Глаза Линди наполнились слезами, и она повернулась к нам спиной, доставая салфетку из коробки рядом с раковиной. Ее плечи затряслись, когда она заплакала.

— Я дам вам возможность поговорить. — Я коснулась предплечья Дакоты и соскользнула со своего стула.

Он попросил меня поехать с ним, но этот разговор был не для моих ушей. То, что я буду сидеть здесь, только усложнит ему задачу. И его маме.

Поэтому я вышла из комнаты, оглянувшись через плечо, когда Дакота тоже встал, подошел к своей матери и притянул ее в свои объятия.

Линди рухнула на него, прижимаясь к нему и плача.

Желая дать ей это уединение, я направилась по коридору, планируя присоединиться к детям в гостиной. Но в трех шагах от кухни в поле зрения появилась Розен. Она бросила на меня сердитый взгляд и покачала головой, удерживая меня на месте.

Мне не были рады в зале. Я не была нужна на кухне. Так что я слонялась по коридору, застряв в подвешенном состоянии.

Поскольку больше идти было некуда, я осмотрела стены. Они были завешаны рамками с фотографиями. Большинство фотографий были более старыми, тех времен, когда Дакота был ребенком. Он был красивым мальчиком, худощавым и долговязым подростком, пока не наполнил свое широкое тело мускулами. В большинстве случаев у него в руке был баскетбольный мяч.

Там была одна фотография, которая привлекла мое внимание. Дакота стоял на линии штрафного броска, готовый нанести свой удар. Его отец стоял в стороне с гордой улыбкой на лице.

Когда Джозеф перестал улыбаться Дакоте? Может быть, он никогда этого и не делал.

Самым печальным было то, что Дакота никогда об этом не узнает. Их разговоры останутся незаконченными, их раны незажившими.

Сердце Дакоты было разбито сожалением. Если его мама сильно настаивала на том, чтобы он переехал домой, я не знала, хватит ли у него сил или энергии в данный момент сопротивляться. Он больше не оставит нерешённых проблем со своей семьёй.

Не дави на него, Линди. Слушая мультики в одном ухо и плач Линди в другом, я умоляла об этом снова и снова.

Будущее, которое я начинала видеть с Дакотой, будет стерто навсегда, если он вернется сюда. По эгоистичным соображениям я хотела, чтобы он остался в Ларк-Коув, пока мы не разберемся в себе.

Ему нужно было быть свободным, чтобы жить своей жизнью. Чтобы сделать свой собственный выбор. Чтобы сиять.

У этого прекрасного мужчины были крылья. Почему его семья не могла их увидеть?

— Мне жаль, мама, — тихо сказал он, когда она заплакала.

— Ты собираешься вернуться?

— Нет.

Через несколько секунд до меня донесся звук посуды, которую вынимали из шкафа и ставили на стойку.

— Я сожалею, что не смог наладить отношения с папой, — сказал Дакота. — Это будет преследовать меня вечно. Я не хочу этого с тобой.

— Тогда возвращайся домой. Будь со своей семьей.

— Я не могу.

Миска с грохотом упала.

— Почему?

— Я люблю тебя, мама. Я люблю Коко и Розен. Я люблю детей. Но я не могу. Я не хочу, чтобы это прозвучало так, будто я осуждаю твой выбор, но я не хочу такой жизни.

— А София? — Спросила Линди.

— Она в моем сердце.

— Как долго она там будет?

— Всегда.

У меня перехватило дыхание, в груди зародилась надежда. И, как всегда, мои глаза наполнились слезами.

Он любит меня. Он мог бы и не говорить этого. Возможно, он тоже не видит деталей нашего будущего. Но он любит меня.

Должно же быть какое-то будущее. Должен же быть какой-то способ. Мы ворвались в жизнь друг друга, оставив неизгладимые следы, которые ни один из нас никогда не сможет стереть.

Если бы это не сработало, если бы мы не смогли найти выход, я бы никогда не стала прежней.

И он тоже.

— Дакота. — Линди вздохнула. — Смерть твоего отца, она раздавила нас. У всех нас есть вещи, которые мы должны были сказать. У нас есть свои сожаления.

— Мама…

— Дай мне закончить. — Она оборвала его. — Я этого не хочу. Ты мой сын, и я люблю тебя. Я тебя не понимаю. Но я люблю тебя.

— Спасибо.

— Я не знаю, что нам делать дальше.

— Я тоже, — признался Дакота. — Я запутался.

— Я тоже. — Голос Линди сорвался, и она снова заплакала. Ее приглушенные рыдания означали, что она снова в объятиях Дакоты.

Я шмыгнула носом, глотая собственные слезы. Где-то в течение прошлого года я перестала критиковать себя за то, что плачу. Это было мое освобождение, и я не собиралась стыдиться этого. Но я также научилась сдерживать их, когда хотела, а не когда это делали другие.

Это были мои слезы. Я выбирала, когда они были нужны.

Отвернувшись от кухни, я храбро прошла оставшуюся часть коридора до большой комнаты. Деревянные полы были скользкими под моими носками, поэтому я двигалась медленно, боясь того, что меня ожидало.

Входная дверь на мгновение соблазнила меня. Я бросила на него страстный взгляд, прежде чем сойти с деревянного пола на ковер, пересекая вражескую территорию.

Я вошла в большую комнату, не замеченная детьми. Они продолжали играть, и только один из них удостоил меня взглядом. Коко сидела в кресле, держа на руках свою маленькую девочку, лениво потягивающую бутылочку. Розен сидела на конце дивана, ближе всех к детям.

С пальто и сумкой для подгузников на другом кресле в комнате у меня не было выбора, кроме как занять свободный конец дивана.

Ни одна из сестер Дакоты не заговорила со мной, пока я устраивалась на диван. Так что я посмотрела мультики, узнав это шоу по тому, как мы с Дакотой ходили к Тее и Логану на Хэллоуин, чтобы присоединиться к ним и попробовать сладости.

— Мой брат занимается исследованиями. Это у него в крови. — Коко говорит во время шоу. — Но в конце концов он поймет, что его место здесь, и вернется домой, чтобы остепениться.

Это то, что она говорила Пете все эти годы? Так вот почему она так и не смогла забыть Дакоту?

— Я не согласна. Я думаю, если бы вы спросили и выслушали, он бы тоже не согласился.

Розен фыркнула.

— Это не то, чего хотел бы папа.

Она имеет в виду меня. Я не была той, кого ее отец хотел бы видеть с Дакотой.

— Я люблю его. — Мой голос был непоколебим. — Он - любовь всей моей жизни.

Розен и Коко переглянулись. Либо они мне не поверили, либо решили, что это не имеет значения. Они действительно верили, что Дакота вернется.

Как и их мать, они не понимали его.

Как могли трое детей, выросших вместе, быть такими разными? Хотя, глядя на мои собственные отношения с моими братом и сестрой, возможно, это было что-то, что развивалось с течением времени.

— Детка. — Все мы обернулись, включая детей, когда Дакота вошел в комнату, а Линди следовала за ним. Он мотнул подбородком в сторону двери. — Поехали.

— О, уже? — Я вскочила со своего места, присоединяясь к нему у двери.

Он натянул ботинки, затем крепко обнял маму на прощание, прежде чем открыть дверь. Никто не попрощался. Никто не помахал с крыльца. В тот момент, когда мы вышли на улицу под дождь, дверь за нами закрылась.

Рука Дакоты нашла мою, когда мы поспешили по тротуару к грузовику. Он открыл мою дверь, чтобы я запрыгнула внутрь, а затем пробежал вокруг, чтобы сесть сам, и повез нас домой.

Потребовался почти час, чтобы его челюсть разжалась, а руки перестали сжимать руль.

— Ты сказала правду?

— Что ты имеешь ввиду? — Я отвернулась от окна, в котором смотрела, как дождь струится по стеклу.

— Что ты любишь меня?

— Да. Я люблю тебя.

Он кивнул и снова повернулся к дороге. Его челюсть все еще напряжена, руки все еще железными зажимами сжимают руль. Нога Дакоты сильнее надавила на педаль газа.

С каждым знаком зеленой мили мое сердце падало все ниже.

Минуты на часах тикали. То желание заплакать, которое я сдерживала раньше, вернулось с удвоенной силой. Я боролась с этим, но была близка к тому, чтобы сдаться, когда Дакота ударил по тормозам.

Мои руки взметнулись, чтобы опереться на дверь, и моя грудь сильно вдавилась в ремень безопасности, когда он резко повернул.

Грузовик подпрыгивал на грунтовой дороге, огороженной колючей проволокой и высокими деревьями. Я понятия не имела, куда мы направляемся, но Дакота, казалось, знал. Он мчал по дороге, колеса взрывали лужи по пути.

Машина сильно ударилась о кочку, вдавив меня в сиденье, и я не могла оставаться спокойной.

— Куда мы едем?

Он не ответил. Он ехал еще несколько секунд, затем съехал с дороги и подъехал прямо к деревьям. Впереди дорога все глубже вилась в лес. Позади нас шоссе уже давно было скрыто деревьями.

— Дак…

Он потянулся через консоль, отстегнул мой ремень безопасности и взял мое лицо в свои руки. Затем он потянул меня на середину кабины и прижался своим ртом к моему.

Застигнутая врасплох, я на секунду застыла. Потом я ответила на его напор. Я бросилась к нему, перелезая через консоль, по пути ударяясь коленями. Моя спина ударилась о крышу, но я не остановилась.

С его помощью я добралась до водительского сиденья, но мне мешал руль. Поэтому я села на него. Мои колени были прижаты к его бокам, ступни под странными углами. Но я цеплялась за него, прижимаясь ближе, каким-то образом умудряясь вписать свое крошечное тело в тесное пространство.

Ни разу, пока я извивалась и ерзала, он не отпустил меня. Ни разу он не оторвался от моих губ. Он ни разу не открыл глаза.

Он крепко держал меня.

Затем он обнял меня, позволяя своему языку исследовать мой рот, пытаясь слить нас воедино. Мы целовались до тех пор, пока окна не покрылись паром. Пока одна из моих ног не затекла. Пока я не оторвалась, тяжело дыша, когда выдержала его темный пристальный взгляд.

— Ты сказал правду? — Прошептала я.

— Что ты имеешь ввиду?

— Что я навсегда в твоем сердце?

Он убрал упавшую прядь волос с моего лба.

— Я из тех мужчин, которые говорят то, чего не имеют в виду?

— Нет.

— Нет. — Он ухмыльнулся. — Я не такой.

— Я люблю тебя.

Он поцеловал меня в висок.

— Я тоже тебя люблю.

Я хотела, чтобы наше будущее было наполнено этими словами. Я хотела, чтобы наши дети и внуки видели, как он целует меня в висок, так часто, чтобы они знали, что это его место.