6. ТАЛИЯ

Снег на джипе таял. Вода капала на пол гаража.

Я сидела на водительском месте и слушала «плюх, плюх, плюх» так долго, что в салоне погас свет. Тепло, заполнявшее пространство на протяжении всей поездки домой, почти исчезло. Мои пальцы были холодными, но я никак не могла оторвать их от руля, чтобы зайти внутрь.

В доме было слишком много места. Слишком много света. Слишком много отвлекающих факторов.

Но здесь, в темноте, в окружении звуков капающей воды, возможно, я смогу разобраться в своих чувствах.

Машина, припаркованная в гараже, стала своего рода убежищем. Коконом, где я могла отгородиться от всего, кроме эмоционального урагана, бушующего в моей груди.

Последний раз я сидела здесь вот так полгода назад.

На шоссе за городом произошла авария. Оба водителя были срочно доставлены в отделение неотложной помощи, и я была там с доктором Эррерой. Он забрал самого тяжелораненого пациента, беременную женщину, и оставил меня со вторым.

Это был мужчина, потерявший в аварии ногу. Я сделала всё в точности, как велел Эррера: остановила кровотечение, очистил рану и перевязал её.

Все это время мужчина плакал, да так сильно, что тряс кушетку и мешал работать. Но его слезы были вызваны не отсутствием ноги. Его слезы были о женщине в другой машине.

Он рыдал и говорил, что никогда не простит себя за превышение скорости. За переписывание во время воздения. Он молился сквозь слезы, прося Бога отнять у него обе ноги и руки — его жизнь, если потребуется, чтобы спасти её.

Он плакал, пока лекарство не подействовало, и он не заснул. Я разбудила его на следующее утро, чтобы сказать, что с женщиной и её ребенком всё будет хорошо. Доктор Эррера спас их обоих.

Я никогда не забуду лицо этого человека в тот момент. Облегчение. Благодарность. Слезы, на этот раз беззвучные, которые текли по его лицу. Через три часа у него случился обширный сердечный приступ, и он умер.

Доктор Эррера заверил меня, что я ничего не могла сделать. И все же я чувствовала себя неудачницей.

За все время моей работы врачом я потеряла не так много пациентов. В городе размером с Куинси у нас было не так много травм, не столько, сколько в больницах больших городов. Этот человек был третьим моим пациентом, который умер.

Внизу дверцы моего шкафчика были три отметки, написанные не стираемым маркером, а перманентным фломастером.

В тот день, приехав домой, я села в этот джип в гараже, и настала моя очередь плакать.

Сегодня слез не было. Может быть, они появятся после того, как пройдет шок.

Фостер почти поцеловал меня.

Я почти позволила ему это сделать.

Прошли годы, прежде чем я смогла собрать осколки своего разбитого сердца. Но я нашла их все, кропотливо сшивая края вместе. Мои преподаватели всегда хвалили меня за технику наложения швов.

Да, бывали моменты, когда я чувствовала боль от старых ран. Но время лечило. Как и отвлекающие факторы. Медицинская школа стала моим спасением, за ней последовала ординатура.

И вот я здесь, ошеломленная, потому что почти поцелуй чуть не разрушил меня.

Разве это влечение не должно было угаснуть? Если уж на то пошло, оно стало только сильнее. Стало более настоятельным. Более отчаянным. Магнетизм между нами был таким же мощным, как и раньше.

Он почти поцеловал меня.

А я почти позволила ему.

Что со мной было не так? Что случилось с Вивьен? Почему он не забыл меня?

Любопытство грызло меня. Мне становилось всё труднее не набрать его имя в телефоне, чтобы посмотреть результаты поиска. Но я сдерживалась семь лет. Я не поддавалась порывам. Пока что.

Сегодня Фостер пришел в больницу и обещал ответы. Боже, как мне нужны были эти ответы. Незнание съедало меня заживо. И все же, когда у меня был шанс сегодня вечером, я сбежала. Один взгляд на лицо Вивьен, и боль заставила меня выбежать из зала.

У меня зазвонил телефон, и я подпрыгнула, ударившись ногой о руль. Я взяла его из подстаканника на консоли, на экране высветилось имя Лайлы.

— Привет, — ответила я.

— Привет. Что делаешь?

— О, ничего.

Я ещё не рассказал ей о Фостере. Возможно, мне следовало найти время во время Рождества, но она была занята в кафе, а я избегала разговора. Со всеми.

Лайла знала, что я встречалась с мужчиной по имени Фостер. Она знала, что мы расстались на последнем курсе университета, но я заставила её поверить, что это произошло из-за моего переезда в Сиэтл.

Она будет в бешенстве, когда узнает всю историю. Она разозлится, что я решила не искать поддержки в её лице после того, как он разбил мне сердце.

Но я не была похожа на Лайлу.

Я плакала в одиночестве в темных гаражах. Она не боялась пролить сотню слез в своем кафе, даже если рядом были сотрудники или клиенты, которые могли стать свидетелями этого. Лайла ежедневно делилась своей жизнью в Instаgram. Последнее селфи, которое я сделала, было сделано несколько месяцев назад.

Если она влюблялась в парня, большая часть Куинси знала об этом ещё до их первого свидания. Последний раз я ходила на свидание на последнем курсе медицинской школы, когда другой парень из программы пригласил меня. Я симулировала приступ желудочного расстройства в середине ужина, когда он намекнул, что мы можем поехать к нему после десерта.

Я расскажу Лайле о Фостере. Когда-нибудь. Только не сегодня.

— Что ты делаешь? — спросила я её.

— Только что вернулась домой из магазина, — Лайла зевнула. — Хотела узнать как ты и сказать «Привет».

— Привет, — я улыбнулась голосу сестры. — Хочешь заняться чем-нибудь в эти выходные? Я не работаю и не дежурю раз в жизни.

— Конечно. Если только я смогу лечь в постель к девяти.

— Я приду в кафе в субботу днем. Мы можем потусоваться до твоего закрытия, а потом пойти в «Костяшки» поужинать. Вино за мной.

— Отлично. Тогда до встречи.

— Пока.

В субботу я расскажу ей о Фостере. Возможно.

Я закрыла глаза. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Тусовка в гараже окончена.

Тяжело вздохнув, я вылезла из джипа и зашла внутрь. Включила свет, проходя по дому, сбросила пальто и обувь, прежде чем направиться в спальню.

Но я не стала снимать с себя форму и бросать его в стирку, чтобы принять душ. Вместо этого я зашла в свою кладовку, взяла из угла стремянку и спустила с верхней полки пластиковый контейнер, к которому не прикасалась с тех пор, как переехала сюда три года назад.

Я поставила его на пол в своей спальне и села рядом, открыв крышку. Запах пластика, бумаги и спертого воздуха наполнил мой нос, когда я достала школьные альбомы. Под ними был полный беспорядок из фотографий и сувениров.

На самом верху стопки лежала программка мюзикла «Злая»^[5] с тех времен, когда я с мамой пошли на шоу в Сиэтле в один из выходных. Она прилетела навестить меня, пока труппа была в городе. Под буклетом лежало ожерелье из ракушек из моей поездки в Кабо. Там же лежал серебряный доллар, который мой двоюродный дедушка подарил мне перед смертью.

Я подняла кучу фотографий. Большинство из них были старыми, сделанными мамой или папой, когда я была ребенком.

Там был конверт из часового фотосалона, который закрылся много лет назад на Мэйн. Теперь там была фотостудия, владелица которой специализировалась на портретах выпускников и фотосессиях новорожденных. Несколько месяцев назад она пришла в больницу, потому что у неё были мигрени, и я выписала ей рецепт.

Всё в этой коробке, фотографии или безделушки, было связано с человеком в Куинси.

Кроме одной фотографии, зарытой на самом дне.

Фотографии, которую я должна была выбросить семь лет назад, но не могла отпустить.

Это была фотография Фостера и меня на озере Мид. Вивьен сняла его на одноразовую водонепроницаемую камеру, которую взяла с собой, — она не хотела рисковать и уронить нечайно телефон в воду.

Мы взяли напрокат доски с веслами и провели полдня на воде. Фостер сидел на своей доске, его ноги болтались в воде. Я стояла на своей, держа весло лопастью в воде. Мое красное бикини было почти такого же цвета, как и его шорты. Виви дразнила нас за то, что мы специально подбираем наряды.

Мы с Фостером улыбались друг другу. Разговаривали. Я и не подозревала, что Виви сделала снимок, пока она не пошла распечатать их и не вернулась домой со стопкой фотографий. Большинство из них были пейзажами. Было несколько наших с Виви фотографий, которые сделал Фостер. Еще на одной фотографии мы с Фостер целовались.

Эти фотографии я оставила в разбросанной куче на полу у Виви в день моего переезда. Я хотела, чтобы ей пришлось их выбросить. Я хотела, чтобы ей пришлось убирать беспорядок, который она устроила.

Но это фото не было среди других. Оно было засунуто в блокнот в моем рюкзаке, спрятано, чтобы я нашла его за день до начала учебы в Университете Вашингтона.

Возможно, мне следовало порвать его. Но я испытала огромное облегчение от того, что эта частичка его сохранилась у меня. Поэтому я спрятала его подальше, зарыла под вещицами из моего детства и больше не позволяла себе на него смотреть.

Знания о том, что он здесь, было достаточно.

Я прижала руку к груди, потирая больное место.

Мы были так привязаны друг к другу. Так помешаны друг на друге.

Фостер готовился к бою, и его тело было накачанным. Мы провели большую часть того лета в походах, наслаждаясь солнцем и друг другом, прежде чем я переехала в Сиэтл.

Он планировал помочь мне с переездом. Фостер настаивал на том, что он поведет арендованнную машину, а потом улетит обратно в Вегас после того, как я распакую вещи.

Мы не говорили о его переезде на постоянную основу. Я полагала, что это произойдет, когда он будет готов. После того, как я освоюсь в школе. Отношения на расстоянии в течение нескольких месяцев меня нисколько не пугали. Когда бы эта тема ни поднималась, он всегда говорил.

— Не волнуйся, любовь моя. Мы со всем разберёмся.

Поэтому я и не волновалась. Я была так уверена в нас.

Пока однажды вечером он не пришел в квартиру, не встал в моей спальне с коробками, которые я уже упаковала, и не сбросил бомбу.