Слева от меня из-за забора в соседнем дворе выглядывала верхушка качелей. Справа стоял игровой домик, на меня смотрела желтая горка. Это были семейные дома. Интересовались ли соседи, что случилось в этом доме? Задавались ли они вопросом, почему здесь так тихо и безжизненно? Или почему три раза в день один полицейский уходил, когда приходил другой?

Дежурный полицейский никогда здесь не парковался. Его всегда высаживали на другой машине, той же, которая забирала уезжающего полицейского. Пока вчерашняя няня была в туалете, я подглядывала в переднее окно. Подъездная дорожка не была расчищена, а перед гаражом был припаркован красный грузовик, занесенный снегом. Если не считать дорожки из следов, ведущей с улицы к входной двери, этот дом казался заброшенным.

Соседи, вероятно, думали, что это печальный, жалкий дом, и таким же был человек, который жил в его стенах. Они не ошиблись. Я была такой же несчастной, одинокой и жалкой, как и этот мрачный дом. Мои стены рушились, и когда все, что останется, — это груда костей и плоти, некому будет оплакивать запустение.

Даже Пресли.

И я сама виновата.

Я сделала шаг во двор и оглянулась через плечо. Наблюдал ли за мной Нейтан? Нет, он вернулся к своему креслу и телефону. Я сделала еще шаг, и пушистый снег под моими ботинками сменился ледяным хрустом.

Два шага превратились в пятнадцать, и когда я добралась до калитки, ведущей в переулок, я провела пальцами по замерзшей задвижке и открыла ее. Я бросила еще один взгляд на дверь.

К черту это место.

Если то, что ждет меня за этим забором, будет просто еще одной тюрьмой, по крайней мере, это будет мой выбор.

Я толкнула ворота, наслаждаясь приливом адреналина, который разлился по моим венам, когда моя нога ступила на аллею за домом. Был день сбора мусора, и большие зеленые урны усеивали узкую улочку. Все они были пусты и покосились с тех пор, как здесь ранее проезжал мусоровоз. Я выбрала самую большую колею от шин в снегу и пошла пешком, мои ноги мгновенно согрелись, несмотря на холод.

Одежда Пресли была мешковатой на моей худощавой фигуре, и я закуталась в оливково-зеленую толстовку, натянув капюшон на волосы, которые безвольно ложились мне на плечи. Концы, свисающие до талии, давно пора было подстричь. Чтобы спортивные штаны не спадали с моих выступающих тазовых костей, они были туго затянуты и подвернуты.

Холодный воздух обжигал мои щеки, когда я шла, но не было ни дуновения ветра. Падающий снег кружился, застилая мир и окутывая меня своим покоем.

Клифтон Фордж, Монтана.

Этот город выбрала моя сестра. Пресли хотела жить в маленьком, сонном городке, и, хотя я провела здесь мало времени, я бы сказала, что она определенно нашла его. Вдалеке маячили горы, и во все стороны открывался прекрасный вид. Но что, как я подозревала, Прес любила больше всего, так это общество.

Я приезжала сюда однажды, прошлым летом — задолго до того, как моя сестра-близнец узнала, что я в Монтане. В тех немногих местах, где я останавливалась, меня преследовали странные взгляды, потому что люди однозначно видели знакомое лицо. Если не считать моих длинных светлых волос по сравнению с короткой стильной стрижкой Пресли, сейчас мы были почти такими же одинаковыми, какими были в детстве.

Возможно, если бы Пресли рассказала людям, что у нее есть близнец, они бы все поняли раньше. Но, насколько я могу судить, я стала сюрпризом для всех, даже для самых близких ей людей. Не то чтобы я винила ее за то, что она сделала из меня тайну. Я бы тоже забыла о себе.

Она приехала сюда, чтобы начать все сначала, построить свою собственную жизнь, и, хотя часть меня завидовала тому, что она сделала это с таким невероятным успехом, в основном я была счастлива, что она нашла дом. Семью.

Они, черт возьми, относились к ней лучше, чем когда-либо относилась ее настоящая семья, особенно я.

В конце переулка я повернула, желая скрыться из виду на случай, если Нейтан начнет искать. Тротуары были вычищены, но свежий снег покрывал бетон, и мои следы отмечали мой путь.

Я снова повернула, петляя по району мимо тихих домов. Пока я шла, ни одна машина или грузовик не проехали мимо меня, вероятно, потому, что люди были на работе. Это был рабочий день, верно? Пятница? Я начала терять счет в череде бессонных ночей и туманных дней.

Квартал за кварталом я тащилась, наслаждаясь жжением в ногах, пока, наконец, не заметила впереди более оживленную дорогу. Я направила свои стопы в сторону суеты, ускоряя шаг, когда в животе заурчало.

Я была голодна. Впервые за много дней я была голодна. Улыбка тронула мои губы. Мне следовало сбежать из этого конспиративного дома (прим. ред.: конспиративная квартира/дом — это жилище или здание, непритязательный внешний вид которого делает его неприметным местом, где можно спрятаться, укрыться или вести подпольную деятельность) на прошлой неделе.

В моем кармане было 179 долларов. Как и ботинки, наличные я всегда носила с собой. Это все, что у меня осталось из денег, которые дала мне мама в тот день, когда я сбежала из Чикаго, и с тех пор я держала их при себе, в кармане или засунув в ботинок.

После того, как я поймала Джеремаю, пытавшегося украсть деньги из моей сумочки, я начала прятать их. Это должно было стать первой подсказкой, что он больше не был мальчиком из моей юности. Но даже учитывая пропажу двадцатидолларовых купюр, странные исчезновения по ночам, параноидальное поведение и отсутствие привязанности, я не осознавала, как низко он пал.

Как низко мы пали.

Дойдя до оживленного перекрестка, я посмотрела вверх и вниз, мимо машин, в поисках ресторана или кафе. Мой взгляд привлек продуктовый магазин.

Я торопливо перешла улицу, опустив голову. На парковке магазина меня встретил запах жареной курицы, и у меня потекли слюнки. Я отряхнула мокрые от снега спортивные штаны и сняла капюшон. Я провела пальцами по волосам и разделила их посередине пробором, создав обрамление, скрывающее большую часть моего лица. Мое отражение в раздвижных дверях магазина показало румянец на моих щеках от холодного воздуха.

Что ж, лучше выглядеть как утонувшая крыса, чем как труп.

Волна жара ударила в меня, когда я вошла и взяла черную корзинку из стопки внутри двойных дверей. Затем я последовала за своим носом в гастроном.

Женщина за прилавком изобразила улыбку, хотя ее взгляд был настороженным, когда она осматривала меня от пояса и выше. Если бы я была на ее месте, я бы тоже вытаращила глаза. Девять месяцев жизни на территории мотоклуба сильно повлияли на мою внешность.

— Что я могу вам предложить? — спросила она.

— Мне, пожалуйста, фирменный ланч. — Я указала на меню, где были курица и картофель фри за пять долларов. — Две штуки.

Она кивнула и занялась приготовлением еды, складывая ее в белый контейнер для еды на вынос. Затем она прикрепила наклейку с ценой к защелке и передала его мне.

— Спасибо. — Я не стала задерживаться и направилась через отдел продуктов, прихватив яблоко для своей корзинки. Затем я нашла молочный отдел и купила маленькую бутылочку шоколадного молока.

Мой желудок урчал при каждом шаге, пока я бродила взад и вперед по проходам, делая покупки из-за приступов голода. Я добавила банку маринованных огурцов и упаковку гавайских роллов (прим. ред.: гавайские сладкие роллы — это разновидность сладкого рулета, приготовленного с ананасовым соком и сахаром), сладких, которые мы с Пресли умоляли нашу маму покупать, когда она отпускала нас в магазин в детстве.

Мама покупала их за наличные, чтобы их не было в чеке, который папа просматривал после работы. Он не любил сладкие булочки. Ему не нравилось, когда мама тратила его деньги на то, что он считал ненужным.

Поэтому она покупала их на те небольшие карманные деньги, которые он выдавал ей каждую неделю. Папа думал, что она тратила эти двадцать долларов на латте по дороге, чтобы отвезти нас в школу, хотя на самом деле мама тратила их на нас. Леденцы или слаши (прим. ред.: слашем называют все замороженные в густую массу соковые и молочные напитки). Рожки мороженого или гавайские роллы. Мы с Пресли ели свои угощения в машине и без колебаний соглашались, когда она заставляла нас пообещать хорошо поужинать, чтобы папа не заподозрил, что мы перекусили.

Я скучала по маме.

Я скучала по сестре.

Пресли была здесь, где-то в Клифтон Фордж. И хотя у меня в кармане лежал телефон — третья вещь, которую я всегда носила с собой, — я еще не была готова позвонить ей. Сначала мне нужно было что-нибудь съесть и восстановить силы.

Потому что мне это было бы нужно.

Я должна была принести чертовски много извинений.

За то, что испортила ее свадьбу. За то, что принесла смерть к ее порогу. За то, что не ответила ни на одно из многих сообщений, которые она отправляла мне за последние десять лет.

За то, что ненавидела ее силу. За то, что завидовала тому, что у нее хватило смелости уйти. За то, что обвиняла ее, когда сама была, слишком напуганной, чтобы совершить прыжок.

Еще один длинный список. Я только надеялась, что она сможет простить меня.

Мое путешествие по магазину остановилось в отделе печенья. Я раздумывала, взять ли мне печенье с шоколадным кремом и сливочной помадкой, когда в проходе послышались шаги. Я проигнорировала их, предположив, что это еще один покупатель в поисках сахара, и положила обе упаковки печенья в свою корзину.

Я отвернулась от полок, готовая проверить свою теорию, и наткнулась на стену.

— Что, по-твоему, ты делаешь?

Съежившись от знакомого сиплого голоса, я подняла взгляд. Он прошелся по широкой груди, в которую я врезалась, мимо квадратной, чисто выбритой челюсти, к паре самых глубоких голубых глаз, которые я когда-либо видела.

Брови Люка были сведены над переносицей прямого носа, который делил его лицо. Я обратила внимание на симметрию его черт десять дней назад, когда он усадил меня в своем кабинете и расспрашивал о Джеремае.