49.

Ветер проносится мимо меня, когда Дорран гонит свой Харлей по тусклым улицам Риверсайда. Ровный гул двигателя подо мной в сочетании с отчетливым запахом дыма в воздухе успокаивает меня. Я закрываю глаза и вдыхаю его, затем кладу щеку на спину Доррана.

Мои белые шорты и лавандовая толстовка с капюшоном не спасают от холода, но я также наслаждаюсь прохладной погодой сегодня вечером, так что жаловаться точно не могу.

Дорран поворачивает налево, и мы въезжаем в еще один тихий район. Я крепче сжимаю его талию, затем целую в затылок, вдыхая его аромат.

Он не сказал мне ни слова с тех пор, как начал вывозить нас из резиденции, и даже при том, что я хотела, я не пыталась завязать с ним разговор. Я знаю, что должна, но я также хочу дать ему время собраться с мыслями, потому что я чувствую, что ему действительно нужно это сегодня вечером.

Мы подъезжаем к съезду, и Дорран сворачивает на него на своем мотоцикле. Дорога здесь представляет собой ухабистую высотку, поэтому он сбавляет скорость и едет в нейтральном темпе.

–Где мы? - Спрашиваю я.

–Ты увидишь, - это все, что он говорит.

Чем дальше мы едем, тем земля превращается в ковер сочной зеленой травы, и когда Дорран наконец останавливает свой Харлей на огромной поляне, мне требуется мгновение, чтобы понять, где мы находимся.

Я слезаю с мотоцикла и оглядываю вершину холма, на которой мы находимся, и не могу удержаться от вздоха, когда передо мной открывается неограниченный вид на океан. Он широкий и спокойный, и вода почти блестит в лунном свете. Едва заметные волны разбиваются и падают друг на друга, и при том, насколько совпадающими кажутся небо и океан, я вижу звезды, отражающиеся в каждой проходящей и возвращающейся ряби.

Я оборачиваюсь и вижу Доррана, сидящего на траве. Его колени согнуты и прижаты к груди, а предплечья покоятся на них, когда он смотрит на океан с задумчивым выражением лица.

Я на мгновение поражаюсь тому, каким отстраненным он кажется; как он немного сгорбился, и как его брови соприкасаются каждую секунду, указывая на то, что он о чем-то думает.

Я сокращаю небольшое расстояние между нами и сажусь рядом с ним, затем придвигаюсь ближе, чтобы убедиться, что мы соприкасаемся. Я собираюсь положить руку ему на плечо и спросить, что привело его в такой растрепанный вид, но он опережает меня.

–Варша стреляла в Гэвина вчера. Несколько раз. ‐ Затем, вслед за этими словами, он рассказывает мне все, что произошло в Radical, Ink, и как ему пришлось убить Николь, чтобы не оставить после себя никаких незавершенных дел.

Я открываю рот, чтобы что–то сказать - что, я точно не знаю. Здесь так много всего, что нужно разложить, что мне приходится тихо сидеть и обдумывать каждую частичку, прежде чем я решу ответить на что-либо из этого.

Во-первых, то, что я лично чувствую после того, как только что услышала Доррана, - это облегчение. Облегчение от того, что Гэвин мертв. Как бы мне ни было на него насрать, он начинал представлять угрозу, так что ему, естественно, пришлось уйти. И я знаю, что с моей стороны эгоистично ставить свои чувства превыше всего, но я, черт возьми, не святая, и мне не стыдно признаться, что я рада чему-то, несмотря на то, что это чья-то смерть.

Во-вторых, Варша застрелила Гэвина, что, как я предполагаю, и является причиной смены настроения Доррана. Я знаю, что у Гэвина и Варши была история, но, насколько мне известно, он изменял ей с Николь. Итак, возвращаясь к пункту первому, я рада, что он мертв, и я рада, что Варша была той, кто положил ему конец. Но это также означает, что его убийство спровоцировало ее ментально и, в свою очередь, всю команду.

–Скажи мне, о чем ты думаешь, - прошу я Доррана.

Он смотрит на меня, и в его глазах буквально читается боль – та, которую он предпочитает показывать мне.

–Мы с Алексом нашли Варшу плачущей в ванной «Finesse» через пару часов после того, как она убила Гэвина, - говорит он. –Конечно, сейчас с ней все в порядке, но, черт, Сигс, я…Я не видел ее такой с того дня, как мы с Джейсом нашли ее 5 лет назад. И то, что случилось с Гэвином, в конечном итоге разорвало этот порочный круг. ‐ Он опускает колени и скрещивает их, прежде чем повернуться ко мне лицом. –Я чертовски зол на этого мудака, даже несмотря на то, что он мертв. Я хочу убить его, запачкать его кровью свои руки, но он уже мертв. Слишком легко прощается и забывается. И я не могу не думать о том, насколько неразумна любовь. Потому что именно это чувствовала к нему Варша, не так ли? Любовь. - Он издает грубый смешок. –Такое маленькое гребаное слово, и все же оно поглощает человеческое существо, делает его беспомощным до такой степени, что у него нет другого выбора, кроме как проиграть. Любовь - это слабость, проявление всего неправильного в этом мире.

Я люблю тебя.

Эти три слова эхом отдаются в моей голове так внезапно, что все мое тело немеет. Моя голова гудит от осознания, и одинокая слеза скатывается по моей щеке, но я быстро смахиваю ее, прежде чем Дорран может заметить.

Я не знаю, когда это произошло, но это произошло. Думаю, я знала это – возможно, подсознательно, даже до того, как мой мозг полностью это осознал. Это своего рода слепое откровение, но оно есть; оно существует. Я люблю Доррана, и это чертова правда.

–И все же... - продолжает он, затем усмехается. –Я люблю свою команду, и, помоги мне Христос, я также люблю Соло. ‐ Он качает головой после этого последнего признания.

Мне удается улыбнуться, но я не могу не вздрогнуть от колющей боли в груди. Я знаю, что не должна этого ожидать, но мне все еще больно сознавать, что я не одна из тех, кого он любит. Но, к сожалению для меня, я слишком увлечена им, чтобы позволить боли беспокоить меня.

Я шмыгаю носом и заправляю волосы за уши.

–Варша всегда кажется такой, я не знаю...

–Бесстрастной? - Подсказывает Дорран.

–Уравновешенной, - говорю я. –Она всегда спокойна, всегда все контролирует. Она знает, что нужно делать при любых обстоятельствах, и делает это без паники или промедления.

–Раньше она не была ни тем, ни другим. ‐ Дорран убирает локоны со лба, но они снова падают вперед. –Я думаю, даже у самых сильных умов есть свой предел, а?

–Каждый человек так делает.

–Верно. ‐ Он печально улыбается. –Но быть одним из плечей, на которые она могла опереться сегодня, было утомительно. И поверь мне, я не жалуюсь; я всегда рядом с ней, когда она нуждается во мне. Но я отдал ей все, что у меня было, и теперь я чувствую себя немного... опустошенным. И позволь мне сказать тебе кое-что: это чертовски пугающее чувство, особенно когда на меня полагаются люди. Я не могу отключиться или потерять концентрацию; я просто не могу отключиться.

–Но ты можешь, - возражаю я. –И ты должен, Дорран. Я понимаю, что у тебя есть долг перед своей семьей, но у тебя также есть необходимое обязательство перед самим собой. Если сам фундамент империи ослабевает, то это только вопрос времени, когда все остальное рухнет. И это именно то, кем ты являешься для своей команды – гребаным ядром. Не бойся отступать, когда тебе нужно, потому что время от времени тебе действительно нужно пространство, даже когда ты думаешь, что это не так.

Его горло подпрыгивает, когда он сглатывает.

–Это не то, к чему я привык.

–Тогда не превращай это в привычку, - говорю я ему. –Делай перерыв только тогда, когда почувствуешь, что серьезно не можешь справиться с дерьмом.

Он хихикает и качает головой.

–Боже, ты чертовски совершенна, - говорит он, затем хватает меня за подбородок и целует.

–Я знаю, - шепчу я ему в губы, затем целую его в ответ.

Дорран обхватывает мои губы своими с такой настойчивостью, что мне в буквальном смысле становится трудно дышать. Его язык уверенно скользит по моему, вызывая прилив возбуждения во мне.

Его поцелуи – прекрасный парадокс мягкости и повелевания - сладкая, сладкая пытка, которая только делает меня слабее для него. Они сжигают весь мой гребаный мир и ослепляют его на неопределенный срок.

Я подстраиваюсь под его темп, и, в свою очередь, он целует меня так, словно я создана для этого; для него.

Он отходит назад и сжимает в кулаке край моей толстовки, затем стягивает ее через голову. Ухмыляясь, когда видит мои набухшие соски, затем дергает за мои шорты.

–Вставай, давай.

Я немного приподнимаюсь, и он спускает мои шорты вниз по ногам. Дрожь пробегает по мне, когда дует сильный ветерок, и тупая боль в моем клиторе усиливается из-за этого.

Дорран берет мои шорты и бросает их вместе с толстовкой на траву, прежде чем подняться на ноги. Затем он снимает футболку, и у меня перехватывает дыхание, когда я пробегаю глазами по его широким плечам и гладкой груди; выступающим венам на его руках и впечатляющим очертаниям его пресса. Тонкая дорожка темных волос сбегает по его пупку и за пояс джинсов, заставляя меня сглотнуть.

Я ловлю его взгляд и замечаю, что он самодовольно смотрит на меня.

–Сними свои гребаные джинсы, Дорран, - говорю я ему.

Он ухмыляется, и у меня возникает внезапное желание прикоснуться к себе, когда он расстегивает ремень и стягивает джинсы и боксеры до лодыжек, прежде чем сбросить их.

Он наклоняет голову набок и раздвигает ноги.

–Ложись, Сигнетт, - приказывает он.

Хрустящая трава впивается мне в кожу, когда я делаю, как он просит, заслуживая от него сердитый взгляд.

–Раздвинь эти бедра для меня и покажи мне свою киску, - говорит он затем.

Я подчиняюсь, и мои бедра выгибаются сами по себе, когда струйка воздуха ласкает мой центр.

Дорран плюет на ладонь, затем сжимает член в кулаке и начинает работать сам.

–Потрогай себя, Сигнетт.

Я подношу руку к своей киске и начинаю обводить клитор двумя пальцами, в то время как другой щиплю один из своих болезненно твердых сосков.

Дорран гладит себя быстрее, и этот его вид прямо сейчас – залитый лунным светом, совершенно обнаженный и доставляющий себе удовольствие мне – доводит меня до предела. Я извиваюсь во время оргазма, стараясь не сводить с него глаз, пока не закончу.