Изменить стиль страницы

Долли не появилась на работе ни на следующий день, ни еще через день. Каждую ночь я возвращался домой, ожидая, что полиция появится у моей двери, лежал в постели, не в силах заснуть, и придумывал ложь, которую скажу. Когда Долли наконец вернулась, она выглядела почти как обычно, за исключением маленькой красной отметины на лбу. Я напрягся, когда она направилась в мою сторону, мой пульс подскочил, но она одарила меня легкой смущенной улыбкой, отведя глаза и сказав:

— Я хочу извиниться за все, что сказала и сделала той ночью. Я немного... выхожу из-под контроля, когда много выпью. — Она встретилась со мной взглядом, в ее глазах была мольба, как будто она хотела, чтобы я заверил ее, что она была не такой уж плохой, или, может быть, подсказал ей то, чего она не помнила, но, возможно, подозревала. Были ли у нее вспышки, когда бросал шашки в ее лоб? Были ли у нее проблемы с тем, чтобы сопоставить этот обрывок воспоминаний с тем, кем, по ее мнению, я был?

Но я просто смотрел на нее и, наконец, одарил едва заметной улыбкой.

— Не за что извиняться, — сказал я, уходя. Однако моя походка стала более пружинистой. Я сорвался с крючка после нескольких дней неустанного беспокойства. Но я все еще помнил чувство уверенности — силы — когда стоял над ней, заставляя ее заплатить за то, что она сделала, даже если эта плата была небольшой и, возможно, меньше, чем она заслуживала. Да, я впервые в жизни позаботился о себе.

Возможно, мама знала. Возможно, она подумала, что я в ней больше не нуждался. Может быть, именно поэтому она ушла. И, возможно, именно поэтому я позволил ей уйти.