я тянусь к бедру и вытаскиваю пистолет, вжимая ствол между глаз придурка. Он поднимает ладони и поджимает губы, его взгляд смягчается от сожаления. Пистолет ощущается в моих руках слишком хорошо. Если бы он был живым, пули подрагивали бы в предвкушении, как и мои пальцы. Если я выстрелю в Хасса, облегчит ли это жжение мести в моем животе? Уменьшится ли черная дыра расплаты у меня в груди?

― Лучше бы это место было тем, как ты говоришь.

Он сглатывает, нижняя губа подрагивает.

― Так и есть. Это дом Ханны.

Мой палец дергается на спусковом крючке. Еще немного давления, и я всажу пулю глубоко в его двуличный череп.

― Джай, Тэд умирает, ― говорит Джоэл с заднего сиденья. ― Если мы потеряем еще немного времени...

― Как только Тэд окажется внутри и станет стабилен, я хочу, чтобы ты ушел, ― требую я, вонзая дуло пистолета в кожу Хасса. ― Если хоть когда-нибудь, когда-нибудь снова увижу твою рожу, я переделаю его клюшкой для гольфа, смекаешь?

Хасс стискивает зубы.

― Ладно.

Опустив пушку, я открываю дверь и выхожу из машины. Джоэл открывает заднюю дверь, я поворачиваюсь и обхватываю верхнюю половину тела Тэда. Закинув его безжизненную руку себе на шею, я вытаскиваю его из машины, кряхтя и принимая на себя его мертвый вес. Гравий хрустит под подошвами ботинок, когда Джоэл помогает Монике выйти из машины, а после помогает мне.

― Тяжелый ублюдок, ― стонет Джоэл. ― Когда он очнется, скажу ему, чтобы он перестал набирать массу.

Когда он очнется... если очнется.

Моя челюсть дрожит, ребра давят на легкие. Я качаю головой, не в силах думать о сегодняшнем вечере, о Тэде.

Хассе.

Черепе.

Эмили…

Опередив нас, Хасс вбегает вверх по хлипкой деревянной лестнице, поддерживаемой штабелями из шлакоблоков. Он быстро стучит костяшками пальцев по потертой москитной двери, толстая деревянная дверь за ней открывается. Хасс что-то бормочет человеку за ширмой, и не проходит и секунды, как плотнее запахивая свой белый халат, из дома выбегает девушка. Ее паника витает в воздухе, и это как дефибриллятор у моей груди.

― Тэд? ― Луна отражалась на ее черных волосах, дико метавшихся позади нее, а босые ноги ударялись об острые камни. ― О боже мой! ― Она резко сокращает расстояние и обхватывает ладонями лицо Тэда, поднимая его к себе. ― Что случилось?

― Его подстрелили, ― говорю я.

Дикие, темные глаза Ханны встречаются с моими, и я вижу это... она винит меня. А почему бы и нет?

― Тащите его внутрь.

Она вскакивает на ноги и бежит к дому. Мы следуем за ней, ступеньки на крыльце прогибаются и скрипят, пока мы поднимаемся по ним.

Внутри Ханна бросает белую простыню на кухонный стол и жестом показывает нам положить Тэда на него. Пока мы с Джоэлом поднимаем его и устраиваем на столешнице, Ханна открывает третий кухонный шкаф, тот, что внизу, рядом с духовкой, и достает большую медицинскую сумку. Бросив ту на пол, она смотрит на Хасса, ее щеки влажные от слез. Она рассержено смахивает их.

― Достань из шкафа мою хирургическую сумку и поторопись.

Хасс исчезает, а Ханна подходит к Тэду, отталкивая меня с дороги.

― Ты думаешь, он…

― Не знаю, ― огрызается она. ― Не знаю, умрет ли он. Не знаю, смогу ли спасти его. ― Одинокая слеза скатывается по ее щеке, блестя на гладкой темной коже. Девушка поворачивается к Монике, которая неловко мнется у входа на кухню. ― Ты никогда раньше не помогала хирургу, да?

Моника качает головой, жесткие светлые волосы падают ей на лицо.

― Нет, мэм.

― Ничего страшного. Просто делай, что я тебе говорю, хорошо?

Моника отступает, обхватив себя тощими руками.

― Не думаю, что смогу…

― Я могу помочь, ― вмешиваюсь я, шагнув к Тэду.

Хасс входит в комнату, неся здоровой рукой большую черную сумку.

― Ты уже достаточно сделал. ― Ханна кладет руку на грудь Тэда. ― Сначала Джордан, теперь Тэд? Сколько еще людей ты втянешь в свою проблему?

Я вздрагиваю, когда Джоэл делает шаг вперед.

― Успокойтесь, леди. Никто не заставлял их…

― Она права. ― Я разворачиваюсь и направляюсь к входной двери. ― Я буду снаружи.

― Вы двое идите с ним. Я не хочу отвлекаться. ― Ханна стискивает зубы. ― Только не ты, девочка. Мне нужна твоя помощь.

Я толкаю москитную дверь, и она распахивается, ударившись о дом. Выхожу на крыльцо, пока она не захлопнулась у меня перед носом. Холодный резкий воздух ударяет по мне. От холода волоски на руках встают дыбом, и на вдохе дыхание обрывается. Мои тяжелые ботинки громко стучат по гниющему дереву, но по сравнению с головной болью, гудящей в частичке — каждой частичке — моего мозга, это тихий шепот.

― Не парься о ней, ― бормочет Хасс, проскальзывая на крыльцо. Выдохнув, он подходит к дальней стороне и падает в шаткое кресло-качалку. ― Тэд ― ее детская любовь.

― Они вместе? ― спрашивает Джоэл, закрывая за собой деревянную дверь.

Хасс качает головой, закидывая ноги на деревянные перила.

― Нет. Она любит его. А он любит себя.

Скрестив руки на груди, я прислоняюсь к тонкому деревянному столбу, что поддерживает вес жестяного навеса над нами. Смотрю на Хасса. Смотрю, как расслабленно он задрал ноги, словно ему все равно.

― Ты уверен, что хочешь быть здесь, когда Тэд очнется? Когда узнает, что ты сделал…

Хасс опускает ноги, садится, подавшись вперед, и, прищурившись, смотрит на меня.

― А ты бы не сделал то же самое?

Блядь, нет.

― Предал своих друзей?

― Защитил свою семью.

Джоэл смотрит на меня, и я вижу это по его лицу. Сострадание. Понимание. Он не считает Хасса ответственным за то, что случилось с Эмили... но могу гарантировать, что, если бы на ее месте была Моника, он бы уже пристрелил Хасса. Это факт.

― Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, Джай, но дело не в какой-то бабе, которую я встретил в гребаном туннеле. Речь идет о моем сыне. Частичке меня, которую я растил с самого рождения. Мне жаль это говорить, но он превосходит твою маленькую подружку. Говори мне все, что хочешь. Сделай все, что захочешь, но я убил бы ее сам, если бы дело дошло до выбора между ней и моим мальчиком. Каждый. Раз.

Я стискиваю зубы. Мое эго хочет бороться с ним, а сердце хочет расплющить каждую косточку в его теле, но моя голова... ну, моя голова пытается убедить меня, что Хасс должен был сделать, что сделал. Гнев сочится из моих пор, и моя кровь остывает. У него есть ребенок... он сделал то, что сделал бы на его месте я. Оттолкнувшись от опоры, я подхожу к ступенькам и сажусь. Без гнева, без того, чтобы винить кого-то, боль внутри меня разворачивается, нападая на единственного человека, которого я могу считать ответственным за потерю Эмили…

Себя.

Черт.

***

Вздохнув, я смахиваю зуд, танцующий на кончике моего носа, и опускаю затылок на деревянную балку, на которую опираюсь. Задница онемела. Как долго я здесь сижу?

Я открываю глаза и смотрю вниз на длинную узкую грунтовую дорогу, уходящую к горизонту. Полоски оранжевого цвета покрывают чернильное небо, а звезды уже давно поблекли. Я тянусь вперед, застонав от того, как напряжены мышцы. Мне не было так больно с моих первых нескольких недель обучения в Академии. Это был просто ад.

Я опираюсь предплечьями о колени и позволяю голове повиснуть. Крошечные невидимые гири свисают с моих ресниц. Каждый раз, когда я закрываю глаза, перед мысленным взором появляется лицо Эмили... ее печальные губы... изгиб бровей, говорящий, как она волновалась, что я не вернусь к ней. Мне не следовало брать ее с собой. Не стоило оставлять ее с Хассом.

― Ты там как? ― Я вздрагиваю, когда Джоэл сползает вниз по балке рядом со мной, постанывая от собственной боли. ― Хоть поспал немного?

Я не заметил, как он переместился от ржавой балки, что по другую сторону крыльца.

Я отрицательно качаю головой.

― Не-а.

Наступает тишина, и звук становится невыносимым. Или, по крайней мере, до тех пор, пока зубы Джоэла не клацают, пока он жует внутреннюю сторону щеки. Это еще хуже.

― Я знаю, что ты хочешь вернуться за ней, Джай, но...

― Никаких «но», ― говорю я ему. ― Я вернусь, как только узнаю, что с Тэдом все в порядке.

― И что ты собираешься делать, когда попадешь туда? ― рявкает Джоэл, что аж воздух валит из носа. ― У тебя нет ни оружия, ни поддержки. Ты все равно что покойник. ― Он чешет голову. ― У меня есть план, ясно? Тебе он не понравится, но это все, что у тебя есть.

Я поворачиваю голову.

― Кто единственный человек, или единственный ворон, который может стать нос к носу с Черепом?

Я хмурюсь. Единственный ворон? Что он... оу.

― Нет. Точно нет.

Он чокнулся, если думает, что я собираюсь просить помощи у Испорченных Сыновей. Снова.

― Это все, что у нас есть.

― Ты обещал Джокеру Нью-Йорк. Помнишь? Ты сказал, что доставишь ему город на серебряном гребаном блюдечке.

― И?

― У тебя ни хера нет. Он убьет тебя за то, что ты потратил его время этой ночью.

― Позволь мне побеспокоиться о Джокере.

Я дергаюсь, когда тяжелая деревянная дверь дома открывается. Звук ржавых петель, пронзительно скрипящих в тишине, заставляет мое сердце подскочить к горлу. Кожа покрывается мурашками. Ханна выходит, почесывая лоб, ее большой палец касается темного пятнышка крови на брови. Выдохнув, она медленно идет по крыльцу и вытирает окровавленные руки грязным белым полотенцем. Дверь позади нее захлопывается, и, несмотря на дрожь в коленях, я поднимаюсь на ноги и делаю к ней шаг.