14

ЛИДИЯ

Не знаю, ненавидела ли я когда-либо что-либо так сильно, как ненавижу готовиться к свиданию с Гришей. Левин внизу, в баре, пока я это делаю, ссылаясь на то, что дает мне немного уединения, но в глубине души я думаю, что ему просто не нравится, что я встречаюсь с Гришей. Он был напряжен и раздражителен с тех пор, как я назначила дату вчера, что полностью противоречит здравому смыслу, он тот, кто принуждает меня к этому, и все же он ведет себя как обиженный бойфренд.

Неважно. Прямо сейчас у меня нет сил выяснять, что за палка у моего похитителя в его чересчур красивой и мускулистой заднице. Мне скоро придется пойти поужинать и поговорить с мужчиной, которого я за один день из любимого превратила в ненавистного, возможно, переспать с ним и попытаться снова завязать с ним отношения, все это время пытаясь тайно собрать информацию о его потенциальной причастности к отмыванию денег, наркотикам и мексиканскому картелю.

Этого достаточно, чтобы заставить меня нервничать. Я пытаюсь просто сосредоточиться на подготовке, но на самом деле это не помогает. Все тщательно продумано, чтобы привлечь Гришу и заставить его хотеть как можно чаще встречаться со мной, что может оказаться проще, чем я думала после нашего вчерашнего разговора. Казалось, он стремился все исправить, что является либо тем, что он действительно чувствует, либо ловушкой, потому что он знает, что я была скомпрометирована.

Я в ужасе от последнего.

Я принимаю душ, в полной мере наслаждаясь роскошными гостиничными средствами для купания, мою голову и бреюсь до тех пор, пока на мне не остается ни единого волоска на теле. Закончив, я наношу мусс на волосы, заворачиваю их в полотенце и намазываюсь лосьоном с ароматом жасмина, который купил для меня Гриша. Он сказал, что ему понравился аромат, а мне понравился сам продукт, он божественный, густой и насыщенный, перевоплощающий мою кожу в шелк, которая в холодную погоду всегда мгновенно становится сухой. Теперь меня возмущает каждое прикосновение лосьона к моему телу. Я бы предпочла использовать гостиничный лосьон с ароматом меда и миндаля, но не решаюсь. Лично у меня нет денег на такие вещи, как душистый лосьон и духи, и Гриша может заметить, что я пахну по-другому.

Вот о чем мне сейчас стоит беспокоиться, любая маленькая оговорка, какой бы несущественной она ни казалась, может выдать, что я больше не замерзаю до смерти в своей убогой квартире, а живу в номере пятизвездочного отеля с каким-то русским оперативником, намеревающимся найти компромат на Гришу.

Одежду, которую я надеваю, мне тоже подарил Гриша: комплект нижнего белья, который он купил для меня после того, как мы впервые начали спать вместе, черные атласные трусики с кружевным краем и крошечным бархатным бантиком наверху, и черный кружевной бюстгальтер в тон с таким же крошечным бархатным бантиком между чашечками. Оно великолепно смотрится на моей бледной коже, подчеркивая мою грудь наилучшим образом, и это только усиливается платьем, которое я надеваю — тоже подарок от Гриши. Это облегающее черное платье длиной до колен с разрезом сбоку до середины бедра, вырезом- бюстье и тонкими бретельками. У меня есть черное пальто в елочку, которое он подарил мне в комплекте с нарядом, а также черные туфли лодочки и пара сапфировых сережек, которые, по его словам, подходят к моим глазам.

Я была удивлена всеми подарками, они приходили почти каждый раз, когда мы встречались, а иногда и в промежутках. Сначала я думала продать некоторые из них за дополнительные деньги, чтобы отправить моей бабушке, но Гриша ясно дал понять, что ему нравится видеть меня в вещах, которые он купил для меня, и я не могла признаться ему, что мне нужны деньги, или рассказать ему о моей бабушке. Мне было слишком неловко, он бы просто попытался дать мне денег, и это заставило бы меня чувствовать себя скорее эскортницей, чем девушкой. Подарки были достаточно плохими, вернее не моими, но я могла, по крайней мере, списать это на то, что он хотел меня побаловать, что было странно, но не ужасно. По крайней мере, я могла бы это оценить, даже если иногда это заставляло меня чувствовать, что он хотел кого-то другого, а не настоящую меня.

Настоящая Лидия — это та, кто носит свитера, джинсы и ботинки, удобную практичную одежду, предназначенную для многочасовых исследований и сидения в библиотеках аспирантуры, а не то, что я вижу сейчас в зеркале. В обтягивающем черном платье, с моими светлыми волосами, тщательно завитыми и зачесанными набок, сапфировыми сережками-каплями, свисающими с мочек, безупречным макияжем с подведенными глазами и обнаженными губами, каблуками, увеличивающими мой рост на пять дюймов, я выгляжу как какой-то другой человек, которого я даже не узнаю.

Может быть, так будет проще. Я могу просто притвориться кем-то другим, храбрым альтер-эго, той кто может пойти поужинать с мужчиной, которого она ненавидит, который причинил ей ужасную боль, и соблазнить его вернуться к отношениям. Кем-то, кто может шпионить за ним и передавать информацию, не облажавшись, кем-то, кто не будет все время бояться.

Гриша предложил своему водителю приехать за мной, но я сказала ему, что доберусь туда сама. На этот раз сработало, поскольку я должна была злиться на него, но мне придется придумать какой-нибудь другой способ оправдаться в будущем, поскольку я не могу точно объяснить, почему он забирает меня из отеля.

Вместо этого я доезжаю на такси до ближайшего квартала, а затем иду пешком, что не идеально, но это лучшее, что я могу придумать. За несколько минут до того, как я должна была уйти, как раз вовремя, Левин вернулся в комнату, вероятно, чтобы убедиться, что он доволен моим образом на ночь.

Когда он зашел внутрь, я отошла в центр спальни, кружась в черном платье и на высоких каблуках.

— Что ты думаешь? — Спросила я саркастически, но, когда остановилась и снова посмотрела на Левина, выражение его лица заставило меня застыть на месте.

— Ты выглядишь сногсшибательно, — сказал он, его глаза скользнули по мне от тщательно уложенных волос и макияжа до черных туфель лодочек и обратно, и я почувствовала, что краснею под тяжестью его взгляда. В его тоне есть что-то странное, что-то, что я не могу точно определить. Это звучит почти с сожалением, даже с ревностью, но в этом так же мало смысла, как и в его раздражительном поведении последние двадцать четыре часа или около того.

Тем не менее, то, как он это говорит, заставляет мое сердце немного трепетать в груди, и приходится прилагать усилия, чтобы подавить его.

— Мне пора идти. — Я посмотрела на время на своем телефоне, и трепет в моей груди сменился усиливающейся тревогой. — Не хотела бы опаздывать на свое свидание.

Левин нахмурился.

— Я вызову тебе такси.

— Спасибо. — Я взяла с кровати свою сумочку, единственную часть одежды, которая на самом деле моя. Она немного потертая по сравнению с остальным снаряжением, черная сумка из искусственной кожи, которая знавала лучшие дни, но держаться за нее странно приятно, как будто в глубине души она напоминает мне о том, кто я на самом деле — обычная аспирантка со степенью по археологии и больной бабушкой, человек, который читает книги, рано ложится спать и любит романтические комедии, а не о человеке, который был втянут в интрижку и какую-то запутанную шпионскую ситуацию, вдобавок ко всему.

Слишком много веса для одной дешевой сумочки, но я все равно цепляюсь за нее, как будто она может помочь мне пройти через это.

— Я провожу тебя, — сказал Левин, проверяя свой телефон. — Машина будет здесь с минуты на минуту.

— Со мной все будет в порядке, — начала говорить я, но он пригвоздил меня суровым взглядом.

— Я провожу тебя, — повторяет он, и я вздыхаю. Я не хочу, чтобы он шел за мной в вестибюль, но, полагаю, у него есть на то свои причины, возможно, он не хочет, чтобы я сорвалась, теперь, когда на моем счету десять тысяч. Как бы я это сделала? Я достаточно умна, чтобы понимать, что у него есть возможность заморозить мои счета, забрать деньги обратно или возможно, что еще похуже.

— Я не собираюсь убегать, — натянуто сказала я, пока мы стояли в лифте. Какое бы напряжение ни было между нами раньше, оно рассеялось, мы по разные стороны баррикад, мы оба смотрим прямо перед собой. Когда я осмелилась искоса взглянуть на него, я увидела, что его челюсть и плечи напряжены, как будто он чем-то расстроен, но у меня не хватает духу пытаться понять почему. Правда в том, что я хочу сбежать. Чем ближе я к тому, чтобы снова увидеть Гришу, тем больше мне хочется совсем выбросить полотенце, но я не могу. Если бы дело касалось только меня, я бы смогла. Но это не так.

— Я должен быть уверен, — это все, что сказал Левин, все еще глядя на двери лифта.

— Если ты так волнуешься, почему бы тебе не проехать со мной всю дорогу до места высадки? — Я свирепо посмотрела на него. — Я держу свое слово, а ты свое, помнишь? В какой-то момент тебе придется довериться мне.

— Моя задница тоже на кону, Лидия. — Левин по-прежнему не смотрит на меня. — И не думай, что я не рассматривал возможность пойти с тобой туда, — добавляет он. — Но риск того, что он увидит, слишком велик. Так что да, я доверяю тебе. Как только ты выйдешь за эти двери.

Я выдохнула, когда двери лифта открылись. Левин оставался рядом со мной всю дорогу до вращающихся входных дверей в передней части отеля, где я видела уже машину, стоящую на холостом ходу у обочины. Я остановилась, оглядываясь на него и натягивая перчатки — единственный элемент моего наряда, который мой собственный. Как и сумочка, они изрядно поношены, на этот раз из натуральной кожи, но по наследству от моей матери, с меховой подкладкой, которая когда-то была толстой и плюшевой, а теперь истончилась. Я чувствовала некоторое утешение, когда надевала их, глядя на Левина, вздергивая подбородок с решимостью, которой не совсем обладала.