Нервничая, я потираю пальцы друг о друга, не сводя глаз с собаки. Дома у нас была одна или две бездомные собаки, с которыми я познакомилась. Узнал их характеры настолько, что смогла распознать мои границы. Я ничего не знаю об этой собаке. И тот факт, что это явно не обычная домашняя разновидность, делает ее еще более опасной.

Положив одну руку на его ножку, я беру шляпку гвоздя и дергаю.

Раз, два …

Один сильный рывок, и собака взвизгивает, звук отскакивает от каменных стен. Собака выпрямляется, и я показываю ей выбитый гвоздь, чтобы он увидел.

— Нет, нет! Смотри! Я поняла! Он вытащен, хорошо? Гвоздь вытащен!

Собака зализывает раненую лапу, и я бросаю гвоздь в пламя.

Теплый влажный язык на моей руке пугает меня, и я отскакиваю. С улыбкой я глажу его по макушке и снова чешу в том месте за ухом. 

— Все лучше?

Собака рычит в ответ, и я отшатываюсь на волне страха.

Он отводит свое внимание от меня, к массивной тени, надвигающейся на скалу.

Оказавшись в поле зрения, Титус резко останавливается и тянется к ножу на боку, медленно вытаскивая его из штанов.

— Нет. Подожди. Мой голос едва слышен за рычанием, когда Юма вскакивает на ноги и встает спиной ко мне, шерсть торчком. 

— Это Юма. Чье-то домашнее животное.

— И он будет прекрасным ужином.

При этих словах я вскакиваю на ноги, принимая ту же защитную стойку, что и собака. 

— Черт возьми, ты этого не сделаешь!

— Это волк. Когда он достаточно проголодается, он с радостью съест тебя в качестве ужина.

— Он был ранен. Я помогла ему. Конечно, есть какой-то волчий кодекс чести.

— Здесь нет кодекса чести. На случай, если ты пропустила тела в заброшенном лагере.

Глаза Титуса хмурятся, нож все еще зажат в его руке, он готов к нападению. Именно тогда я замечаю двух кроликов, свисающих с другой его руки.

Собака, кажется, тоже это замечает, поскольку она садится на задние лапы, и ее язык снова скользит по губам.

Убирая нож в ножны, Титус пересекает лагерь по другую сторону костра, где берет две поленья подлиннее, натирает их небольшим количеством воды из своей фляги, а затем раскладывает на земле перед собой убитых животных. С ножом в руке он обрезает кончики палочек до острых кончиков и откладывает их в сторону. Когда он хватает кролика, он держит его перед собой и вспарывает грудную клетку животного до самого живота. Хлопающий звук заставляет меня нахмуриться, прямо перед тем, как что-то падает с приклада на землю. Разинув рот, я изучаю кучу окровавленной крови, которая, похоже, является его внутренностями, и прижимаю тыльную сторону ладони к губам - это все, что я могу сделать, чтобы меня не вырвало при виде этого.

Титус отбрасывает кучу, предлагая некоторое облегчение, и Юма практически прыгает в том же направлении за сырым мясом. Два быстрых поворота отрывают голову и хвост. Раздирающие звуки, которые следуют за этим, пробегают по задней части моей шеи, ужас охватывает меня, когда я смотрю, как Титус сдирает шкурку с тела кролика, оставляя блестящую красную плоть. Он хватает ближайшую упавшую ветку, сгибает ее, как бы проверяя на прочность, и протыкает животное концом насквозь, прежде чем подложить его над огнем.

Что за нечестивый ад...

Через несколько секунд он снимает шкуру со второго кролика, следуя той же процедуре, и кладет безволосое животное рядом с первым вертелом.

— Дорогой Боже, - шепчу я, сглатывая желчь, которая подступает к моему горлу.

— Ты никогда раньше не ела кролика?

— Ела. Я просто ... никогда не обращала внимания на то, как это готовится, вот и все. Оно выглядит очень ... влажным.

— Что ж, будь внимательнее, и ты действительно сможешь выжить здесь.

Мудак. 

— Тебе не потребовалось много времени, чтобы поохотиться на них. Я глажу Юму, который вернулся ко мне, облизывает отбивные, его взгляд не отрывается от еды.

— Земля всегда дает. После того, как он несколько раз перевернул мясо на палочке, цвет меняется с влажно-розового на почерневший обуглившийся, который немного менее узнаваем и более приятен на вкус. Титус сначала передает мне кролика, и я отрываю большой кусок, затем отламываю кусочек и для Юмы.

— Нет. Черт возьми, нет. Я не откажусь от своего ужина какой-то дворняге.

— Тебе не обязательно. Это из моей доли.

— Ты бы взяла меньше, чтобы накормить нищенствующую дворнягу?

— Да. Я бы так и сделала. Ты сам сказал, земля всегда дает.

Юма поглощает мясо, которое я бросаю ему, пока я откусываю от того куска, который взяла сама. Должна признать, еда приятна в моем желудке, утоляя чувство голода. Напротив меня Титус срывает зубами мясо с вертела, и я понимаю, что никогда в жизни не видела, чтобы кто-то ел так свирепо. В чем-то он напоминает мне животное, самого себя.

Прикончив обоих кроликов, мы устраиваемся у костра, напротив друг друга, в то время как вокруг нас опускается тьма. Я кладу голову на мягкий мех Юмы, и он поворачивается, чтобы лизнуть меня в лицо, несомненно, благодарный за еду.

Здесь нет ничего, кроме луны, звезд и потрескивания горящих дров. Это самое умиротворяющее чувство, которое я испытывала за долгое время.

— Это не совсем тот ужасающий мир, в который нас заставляют верить, не так ли?

По другую сторону костра Титус лежит на спине, подложив одну руку под голову. 

— Некоторые части не так уж плохи. Некоторые не так уж хороши.

— Я чувствую себя в полной безопасности.

— Тебе никогда не должно быть слишком комфортно в этом чувстве.

— Я слышала, что Альфу нельзя убить во сне. Что твой слух настолько острый, что ты просыпаешься от звука тихих шагов смерти.

Я слышу, как он фыркает над горящими щепками для растопки. 

— Кто рассказал тебе эти истории?

— Мой отец. Он рассказывал нам, что самые ужасные твари живут по ту сторону стены. Я никогда в жизни не видел Бешенного, пока один из них не напал на меня пару недель назад.

— На тебя напал Рейтер?

Я не могу сказать, удивлен ли он тем, что я выжила, или тем, что Бешенный захотел иметь со мной что-то общее. 

— Я была с другой женщиной. Рейтер затянул нас двоих в пещеру. Я наблюдала, как он сначала изнасиловал ее. Затем он укусил ее . Рассказывая историю вслух каким-то образом вызывает во мне волну страдания, и я понимаю, что это сначала я рассказала об этом.

 — Потом оно напало на меня, но вместо того, чтобы попытаться изнасиловать меня, оно вцепилось мне прямо в горло.

— И ты сражалась с ним?

— Мародеры. Один из них застрелил его. Было странно … то, как он смотрел на меня незадолго до этого.

— Ты беременна. Уверенность в его тоне нервирует, как будто я дура, что сама об этом не подумала.

— Что?

— Такую молодую, как ты, он, без сомнения, изнасиловал бы тебя. Попытался бы оплодотворить тебя. Если только ты уже не была беременна. Тогда ты - пища. Скормил бы тебя своей подруге, чтобы поддержать ее силы для ребенка, которого он, несомненно, пытался подложить ей в живот. Он говорит обо всем этом так буднично, как будто это не самое страшное, что могло слететь с его губ.

— Откуда ему знать, беременна ли я? Я даже не знаю, беременна ли я. Я не беременна. Вероятность примерно такая же высокая, как вероятность того, что прямо сейчас единороги спрыгнут со звезд, благодаря моей дефектной матке.

— Они это чуют.

— Точно так же, как они чуют, что ты Альфа?

— Да. Их охотничьи чувства обострены.

— Если бы я на самом деле была беременна, а я знаю, что это не так, это сделало бы Уилла отцом. Единственным возможным отцом. Я спокойно перевариваю эту мысль в течение минуты. Какой нелепой и жестокой была бы вселенная за то, что сделала меня беременной его ребенком. 

— Предполагалось, что переспать с ним - это шутка. Рассмеяться в лицо священнику и матери Чилсон. Теперь он мертв. И это моя вина .

— В чем твоя вина, когда я убил его?

— Я причина, по которой он оказался с Ремусом. Причина, по которой он вообще вступил в Легион. Он ненавидел армию. Ненавидел сражаться.

В наступившей тишине я смотрю на звезды, гадая, смотрит ли он на меня сверху вниз. Слышит ли он раскаяние в моем голосе. Мысли в моей голове, которые наверняка подсказали бы ему, как мало я хочу ребенка прямо сейчас. Какими глупыми мы были, что даже не рассматривали такую возможность, какой бы ничтожной она ни была.

Прижимая руки к животу, я пытаюсь сдержать слезы. 

— У меня не может быть ребенка. Не здесь. Я никогда не выберусь отсюда. Это не входило в план. Ничего из этого не было запланировано.

— Миру насрать на твои планы. Что касается ребенка, ты либо пытаешься, либо нет.

Половины нет .

Мои мышцы горят от хмурого взгляда, которым я бросаю на него в ответ. 

— Ты не очень-то сочувствуешь, не так ли?

— Нет.

— Факт номер два подтвержден.

— Какой факт?

— Еще одна вещь, которую они говорят об Альфах. Ваши сердца как камень.

— Кажется, ты знаешь обо мне все.

— Я ничего о тебе не знаю.

— Немного поспи. С первыми лучами солнца нам предстоит еще одна прогулка.

— Куда? Я спрашиваю.

— Откуда бы ни взялась эта собака.