Изменить стиль страницы

34

 

Хаос рассматривается не как распад созданного, а как бесконечность, как возможность бесконечного творчества все вновь и вновь.Не как нечто отрицательное выступает здесь хаос, а как среда, в которой может быть создано нечто совершенно новое.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Робин жаждала одиночества, сна и еды, но распорядок дня на ферме Чапмена был составлен так, чтобы предоставлять как можно меньше этих благ, и у некоторых неофитов начали сдавать нервы. Робин была свидетелем того, как Тайо Уэйс отругал зеленоволосую Пенни Браун за то, что она уронила большую стопку чистых сложенных простыней, которые она несла через двор. Бекка Пёрбрайт быстро повела Огненную группу к загону для свиней, но не успела помешать им увидеть, как Пенни разрыдалась.

С разной степенью искусности в критику материализма и социального неравенства, которой забрасывали новичков, начали проникать апокалиптические нотки. Отсутствие контактов с внешним миром усилило ощущение пребывания в бункере, в который членам церкви регулярно доставляли новости об ужасах сирийской войны и медленной гибели всей планеты. Эти собрания пронизывало ощущение необходимости срочно решать проблему: только пробудившиеся могут предотвратить глобальную катастрофу, потому что люди из «пузыря» продолжали, эгоистично и апатично, ускорять гибель человечества.

Папа Джей и ВГЦ теперь открыто назывались первой надеждой мира. Хотя Уэйс больше не появлялся после первого ужина, Робин знала, что он все еще на ферме, потому что члены церкви часто упоминали об этом факте тихим, благоговейным голосом. Редкость его появлений, казалось, скорее подпитывала, чем умаляла обожание его последователей. Робин предположила, что он скрывался в фермерском доме и ел отдельно от членов церкви, которые, несмотря на заявленную приверженность церкви к органической и выращенной без нанесения вреда экологии еде, питались в основном дешевой лапшой быстрого приготовления с небольшим количеством белка в виде вареного мяса и сыра.

В среду утром Мазу Уэйс, которую, в отличие от своего мужа, часто можно было увидеть «парящей» по двору, провела в храме совместный семинар с Огненной и Деревянной группой. На центральной пятиугольной сцене были кругом расставлены лакированные стулья, и когда все заняли свои места, Мазу произнесла краткую речь о необходимости духовной смерти и возрождения, которые, по ее словам, произойдут только когда прошлая боль и заблуждения будут приняты, исцелены или отброшены. Затем она предложила членам группы рассказать о несправедливости и жестокости, причиняемой им членами семьи, партнерами или друзьями.

С небольшой помощью люди начали добровольно делиться своими историями. Молодой член Деревянной группы по имени Кайл, худощавый и нервный на вид, подробно рассказал о гневе своего отца, узнавшего, что его сын — гей. Рассказав, что его мать встала на сторону своего мужа, Кайл не выдержал и заплакал. Остальная часть группы забормотала слова поддержки и сочувствия, пока Мазу сидела молча, а когда Кайл закончил свой рассказ, она подвела итог, искореняя все слова, относящиеся к семейным отношениям, заменой на термины «живая собственность» и «материалистическое обладание», а затем сказала:

— Благодарю, что у тебя хватило смелости поделиться своей историей, Кайл. Чистые духом неуязвимы для материалистического вреда. Желаю тебе скорейшей смерти твоего ложного «я». Когда это произойдет, уйдут и твоя боль, и страдания.

Один за другим начали рассказывать остальные члены группы. Некоторые явно боролись с глубокой болью, вызванной отношениями или их отсутствием, но Робин подозревала, что некоторые слишком углублялись и даже преувеличивали травму, чтобы лучше вписаться в группу. Когда Мазу пригласила ее внести свой вклад, Робин рассказала историю своей отмененной свадьбы и разочарования ее семьи, а также призналась, что отказ жениха застал ее врасплох, учитывая, что она бросила работу, чтобы отправиться с ним в путешествие после свадьбы.

Собравшиеся в кругу, многие из которых уже прослезились, рассказав свои собственные истории, сочувствовали и сопереживали, но Мазу сказала Робин, что придавать значение профессиональной деятельности — значит потворствовать системам контроля, увековеченным в «мире-пузыре».

— Чувство идентичности, основанное на работе или любых других атрибутах «мыльного пузыря», по своей сути материалистично, — сказала она. — Когда мы решительно отвергаем вожделения эго и начинаем подпитывать дух, обиды исчезают и появляется истинное «я», которое больше не беспокоится о том, что из его жизни исчезли существа в статусе живой собственности.

Мазу повернулась напоследок к худенькой девушке с лицом в форме сердечка, которая упорно молчала. Ее руки были сложены на груди, ноги скрещены, одна нога закинута на другую.

— Не хочешь ли поделиться с группой тем, как ты пострадала от материалистического обладания?

Девушка ответила слегка дрожащим голосом:

— Я не страдала.

Темные, криво посаженные глаза Мазу задумчиво смотрели на нее.

— Совсем не страдала?

— Мне никто не причинял боли.

По мнению Робин, девушка была подростком. Лицо ее слегка покраснело под придирчивыми взглядами остальных.

— Моя семья никогда не делала мне ничего плохого, — сказала она. Я знаю, что с некоторыми людьми здесь случались ужасные вещи, но со мной — нет, — повторила она, пожав угловатыми плечами.

Робин почувствовала неприязнь группы к девушке так же ясно, как если бы они открыто заговорили, и напрасно мысленно умоляла девушку молчать.

— И я не думаю, что правильно называть родителей, любящих своих детей, «материалистами-собственниками», — проговорила она. — Извините, но я так не думаю.

Теперь одновременно заговорили сразу несколько членов группы, включая Амандипа. Мазу вмешалась и жестом предложила Амандипу продолжать одному.

— Во всех традиционных семьях существует система власти, — говорил он. — Ты не можешь отрицать, что нет принуждения и контроля, даже если они применяются из лучших побуждений.

— Ну, маленьким детям нужны границы, — сказала девушка.

На этот раз одновременно говорили почти все члены группы, некоторые явно рассердились. Вивьен, девушка с черными взъерошенными волосами, которая обычно старалась выглядеть как можно представительнее, заговорила громче всех, и остальные замолчали, чтобы дать ей возможность продолжить.

— То, что ты называешь «границами» — является оправданием насилия, в случае моей семьи это было жестокое обращение, и когда ты говоришь подобные вещи, ты не просто обесцениваешь опыт людей, которые пострадали, очень пострадали от желания родителей контролировать их, — Кайл энергично кивал, — ты увековечиваешь и поддерживаешь те самые проклятые системы контроля, от которых некоторые из нас пытаются убежать, ясно? Если ты не пострадала, что ж, задирай нос, но, может быть, послушаешь и поучишься у тех, кто пострадал, да?

В ответ раздался шепот в знак согласия с Вивьен. Мазу ничего не сказала, предоставив группе самой разбираться с инакомыслящим. Впервые Робин показалось, что на лице женщины появилась искренняя улыбка.

В тот день девушка с лицом в форме сердца подверглась открытой травле со стороны других членов Огненной группы. Робин, которая жалела, что не может пробормотать несколько добрых слов в знак поддержки, последовала примеру большинства и игнорировала девушку.

Их двадцатичетырехчасовой пост начался в среду вечером. На ужин Робин получила только чашку горячей воды с лимоном. Оглядев остальных новичков, она поняла, что постились только Огненная, Деревянная и Земляная группы, а Металлической и Водной группам подали обычную кашу из вареных овощей и лапши. Робин подумала, что вряд ли все члены Металлической и Водной группы могли массово провалить проверку здоровья у доктора Чжоу. Судя по едва слышным комментариям ее товарищей, сидевших неподалеку, Робин поняла, что они считают себя более достойными, чем те, кого кормят, и, похоже, считают предстоящие сутки вынужденного голодания признаком оказанной чести.

На следующий, седьмой день своего пребывания на ферме, Робин проснулась после нескольких часов сна, нарушенного муками голода. Сегодня ночью она должна была найти пластиковый камень на границе фермы, и мысль об этом вызывала у нее одновременно волнение и страх. Она еще не пробовала выходить из общежития ночью и боялась не только быть пойманной по дороге в лес, но и не найти в темноте нужное место.

После завтрака, который для трех постящихся групп состоял из еще одной чашки горячей воды с лимоном, все новички во второй раз после распределения по группам по прибытии воссоединились и под руководством служителей церкви прошли в левое крыло фермерского дома. Внутри оказалось пустое, вымощенное камнем пространство, в центре которого находилась крутая деревянная лестница, ведущая в подвал.

Внизу была облицованная деревянными панелями комната, которая, по расчетам Робин, тянулась почти на всю длину дома. Две двери с левой стороны показывали, что подвальное помещение простирается еще дальше, чем можно было увидеть. В противоположном от лестницы конце находилась сцена перед экраном, почти таким же большим, как в храме на Руперт-корт. Приглушенное освещение исходило от прожекторов, а пол был покрыт тростниковыми циновками. Новичкам было велено сесть на пол лицом к сцене с экраном, и Робин невольно ощутила себя снова в начальной школе. Некоторые из неофитов уже с трудом могли подчиниться приказу, в том числе и Уолтер Фёрнсби, который, опустившись на пол, чуть не упал на своего соседа.