ЭПИЛОГ

Если бы раньше кто-нибудь сказал леди Фейт, что она будет вполне довольна ролью гувернантки при двух юных принцессах, она рассмеялась бы такому человеку в лицо и заявила, что он просто глупый болтун. Но проходили недели и месяцы, и вот однажды утром она проснулась с мыслью, что на самом деле очень довольна своей ролью при дворе. Работой по дому ее не обременяли, обязанности соответствовали тому статусу, к которому она привыкла. В конце концов, стать членом императорского дома — немалая заслуга. А что еще нужно для полного удовлетворения? Две маленькие девочки — ее подопечные, доставляли только удовольствие.

Принцессы Анна и Евдокия считали свою наставницу прекрасным, экзотическим существом, которое в их юных глазах не имело ничего общего ни с каким земным злом. После того, как прошла первая застенчивость, две девчушки стали приставать к Хейвен, просили рассказывать истории о ее путешествиях, о жизни в других местах, и настаивали на том, чтобы она сопровождала их во всех прогулках и на любых дворцовых мероприятиях, на которых они сами должны были присутствовать — короче, везде, где семья появлялась, публично или даже приватно. Под бдительным присмотром Хейвен территория императорского дворца превратилась в детскую игровую площадку, и не было ни единого уголка, где бы в тот или иной момент не звенел детский смех или музыка, сопровождавшая их шуточные шествия.

Вопреки всем ожиданиям, Хейвен нашла свое настоящее призвание, и впервые за всю жизнь обнаружила, что довольна. Император тоже считал, что поступил правильно, решив сделать Хейвен няней для своих дочерей. Он оказался настолько доволен работой Хейвен, что даже присвоил ей титул прокуратрисы. После этого присутствие при дворе бедной иностранки стало восприниматься окружающими вполне естественно, особенно после того, как был введен запрет на обращение к ней не иначе как в соответствие с титулом.

Не обошли вниманием и Джайлза. После того, как император выяснил, что Джайлз прекрасно управляется с лошадьми, он отправил его в императорские конюшни. На этом скромном месте Джайлз продемонстрировал такие навыки, включая отличное знание методов разведения животных, неизвестных византийцам, что его назначили главным конюхом императора. Джайлз понимал толк в дрессировке лошадей и проявил немалое мастерство в обращении с ними. Новая должность несла с собой новые обязанности. Джайлз должен был обучать юного принца Константина верховой езде. В этом качестве ему приходилось довольно часто общаться с высшей знатью дворца и с самим императором. Лев заметил в этом человеке изрядный природный ум и несомненную честность, то есть те самые свойства, которые он всячески поощрял в своем окружении.

Император Лев склонен был со вниманием относиться даже к незначительным событиям. Другими словами, он ко всему относился слишком серьезно. Возможно, императору просто недоставало чувства юмора. Таким образом, в тех редких случаях, когда что-то, сказанное или сделанное Джайлзом, вызывало у императора улыбку, Джайлзу напоминали о тяжком бремени государственного служащего, и он уходил с чувством хорошо сделанной работы. Вот и в тот день, когда Джайлз пригласил Льва в манеж, чтобы император лично дал заключение о состоянии молодого жеребца, предназначенного для принца, Лев, в конце концов, пришел в такой восторг от вышколенной лошади, что Джайлз понял: он приобрел покровителя на всю жизнь.

Да, их положение при дворе вполне можно было назвать весьма благополучным, но лей-путешественники не могли не думать о том, что ждет их впереди. С одной стороны, положение прекрасно защищало их от многочисленных дворцовых бед и интриг, с другой стороны, они понятия не имели, что следует предпринять для возвращения.

— Мы когда-нибудь вернемся домой? — спросила Хейвен однажды вечером, когда они остались одни в своих апартаментах.

— А мы вообще когда-нибудь вернемся? — задумчиво произнес Джайлз. Разговор возникал не впервые, в разных формах он повторялся часто, когда они оставались наедине. Однако сегодняшняя ночь чем-то отличалась от предыдущих. Джайлза слегка удивило то, что он уже знает ответ. — Боюсь, что нет, — мягко сказал он. — Я не вижу ни способа, ни смысла покидать Константинополь.

Хейвен резко подняла голову. Такая прямота собеседника застала ее врасплох. Она просто думала вслух, не особо ожидая ответа.

— Что это с тобой сегодня, мистер Стэндфаст? Что на тебя нашло?

— Просто я так считаю. А сегодня вечером я особенно ясно вижу, как глупо цепляться за несбыточные надежды.

— С какой стати они вдруг стали несбыточными, сэр?! Уж ты-то знаешь, что у нас есть дневник сэра Генри. Он годится в качестве руководства. Нам остается только… — Она замолчала, увидев, как Джайлз отрицательно покачивает головой. — Почему ты качаешь головой?

— Хейвен, подумайте. Да, у нас есть дневник, но почему вы думаете, что там найдутся инструкции, полезные для нас в нынешней ситуации? Будь они там, мы бы давно ими воспользовались. Правда в том, что во всем дневнике нет ни единого намека на то. Что могло бы позволить нам уйти отсюда. — Он подошел к ее креслу. — Эта дорога подошла к концу. Наши поиски Карты окончены.

Хейвен гордо выпрямилась, словно сопротивляясь безжалостно логичным выводам Джайлза. При этом в глубине души она понимала, что он прав. Уход из дворца представлялся неразрешимой проблемой. Кстати, далеко не последнее место занимал тот факт, что они понятия не имели, где искать ближайшую силовую линию и, даже если бы она нашлась, куда она может привести. За все время пребывания в Константинополе ни один из них ни разу не ощутил даже малейшего трепета силовой энергии ни внутри города, ни за его пределами. Ну хорошо, предположим они каким-то образом найдут лей-линию, ведущую бог весть куда… и что? Где бы они не оказались, там их никто не ждет, а здесь у них есть все, и даже больше. Провидение милостиво предоставило им это время и это место.

— Вы спрашиваете, попадем ли мы когда-нибудь домой? — Джайлз сделал еще несколько шагов и встал прямо перед ней. — Миледи, я думаю, мы уже дома.

Хейвен посмотрела в его ясные темные глаза и увидела в них только убежденность.

— Я не говорю, что ты не прав, — нерешительно ответила она. — Но хорошо бы сообщить нашим друзьям, где мы и что с нами стало.

— Да, это было бы неплохо, — признал Джайлз. — Хотя, если бы для этого пришлось порушить все, что мы тут с таким трудом выстроили, меня бы это не слишком утешило. По правде говоря, дорогая леди, я чувствую, что нам суждено быть здесь. Можем ли мы найти место получше? Возможно. И все же в нашем положении есть определенная правильность, я ее чувствую, когда иду по улице, когда стою посреди корта. Здесь я больше, чем конюх и лакей. А вы… я ведь видел, как вы сияете, вернувшись после дня, проведенного с этими маленькими девочками. Прошу прощения, я не хочу вас обидеть, но считаю, что это поможет вам стать лучше, чем вы были раньше.

Хейвен опустила голову.

— Я совсем не обижаюсь, Джайлз. Это правда. Мне нравится мое положение, я даже не могу представить себе расставания с моими принцессами, не могу представить такую боль и то чувство вины, которую непременно испытаю. Ну как я без них? Кем я тогда буду? Самым жалким существом на свете.

— Тогда не будем больше говорить о том, что нашу жизнь, ставшую для нас такой дорогой и необходимой, надо оставить. Ради чего? Раз мы попали сюда, раз судьба обошлась с нами так милостиво, значит, это наше место, оно создано для нашего блага, — твердо сказал Джайлз. Он положил руки ей на плечи, словно пытаясь удержать в кресле. — Подумайте теперь: найдем ли мы где-нибудь то, чего нет у нас сейчас? — Он на мгновение замолчал, чтобы дать ей возможность подумать. — Я говорю — нет. Надо признать, что наше прошлое действительно осталось в прошлом, а наше единственное будущее здесь. Оно будет выглядеть так, как мы его построим.

Хейвен долго молчала, а затем кивнула.

— Хорошо, — согласилась она наконец слабым голосом. — Я верю, что ты прав: мое сердце подсказывает мне, что ты прав. Но это горькая правда, ее тяжело осознавать. — Она отвернулась, сдерживая слезы, навернувшиеся на глаза.

Джайлз почувствовал, как дрожь пробежала по ее стройному телу. И тогда он сделал странное: опустился перед ней на колени и обнял ее. — Может быть, — совсем другим тоном произнес он, — я могу как-то скрасить эту горечь? — Он пальцами приподнял ее подбородок. — Моя госпожа, не окажете ли вы мне честь стать моей женой? — Прежде чем она успела ответить, он добавил: — Выходи за меня замуж, Хейвен Фейт, и давай жить здесь вместе, что бы ни случилось.

Хейвен грустно улыбнулась.

— А ты уверен, мистер Стэндфаст, что тебе вообще нужна жена? Придворные дамы с вожделением смотрят на твою мужественную фигуру, когда полагают, что их не замечают. Ты мог бы выбрать любую из них.

— Дорогая леди, я давно сделал свой выбор. Я выбрал вас, именно к вам я иду каждый вечер, как домой. Меня очень достает то, что мы с вами живем как брат с сестрой. Я хочу быть вашим мужем. — Он пристально смотрел ей в глаза. — Я еще раз спрашиваю, вы выйдете за меня замуж?

— Выйду, Джайлз, — с облегчением ответила она. Голова закружилась. — Да! Я выйду за тебя замуж, дорогой мой мужчина. Ты всегда был мне верным другом. И я буду твоей — обещаю. Я буду женой, которую ты заслуживаешь.

Джайлз быстро поцеловал ее, словно опасаясь, что она передумает. Но она совсем не возражала, и тогда он поцеловал ее еще раз, на этот раз намного дольше и нежнее, а затем крепко обнял.

Некоторое время они так и стояли, держась за руки, а затем Хейвен внезапно высвободилась.

— Подожди! Как же это может быть? Император и весь двор думают, что мы уже давно женаты. Объявлять сейчас о свадьбе было бы некрасиво, больше того — двор осудит подобную ложь. Как бы в качестве свадебного подарка не получить наказание, да такое, что мало не покажется.