7

 

В переносном смысле слова здесь намечается возможность концентрации всего того зла, которое было на предыдущих ступенях еще не окончательно побеждено. На время это зло получает возможность действовать вновь.

«И цзин, или Книга перемен»

Перевод Ю. К. Щуцкого

Страйк собирался вернуться в офис, как только допьет свою пинту пива, но в «Золотом льве» было так комфортно, что ему пришло в голову, что он мог бы с таким же успехом прочитать документы, предоставленные Колином Эденсором, здесь, где вдобавок продают пиво. Поэтому он купил себе еще одну пинту, воспользовался первой же возможностью, чтобы пересесть со своего барного стула на освободившийся кожаный диванчик у стола, расположенного чуть ниже, и раскрыл папку. Внутри нее на самом верху стопки бумаг лежала распечатка объемного электронного письма сэру Колину от покойного Кевина Пёрбрайта.

 

Дорогой Колин,

Заранее приношу извинения, если письмо будет длинным, но вы спрашиваете о том, как моя семья была связана со Всемирной гуманитарной церковью, о том, как я решил уйти от них и прочее. Итак, дело обстоит следующим образом.

Моя мать вступила в ВГЦ, когда мне было три года, а моим сестрам было шесть и восемь лет. Важно отметить, что моя мать — меня учили называть ее Луизой, потому что ВГЦ запрещает называть близких родственников не по именам — неглупая женщина. Она росла в бедности, и у нее никогда не было шанса поступить в университет или что-то в этом роде, но она умная. Она вышла замуж за моего отца совсем юной, но он ушел из семьи, когда мне исполнился один год. Я помню, что Луиза была красивой, когда была моложе.

Я не знаю, когда она впервые услышала речь Джонатана Уэйса, но знаю, что она влюбилась в него. Многие женщины в ВГЦ от него без ума. Как бы то ни было, она собрала все вещи в нашей квартире, предоставленной муниципалитетом, и увезла нас на ферму Чапмена. (Мне пришлось собрать все это воедино из того, что мои сестры рассказали мне позже, потому что я ничего не помню о нашей жизни до ВГЦ).

После этого у нас не осталось других вариантов, кроме проживания в общине ВГЦ. На самом деле это обычное явление. Люди отдают все свои средства церкви, чтобы доказать свою решимость следовать правилам новой жизни. Некоторые прихожане даже продают свои дома и отдают все деньги церкви.

Ферма Чапмена — это место, где была основана ВГЦ. Там похоронены пять пророков, и поскольку это место находится в сельской местности, а не в городе, туда, как правило, направляют прихожан для дополнительной идеологической обработки, если они в этом нуждаются. Есть и другие филиалы, и моя старшая сестра Бекка провела три года в Бирмингеме в одном из них (сейчас она занимает довольно высокое положение в церкви), а Эмили разрешили ходить собирать деньги, но мы с Луизой никогда не покидали ферму.

ВГЦ учит, что обычные семейные связи или моногамные сексуальные отношения являются формой материалистического обладания. Если ты хороший человек, ты духовно связан со всеми членами церкви, и ты всех их одинаково любишь. Луиза старалась придерживаться этого, как только мы оказались там, но мы трое всегда знали, что она наша настоящая мать. В коммуне по большей части обучение детей состоит из чтения и заучивания наизусть книг, одобренных ВГЦ, но Луиза украдкой учила меня, Бекку и Эмили таким вещам, как таблица умножения, например, когда мы чистили цыплят.

Когда я был совсем маленьким, я действительно думал, что Джонатан Уэйс — мой отец. Мы все называли его «Папа Джей», и я знал о семейных отношениях, потому что они упоминались в Библии и других священных книгах, которые мы изучали. Осознание, что я на самом деле не имею отношения к Папе Джею, пришло не сразу. Маленькому ребенку понять такие вещи было очень сложно, но ты просто живешь с этим, потому что так поступали все остальные.

Мазу Уэйс, жена Папы Джея, выросла на ферме Чапмена. Она жила там во времена Коммуны Эйлмертон…

 

Страйк перестал читать, уставившись на последние четыре слова.

 

Во времена Коммуны Эйлмертон.

Времена Коммуны Эйлмертон.

Коммуны Эйлмертон.

 

Ветхие сараи, хулиганистые дети, разгуливающие по двору братья Краузер, странная круглая башня, одиноко стоящая на горизонте, как огромная шахматная фигура — он увидел все это снова. Его обкуренная мать, пытающаяся сплести венки из ромашек для маленьких девочек, ночи в обветшавших помещениях без замков на дверях, постоянное ощущение, что все вышло из-под контроля, и детский инстинкт подсказывает: что-то не так, где-то рядом таится неясная и незримая опасность.

До этого момента Страйк понятия не имел, что ферма Чапмена — то самое место. Когда он жил там, оно называлось ферма Форджмена, и обитали там очень разные семьи, которые обрабатывали землю, размещаясь в нескольких захудалых домишках, а их деятельностью руководили братья Краузер. Хотя в Коммуне Эйлмертон не было и намека на религию, презрительное отношение Страйка к культам основывалось непосредственно на опыте, полученном в ходе проживания в течение шести месяцев на ферме Форджмена. Это был самый несчастливый период его нестабильного и трудного детства. В коммуне над всеми властвовал старший брат из семьи Краузеров, поджарый, сутулый мужчина с сальными волосами, длинными черными бакенбардами и загнутыми вверх длинными усами. Перед глазами Страйка как живое вставало восхищенное лицо его матери, слушающей выступление Малкольма Краузера перед членами коммуны при свете камина, излагающего свои радикальные убеждения и личную философию. Он также помнил свою собственную неистребимую неприязнь к этому человеку, которая переросла в интуитивную антипатию.

К тому времени, когда полиция нагрянула на ферму, Леда уже перевезла свою семью в другое место. Шесть месяцев — это самый долгий срок, который Леда могла вынести, оставаясь на одном месте. Вернувшись в Лондон и прочитав в газетах о действиях полиции на ферме, она отказывалась верить, что Коммуна преследуется отнюдь не за пацифизм, легкие наркотики и философию возвращения к истокам. Долгое время она настаивала на том, что Краузеры никак не могли совершить то, в чем их в конечном итоге обвинили, не в последнюю очередь потому, что ее собственные дети говорили ей, что они остались невредимыми. Только прочитав отчеты о судебном процессе, Леда неохотно согласилась с тем, что ее семье просто повезло. И с тем, что эта якобы пасторальная идиллия на деле оказалась рассадником педофилии. Характерно, что она посчитала всю эту историю скорее исключением из правил, а затем продолжила свое беспокойное существование, которое означало, что ее сын и дочь, когда их не оставляли на попечение тети и дяди в Корнуолле, постоянно переезжали из одного небезопасного жилища в другое и попадали в непонятные ситуации, когда ей заблагорассудится.

Страйк выпил треть от второй пинты пива, прежде чем снова вернуться к чтению письма.

 

Мазу Уэйс, жена Папы Джея, выросла на ферме Чапмена. Она жила там во времена Коммуны Эйлмертон, и теперь это место стало похоже на ее личное королевство. Я не думаю, что она когда-либо бывала в филиалах ВГЦ в Бирмингеме или Глазго, и она лишь изредка ездит Лондонский храм. Я всегда боялся Маму Мазу, как полагается называть ее прихожанам церкви. Она похожа на ведьму: очень белое лицо, черные волосы, длинный заостренный нос и странные глаза. Она всегда надевала мантии вместо спортивных костюмов, которые мы все были вынуждены носить. Когда я был маленьким, мне снились кошмары о Мазу, в которых она подглядывала за мной через замочные скважины или наблюдала за мной сквозь окна.

Для Мазу был важен контроль. Это действительно трудно объяснить тому, кто с ней не встречался. Она могла заставить людей делать что угодно, даже причинять себе боль, и я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь отказывался. Одно из моих самых ранних воспоминаний о ферме Чапмена — это подросток по имени Джордан, хлещущий себя по лицу кожаным кнутом. Я помню его имя, потому что Джонатан Уэйс обычно пел духовную песню «Кати свои волны, Иордан, кати»¹⁷ всякий раз, когда видел его. Джордан был намного крупнее Мазу, и он стоял на коленях, его лицо было покрыто рубцами, и он продолжал хлестать себя, пока она не сказала, что можно остановиться.

Несмотря на то, что все говорили мне, какой хорошей и святой была Мазу, я всегда считал ее ужасным человеком. Оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что ненависть к Мазу стала исходной точкой в моих сомнениях в идеях всей церкви, хотя в то время я просто думал, что Мазу была плохой, а совсем не о том, что вся эта церковь с ее культом была гнилой изнутри.

Мазу никогда не любила Луизу, и всегда старалась, чтобы ей давали самую сложную работу на ферме: на улице в любую погоду. Когда я стал старше, я понял, что это произошло потому, что Джонатан и моя мать спали вместе. Мазу никогда не нравились женщины, с которыми спал Джонатан.

Объяснить, как я перестал верить, сложно.

Через несколько лет после того, как мы присоединились к ВГЦ, на ферму Чапмена переехала новая семья, по фамилии Доэрти: мать, отец и трое детей. Дейрдре Доэрти снова забеременела, пока они жили на ферме, и родила четвертого ребенка, эту девочку Мазу назвала Линь. (Мазу имеет право давать имена всем детям, родившимся на ферме Чапмена. Она часто ищет в «И цзин, или Книге перемен», как следует назвать ребенка. «Линь» — так называется одна из гексаграмм¹⁸).

Мне было 12 лет, когда отец семьи, Ральф, сбежал из коммуны посреди ночи, забрав с собой троих старших детей. На следующее утро нас всех вызвали в храм, и Джонатан Уэйс объявил, что Ральф Доэрти был материалистом и эгомотивным человеком, в то время как его жена, которая осталась с Линь, была ярким примером чистой духом. Помню, что мы все аплодировали ей.