Она сердито посмотрела на него.

— Жертва? Он разорвал горло моей матери после того, как заманил её в темный переулок притворным детским плачем.

— И ты должна была бы быть там, чтобы знать об этом, верно?

Пауза была тягостной. Учащённое сердцебиение отдавалось в её ушах. Она оторвалась от его назойливого взгляда и уставилась на половицы.

— Твои сёстры даже не знали, что ты была в том переулке, когда мать умерла, иначе Софи не пришлось бы самой это выяснять, — добавил он. — Ты скрыла это. Точно так же, как ты скрыла, что ты серрин. Довольно закрытая книга, не так ли, недолетка?

Она бросила на него ответный взгляд. Торжество в его глазах призывало её нанести ответный удар. Вместо этого она крепче вцепилась в полку, впившись кончиками пальцев в дерево.

Он наклонился немного ближе. Его губы были всего в нескольких сантиметрах от её губ, заставляя каждое нервное окончание в ней заискриться.

— Только не настолько замкнутая, как тебе хотелось бы. Ты не отказалась быть серрин из-за какого-то морального выбора. Ты просто слишком напугана, чтобы признать это, и, вероятно, в этом и есть настоящая правда, почему ты не хочешь, чтобы твои сёстры знали. Тебе стыдно. Ты же не хочешь, чтобы они знали, что ты отказалась от всех возможностей отомстить за свою мать, потому что боишься, — он снова почти улыбнулся. — Должно быть, тяжело осознавать, что если бы ты рассказала своим сёстрам правду об убийстве того вампира той же ночью, Софи, скорее всего, всё ещё была бы дома в безопасности. Я всё больше и больше понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Алиша узнала, тем более что она: всё, что у тебя осталось.

Ей следовало бы оттолкнуть его, но она не могла — не только потому, что знала, что это было бы бесполезно, но и потому, что что-то ещё шевельнулось внутри неё. То самое чуждое нечто, что всколыхнулось, когда она впервые увидела его. Что-то тревожащее. Что-то, что, как она знала, ради себя и своей сестры она должна была подавить.

— Думаю, что для одной ночи я получила вдоволь близости и личного с тобой, — сказала она, ненавидя намёк на дрожь в своём голосе.

— Я прав, не так ли? Это был твой первый опыт общения с вампиром. Тебе девять лет, ты идёшь по тёмному переулку, а он убивает твою мать прямо у тебя на глазах.

Она резко втянула воздух, пытаясь успокоиться, в то время как её взгляд оставался прикованным к нему.

— Ты боишься меня, — сказал он, и в его глазах ясно читался вызов. — Серрин, испугавшаяся вампира. Ты хоть представляешь, насколько это жалко?

Отвращение в его глазах заставило её желудок сжаться. Он почти ненавидел её скорее за то, что она не действовала в соответствии с тем, кем она была, чем за то, что она бы действовала в соответствии с этим. Это было жестоко. Несправедливо. Осуждена, если она это сделала, и осуждена, если она этого не сделала. Но когда он стоял рядом, осуждая её, её негодование закипело до едва сдерживаемых пределов.

Отказываясь поддаваться запугиванию, она заставила себя собрать всю свою силу воли и посмотреть ему прямо в глаза.

— Ты хоть представляешь, как пафосно наказывать кого-то за то, чего он не совершал, только из-за его ДНК?

— Я тебя не наказываю.

— Нет?

— Нет. Ты бы знала, если бы я наказывал. Поверь мне.

Её желудок сжался от чего-то, что, казалось, было чем-то средним между обещанием и угрозой.

— Не знаю, что вызвало эту врождённую ненависть к моему виду, но тебе нужно научиться смириться с этим на то время, пока я здесь, потому что я не буду угрожать. Ты меня понимаешь?

Он снова склонился ближе, его губы были менее чем в миллиметре от её губ.

— А теперь попробуй сказать это без дрожи, — уговаривал он, его ухмылка ещё больше разозлила её.

— Я дрожу, потому что злюсь.

— И невыносимо возбужденна, верно? Твоя решимость не такая уж очевидная, когда ты сталкиваешься с реальностью, так ведь? Не так-то просто поддерживать порядок, когда ты не укрыта в безопасном от вампиров Саммертоне.

— Ты видишь во мне не более чем создание, которое можно пытать, убить или продать как товар. Вряд ли это самая соблазнительная черта.

— Скажи это своим глазам.

— Не льсти себе.

— Нет. Я просто знаю, что серрин внутри тебя просто рвётся наружу.

— И если ты укусишь, я отсюда не выберусь. Поэтому я бы предпочла, чтобы ты не стоял так близко ко мне.

— Ну и кто теперь льстит себе? — его взгляд не дрогнул. — Ты знаешь, что именно это обычно и делали с вами, редкими неохотниками? Твои соплеменницы запирали тебя в комнате с одним из моего вида, чтобы те сражались до тех пор, пока не выживал только один. Как ты думаешь, недолетка, как долго ты продержишься со всем этим подавлением, кипящим внутри?

Лейла затаила дыхание, слишком долго задержавшись на его проницательных зелёных глазах.

— Ты хочешь, чтобы всё было цивилизованно, я тоже. Все четверо из нас могут выбраться отсюда живыми и невредимыми, но это произойдёт только в том случае, если мы будем сотрудничать друг с другом. Ошибки случаются. Ради всех нас, тебе нужно отступить, потому что, если ты укусишь меня, это убьёт тебя. Ты сам видел, на что я способна.

— Я не собираюсь кусать тебя, недолетка. Но я должен предупредить тебя, насколько опьяняюще действуют на нас смешанные запахи страха и возбуждения. И оба они исходят от тебя тяжёлыми и стремительными волнами, хочешь ты это признавать или нет.

— Или, может быть, всё это часть моей приманки, — сказала она, с трудом подавляя раздражение. — Так что на твоём месте я бы была осторожнее.

Его губы изогнулись в подобии улыбки, обезоружив её и ещё больше сбив её уверенность в себе.

— Очень умно, — тихо сказал он.

— Просто вежливое предупреждение.

Прошедшие секунды ощущались мучительными минутами, поскольку Калеб, казалось, жесточайшим образом использовал её страх по максимуму. Его губы задержались на расстоянии прикосновения к её губам, их дыхание на миг смешалось — её слегка прерывистое, его заметно менее частое, спокойное и контролируемое.

Её сердце бешено заколотилось при мысли о поцелуе с ним и о том, как легко это будет. Это была темнота, и она пугала её. Темнота, которую она пыталась подавить, боясь, что та возьмёт верх. Она докажет, что контролирует если не что-то ещё, то, по крайней мере, свои собственные действия. Она не была серрин ни в чём, кроме имени. Она не собиралась становиться серрин. Она могла контролировать это, точно так же, как всегда контролировала — то, что всегда было таким лёгким, таким прямолинейным. Пока она не оказалась с ним лицом к лицу.

Чем ближе она подходила к нему, тем сильнее чувствовал темноту. Но она не позволит ей взять вверх. Она не позволит скользкому склону увлечь её за собой.

Кто-то должен был позаботиться об Алише. Кто-то должен был найти Софи. Кто-то должен был защитить книги её дедушки. Кто-то должен был помешать фактам попасть в руки вампиров. Всё это было под её ответственностью. Всё это было на её совести.

— Ты ведь знаешь, что я могу заставить тебя расправить крылья, не так ли? — сказал он. — Мне даже не нужно твоё согласие. На самом деле, у тебя больше шансов расправить крылья без этого.

Её охватила холодная паника, но за ней скрывалось что-то ещё... что-то, что сдерживало откровенный страх.

— Навязываешься всем своим серринским жертвам, не так ли? Какое разочарование.

— О, они все были готовы. И отнюдь не разочарованы.

Дождь сильно барабанил по оконному стеклу, предупреждающе постукивая крошечными остервенелыми коготками. Порыв ветра врезался в стекло.

Её сердце тревожно заколотилось.

— И это до или после того, как ты их убиваешь?

Он почти улыбнулся.

— Ну-ка, не внушай мне этих мыслей.

— Как будто ты ещё не спланировал, что собираешься со мной сделать.

— Я не заглядываю так далеко вперёд.

— Ты производишь впечатление человека, который всё планирует далеко наперёд.

— Я польщён, что ты уделила мне так много внимания.

— Что я когда-либо сделала, кроме того, что спасла самое дорогое для тебя?

— Если ты его спасла. Помни, что присяжные всё ещё не определились с этим делом. Но к рассвету это всё равно будет неуместно. К тому времени я собираюсь посвятить тебя, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты это знала. Потому что я не хочу и не могу тебя отпустить.

Она сердито посмотрела на него в ответ. По выражению его глаз, она могла сказать, что ему это не понравилось, но она отказалась сдаваться первой, несмотря на боль в душе. Её гордость заставляла её дважды блефовать с ним, несмотря на то, что инстинкты говорили ей об обратном.

— Тогда сделай это, — сказала она более спокойно, чем могла себе представить, несмотря на напряжение, скопившееся в её горле. — Делай всё, что собираешься делать, и дай волю серрин. И я буду смотреть, как ты захлёбываешься моей кровью. Потому что так и будет. Я могу это гарантировать.

Она ошеломила саму себя своей смелостью, прилив гордости захлестнул её, несмотря на пульсирующую боль под рёбрами, которая говорила ей, что она только что совершила огромную ошибку.

Её сердце подпрыгнуло, желудок сжался, когда он откинул волосы с её шеи и взглянул на обнажённую плоть, прежде чем снова посмотрел ей в глаза. Его взгляд был удивительно и пугающе спокойным.

— Хитрость, недолетка, когда ты хочешь соблазнить вампира укусить, заключается в том, чтобы выразить это в своих глазах, а не только в гневных словах, — сказал он. — В следующий раз повезёт больше.

Он отстранился, взял свой бокал со стола и пересёк комнату.

Она наблюдала, как он открыл дверь и исчез в коридоре. Лейла уставилась в пустоту, которую он оставил после себя. Её ногти оставили бороздки на ладонях.

❄ ❄ ❄

Калеб со стуком поставил пустой стакан на стойку и опёрся руками на её поверхность.

Искушение доказать ханже-ведьме, что она неправа, было непреодолимым. Что-то глубоко внутри побуждало его подавить её. Он должен был максимально использовать эту возможность. Он должен был покончить с этим и доказать свою точку зрения: прижать её к полу и довести до грани инстинкта самосохранения, пока у сидящей в ней серрин не останется иного выбора, кроме как выйти на поверхность.