135

 

Если человек сохранит ясность ума, то эта скорбь принесет ему удачу. Ибо здесь мы имеем дело не с мимолетным настроением, как в «сильной черте на третьем месте», а с настоящей переменой настроений.

«И цзин, или Книга перемен»

Через неделю после того, как они посетили Эденсоров, Страйк нехотя, но из чувства долга согласился встретиться с сестрой Шарлотты, Амелией Крайтон, у нее на работе.

Он спрашивал себя, был ли он обязан сделать это. Дело ВГЦ милосердно отодвинуло самоубийство Шарлотты на задворки его сознания, но теперь, когда все закончилось — теперь, когда шел подсчет разрушенных жизней и самоубийств, а настигший этих людей шторм миновал, оставив их сломленными перед неизвестностью, — он очутился наедине со своим личным долгом перед усопшими, который он не особенно хотел отдавать. Он мог предположить, что есть на свете оптимисты, готовые сказать ему, что эта встреча с сестрой Шарлотты поможет ему решить некоторые вопросы так, как это случилось у Люси в случае с Ледой и Коммуной Эйлмертон, но он на это не надеялся.

«Не поможет», — думал он, надевая строгий костюм: военные привычки проявлять должное уважение к мертвым и скорбящим трудно преодолеть. Но, хотя ему не нравилась ни Амелия, ни перспектива этой встречи, он должен был проявить уважение. По крайней мере, гораздо более вероятно, что встреча поможет как раз сестре Шарлотты. Тогда все будет очень хорошо: Амелия будет довольна и, таким образом, у Шарлотты будет еще один шанс нанести настоящий удар исподтишка через свое доверенное лицо, прежде чем они окончательно поставят точку.

«БМВ» Страйка, из которого полиция уже извлекла пулю, еще оставался в ремонтной мастерской, поэтому он взял такси до Элизабет-стрит в Белгравии. Здесь он нашел магазин Амелии, названный в ее честь, в котором было полно дорогих тканей для штор, со вкусом подобранной керамики и настольных ламп в стиле шинуазри.

Она вышла из подсобного помещения, услышав звонок над дверью. Она была темноволосой, как Шарлотта, и с такими же зелеными глазами с ореховыми крапинками, но на этом сходство заканчивалось. У Амелии были тонкие губы и аристократический профиль, который она унаследовала от своего отца.

— Я заказала нам столик в «Томас Кьюбитт», — сказала она ему вместо приветствия.

Они дошли до ресторана, который находился по соседству с магазином. Усевшись за накрытый белой скатертью столик, Амелия попросила меню и бокал вина, в то время как Страйк заказал пиво.

Амелия подождала, пока принесут напитки и официант снова исчезнет, прежде чем глубоко вздохнуть и начать:

— Итак: я попросила тебя встретиться со мной, потому что Шарлотта оставила записку. Она хотела, чтобы я тебе ее показала.

«Конечно, она, черт возьми, это сделала».

Амелия сделала большой глоток пино-нуар, а Страйк отхлебнул такой же большой глоток своего пива.

— Но я не собираюсь этого делать, — Амелия поставила свой бокал. — Я думала, что должна, сразу после... Я думала, что обязана сделать это ради нее, что бы там ни было… что бы там ни было написано. Но у меня было много времени все обдумать, пока я летом жила в загородном доме, и я не думаю... Может быть, ты рассердишься, — Амелия глубоко вздохнула, — но когда полиция закончила с этим делом… Я сожгла записку.

— Я не сержусь, — сказал Страйк.

Она выглядела озадаченной.

— Я... я все еще могу рассказать тебе, в общих чертах, что она сказала. Во всяком случае, твою часть. Письмо было большим. Несколько страниц. Никто не остался не отмеченным.

— Мне жаль.

— Жаль чего? — переспросила она с той язвительностью, которую он помнил по их предыдущим встречам.

— Жаль, что твоя сестра покончила с собой, — сказал Страйк. — Жаль, что она оставила письмо, которое тебе, вероятно, будет трудно забыть.

В отличие от сэра Колина Эденсора, выходца из рабочего класса, и в отличие от Люси, чье детство не поддавалось классификации, Амелия Крайтон не плакала на публике. Она поджимала тонкие губы и довольно часто моргала.

— Это было… ужасно — читать все это, написанное ее почерком, — тихо произнесла она, — зная, что она собиралась сделать... Но, как я уже сказала, если ты хочешь, чтобы я рассказала, что она написала о тебе, я могу, и тогда я сделаю то, о чем она просила — более или менее.

— Я почти уверен, что знаю, что там было, — заметил Страйк. — Она написала, что если бы я взял трубку, все было бы по-другому. Что после всей боли и оскорблений, которые я ей причинил, она все еще любит меня. Что она знает, что сейчас у меня роман с напарницей-детективом, который начался через несколько дней после того, как я бросил Шарлотту. И это доказывает, как мало я ценил наши отношения. Что я влюбился в Робин, потому что она послушная, никогда не перечит и боготворит меня, как героя, чего хотят такие мужчины, как я, в то время как Шарлотта противостояла мне, что было корнем всех наших проблем. Что однажды Робин мне надоест, и я пойму, что потерял, но будет слишком поздно, потому что я причинил Шарлотте такую глубокую боль, что она покончила с жизнью.

Он понял, насколько точно угадал содержание записки Шарлотты по выражению лица Амелии.

— Ты не единственный, кто причинил ей боль, — сказала Амелия, теперь с более мягким и печальным выражением, чем он когда-либо видел на ее лице раньше. — Она обвинила всех. Каждого. И только одна строчка о детях, о Джеймсе и Мэри: «Покажи им это, когда они станут достаточно взрослыми, чтобы понять». Это главная причина, по которой я сожгла письмо, я не могу… Я не могу позволить...

— Ты поступила правильно.

— Руэйрид так не думает, — с несчастным видом произнесла Амелия. Страйк лишь смутно помнил ее мужа: похожий на Николаса Делоне, но член королевской семьи и бывший моряк. — Он сказал, что Шарлотта хотела сохранить письмо, и мой долг был...

— Она была пьяна и накачана наркотиками, когда писала то письмо, а у тебя есть долг перед живыми, — сказал Страйк. — Прежде всего перед ее детьми. В свои лучшие моменты — а они у нее были, как мы оба знаем, — она всегда сожалела о том, что сделала, когда была пьяна или злилась. Если есть жизнь после смерти, она поймет, что ей не следовало писать это.

Официант вернулся, чтобы принять их заказ. Страйк сомневался, что у Амелии был аппетит, как у него самого, но для приличия они оба заказали по одному блюду. Как только они снова остались одни, Амелия сказала:

— Она всегда была такой… несчастной.

— Да, — согласился Страйк. — Я знаю.

— Но она бы никогда… в ней была какая-то тьма.

— Да, — сказал Страйк, — и она была влюблена в эту тьму. Опасно делать культ из собственного несчастья. Трудно выбраться, если пробыл там слишком долго. Ты забываешь обратный путь.

Он выпил еще немного своей быстро убывающей пинты, прежде чем сказать:

— Однажды я процитировал ей Эсхила: «Счастье — это выбор, который иногда требует усилий». Ей это не очень понравилось.

— Ты тоже изучал античную литературу? — Амелия слегка удивилась. Она никогда не проявляла особого интереса к нему как к человеку, пока он был с Шарлоттой. Он был неудачником, никудышным дворняжкой.

— Нет, — ответил Страйк, — но в одном из сквотов, куда меня привела мама, жил бывший учитель античной литературы. Он обычно изливал подобные перлы мудрости, главным образом для того, чтобы показать собственное превосходство.

Когда Страйк рассказал Робин историю этого человека и то, что украл его книги с произведениями античных авторов в отместку за такое снисходительное отношение, она рассмеялась. Амелия просто посмотрела на него так, словно он говорил о жизни на какой-то далекой планете.

Принесли их салаты. Оба быстро поели, ведя натянутый разговор о плате за въезд в центр города, о том, как часто каждый из них выезжал за город и сможет ли лейбористская партия победить на всеобщих выборах под руководством Джереми Корбина. Страйк не стал спрашивать, действительно ли у Шарлотты был рак груди, хотя, судя по тому, что Амелия не упомянула об этом, подозревал, что его не было. Какое это имело значение сейчас?

Ни десерт, ни кофе они не заказывали. Возможно, с одинаковым облегчением они поднялись из-за стола всего через три четверти часа после того, как сели за стол.

Выйдя из ресторана, Амелия неожиданно сказала:

— Ты прекрасно справляешься со своим агентством. Я читала об этой церкви… похоже, это отвратительное место.

— Таким оно и было, — сказал Страйк.

— Недавно ты очень помог нашему другу справиться с неприятным человеком, который использовал в своих интересах его мать. Что ж... спасибо, что встретился со мной. В любом случае, это было... спасибо тебе.

Она неуверенно посмотрела на него, и он наклонился, чтобы позволить ей попрощаться с ним по стандарту высшего общества — воздушным поцелуем в обе щеки.

— Что ж, до свидания и... и удачи.

— И тебе тоже, Амелия.

Страйк слышал, как ее невысокие каблучки застучали по тротуару, когда поворачивался, чтобы уйти в свою сторону. Солнце выглянуло из-за тучи, и именно от его света, и ни от чего другого, у Страйка защипало в глазах.