1. МЕМФИС

— Можжевеловый холм. Можжевеловый холм, — я выдернула липкую записку из подстаканника, чтобы ещё раз перепроверить название улицы. Можжевеловый холм. — Это. Не. Можжевеловый холм.

С каждым произнесенным словом моя ладонь все сильнее шлёпала по рулю. Разочарование буквально сочилось из моих пор, пока я отчаянно сканировала дорогу в поисках уличных знаков.

Дрейк кричал на своём сиденье. Это был плачущий, душераздирающий, краснолицый плач. Как такой громкий звук мог исходить от такого маленького человечка?

— Прости, малыш. Мы почти приехали, — мы должны были быть близко, верно? Эта несчастная поездка должна была закончиться.

Дрейк все плакал и плакал, не обращая внимания на мои извинения. Ему было всего восемь недель, и если для меня эта поездка была тяжёлой, то для него она была сродни пытке.

— Я всё испортила, да?

Может быть, мне следовало подождать и совершить эту поездку, когда он подрастёт. Может быть, мне следовало остаться в Нью-Йорке и разобраться со всем этим дерьмом. Может быть, мне следовало принять сотню других решений. Тысячу.

После нескольких дней, проведённых в машине, я начала сомневаться в каждом своём решении, особенно в этом.

Побег из города казался лучшим вариантом. Но теперь...

Крик Дрейка говорил об обратном.

Казалось, я собрала свою жизнь - нашу жизнь, все десять лет и погрузила её в машину. Когда-то я была девушкой, которая жила в особняке. Девушкой, в распоряжении которой был частный самолёт. Осознание того, что единственное имущество, которое было по-настоящему моим, поместилось в седан «Вольво», было... удручающим.

Но я сделала свой выбор. И теперь было слишком поздно поворачивать назад.

Тысячи миль, и мы наконец добрались до Куинси. Место, где мы начнём всё сначала. Или могли бы начать, если бы я смогла найти Можжевеловый холм.

В ушах звенело. Моё сердце болело.

— Шшш. Малыш. Мы почти на месте.

Он не понимал и не хотел понимать. Он был голоден и нуждался в смене подгузника. Я планировала сделать всё это, когда мы приедем в наше арендованное жильё, но я уже в третий раз ехала по этому участку дороги.

Заблудились. Мы заблудились в Монтане.

Мы проделали весь этот путь и заблудились. Может быть, мы заблудились в то самое утро, когда я уехала из города. Может быть, я заблудилась еще несколько лет назад.

Я разблокировала телефон и проверила GPS. Моя новая начальница предупредила меня, что этой дороги ещё нет на карте, поэтому она дала мне инструкции. Возможно, я записала их неправильно.

Тоненький голосок Дрейка надломился. Плач прекратился на долю секунды, чтобы он мог наполнить свои лёгкие, а затем он просто продолжил выть. Через зеркало заднего вида и зеркало над сиденьем виднелось его маленькое личико, которое скривилось и покраснело, а кулачки сжались.

— Прости, — прошептала я, когда слезы затуманили моё зрение. Они телки по щекам, и я не могла смахнуть их достаточно быстро.

Не сдавайся.

Мой собственный всхлип вырвался наружу, присоединившись к всхлипу сына, и я съехала с шоссе на обочину.

Но, Боже, я хотела бросить всё это. Как долго человек может держаться за верёвку, прежде чем его хватка ослабнет? Как долго женщина может держать себя в руках, прежде чем она сломается? Очевидно, ответ был от Нью-Йорка до Монтаны. Мы были, вероятно, всего в миле от конечного пункта назначения, а стены уже начали рушиться.

Всхлипывания смешивались с икотой, и слезы текли, пока мои шины не остановились, машина не встала на парковке, а я обнимала руль, желая, чтобы он обнял меня в ответ.

Не сдавайся.

Если бы дело касалось только меня, я бы сдалась ещё несколько месяцев назад. Но Дрейк рассчитывал, что я выдержу. Он переживёт это, верно? Он никогда не узнает, что мы провели несколько несчастных дней в машине. Он никогда не узнает, что первые два месяца его жизни я плакала почти каждый день. Он никогда не узнает, что сегодняшний день, когда у нас началась, как я надеялась, счастливая жизнь, на самом деле был пятым худшим днём в жизни его матери.

Не сдавайся.

Я зажмурила глаза, на минуту поддавшись рыданиям. В слепую нащупав дверь, я нажала на кнопку, чтобы опустить окна. Может быть, чистый воздух прогонит вонь от слишком многих дней, проведённых в машине.

— Прости, Дрейк, — пробормотала я, пока он продолжал плакать. Мы оба плакали. — Мне жаль.

Лучшая мать, вероятно, вышла бы из машины. Лучшая мать держала бы своего сына на руках, кормила бы его и переодевала. Но потом мне пришлось бы снова погрузить его в автокресло, и он бы заплакал, как это было в течение первого часа нашей поездки сегодня утром.

Может быть, ему было бы лучше с другой матерью. С матерью, которая не заставила бы его ехать через всю страну.

Он заслуживал лучшей матери. И лучшего отца.

Это у нас было общим.

— Мисс?

Я ахнула, едва не выпрыгнув из ремня безопасности, когда сквозь шум прорезался женский голос.

— Извините, — офицер, симпатичная женщина с темными волосами, подняла руки.

— Боже мой! — я прижала руку к сердцу, а другой откинула прядь волос с лица. На заднем плане я увидела знакомые синие и красные огни полицейской машины. Черт. Последнее, что мне было нужно, это штраф.

— Простите, офицер. Я могу отогнать свою машину.

— Всё в порядке, — она наклонилась, заглядывая внутрь моей машины. — У вас всё хорошо?

Я яростно вытерла лицо. Перестань плакать. Перестань плакать.

— Просто плохой день. На самом деле, очень плохой день. Может быть, пятый самый плохой день в моей жизни. Шестой. Нет, пятый. Мы едем в машине уже несколько дней, а мой сын не перестаёт плакать. Он хочет есть. Я голодна. Нам нужно поспать и принять душ, но я заблудилась. Я уже тридцать минут езжу по округе, пытаясь найти то место, где мы должны остановиться.

Теперь я болтала с полицейским. Фантастика.

Бессвязная речь - это то, что я делала в детстве, когда моя няня ловила меня на чем-то плохом. Мне не нравилось попадать в неприятности, и я всегда старалась выкрутиться.

Папа всегда называл это оправданием. Но как бы часто он меня ни ругал, бессвязная речь вошла в привычку. Плохая привычка, которую я исправлю позже, в день, который не входит в десятку худших дней.

— Куда вы направляетесь? — спросила женщина, взглянув на Дрейка, который всё ещё кричал.

Ему было всё равно, что нас остановили. Он был слишком занят, докладывая ей, что я ужасная мать.

Я нащупала липкую записку, которую уронила, и показала её через открытое окно, — Можжевеловый холм.

— Можжевеловый холм? — её лоб нахмурился, и она моргнула, дважды прочитав липкую записку.

У меня свело живот. Это было плохо? Это был плохой район или что-то в этом роде?

Когда я пыталась найти квартиру в Куинси, выбор был невелик. Единственными вариантами были дома с тремя или четырьмя спальнями, и мало того, что мне не нужно было столько места, так в добавок они сильно превышали мой бюджет. Учитывая, что это был первый раз в жизни, когда у меня вообще был бюджет, я была полна решимости придерживаться его.

Поэтому я позвонила Элоизе Иден, женщине, которая наняла меня работать в её отеле, и сказала ей, что не смогу переехать в Куинси.

Когда она пообещала найти мне квартиру, я подумала, что, возможно, ангел-хранитель присматривает за мной. Вот только, возможно, эта однокомнатная квартира на Можжевеловом холме на самом деле является лачугой в горах, и я жила бы рядом с торговцами метамфетамином и преступниками.

Неважно. Сегодня я бы согласилась на наркоманов и убийц, если бы это означало провести двадцать четыре часа не в этой машине.

— Да. Вы знаете, где это? — я вскинула руку в сторону лобового стекла. — Инструкции привели меня прямо сюда. Но здесь нет дороги с обозначением Можжевеловый холм. Или любой другой дороги.

— Просёлочные дороги в Монтане редко бывают обозначены. Но я могу вам показать.

— Правда? — мой голос прозвучал так слабо, когда очередная волна слез прорвала плотину.

Уже давно никто не помогал мне. Маленькие жесты становились чудом, когда они были столь редкими. За последний месяц единственными, кто предлагал мне помощь, были жители Куинси. Элоиза. А теперь эта прекрасная незнакомка.

— Конечно, — она протянула руку. — Я Уинслоу.

— Мемфис, — я всхлипнула и пожала её руку, моргая слишком быстро, пытаясь остановить слезы. Это было бесполезно. Я была именно тем крушением поезда, которым казалась.

— Добро пожаловать в Куинси, Мемфис.

Я вздохнула, и, черт возьми, слезы продолжали течь.

— Спасибо.

Она грустно улыбнулась мне, а затем поспешила обратно к своей машине.

— У нас всё будет хорошо, малыш, — в моем голосе звучала надежда, когда я вытирала лицо.

Дрейк продолжал плакать, когда мы съехали с дороги и последовали за Уинслоу вниз к скоплению деревьев. Между ними была узкая грунтовая дорога.

Я проезжала эту дорогу. Три раза. Только это была не настоящая дорога. И уж точно не жилая улица. Она притормозила, её тормозные огни светились красным светом, и свернула на дорожку. Пыль летела из-под её шин, пока она ехала по тропинке, всё дальше и дальше удаляясь от шоссе.

Мои колеса натыкались на каждую кочку и каждую ямку, но подпрыгивание, похоже, помогало, потому что вопль Дрейка затих до хныканья, пока я ехала по изгибу дороги к холму, возвышавшемуся над линией деревьев. Его поверхность была покрыта темными вечнозелёными кустами.

— Можжевеловый холм.

Ничего себе. Я была идиоткой. Если бы я остановилась и посмотрела на окружающее пространство, я бы, наверное, догадалась об этом.

Завтра. Завтра я обращу свое внимание на Монтану. Но не сегодня.

Дорога продолжалась ещё милю, следуя за той же линией деревьев, пока, наконец, мы не завернули за последний угол, и там, на лугу с золотистыми травами, стоял потрясающий дом.

Никаких горных лачуг. Никаких сомнительных соседей. Тот, кто владел этим домом, должно быть взял его прямо из журнала по декорированию дома.