Глава 21. «Борьба драконов и тигров»

По прошествии первого месяца нового года все волнения в столице улеглись.

У Си в конце концов был молод, а его рана — несерьезной, потому в скором времени он снова смог прыгать и бегать. За последние десять дней он успел вступить в сговор с Цзин Ци и вместе с ним объездить весь город.

Когда У Си прибыл в столицу, ему было немногим больше десяти. К удивлению многих, за последние несколько лет он научился сдерживать гнев и выносить одиночество своего поместья — только ядовитые создания составляли ему компанию, а проявлять осторожность с другими людьми вошло в привычку. Тем не менее, Цзин Ци бесцеремонно распахнул эту дверь и окунул его в праздную, развратную жизнь столицы.

Наслаждался ли он песнями, опираясь на перила, слушал ли истории в чайном доме, смотрел ли пьесы в «грушевом саду» [1], изучал ли изящные народные обычаи прошлого и настоящего, любовался ли прекрасными пейзажами – Цзин Ци не посрамил оценку, которую однажды дал ему Хэлянь И, в ярости топнув ногой: «Великий смутьян» [2].

Впрочем, все это для У Си было совершенно неважно. Несмотря на молодость, он обладал врожденной склонностью к тишине и ненавистью к шуму. Цзин Ци хоть и умел наслаждаться всеми благами жизни, для У Си они поначалу были новыми и чужими. Даже спустя какое-то время он все еще считал их слишком шумными, потому не смог приспособиться. Однако этот упрямый ребенок признавал, что Цзин Ци его друг, и верил всей душой, что, раз уж Цзин Ци пригласил его, само собой, нужно составить ему компанию и не разочаровать.

Наконец, после великой аудиенции во дворце в первый день второго лунного месяца князь Наньнина больше не мог развлекаться — наследный принц Хэлянь И лично сопроводил его на торжественную церемонию, чтобы выслушать доклады чиновников и встретиться с человеком, который появлялся при дворе лишь несколько раз в год, Хэлянь Пэем.

Неизвестно, сожалел Хэлянь Пэй о своем приходе или беспокоился о чем-то, но не успел он сесть, как в нетерпении приказал «докладывать, если есть что, а если нет, то закончить», словно его трон был усыпан гвоздями. Глаза императора были полуприкрыты, а на лице отразилось нетерпение, что отчетливо намекало чиновникам говорить кратко и по сути дела, а затем безотлагательно опуститься на колени, чтобы император мог удалиться.

Однако кое-кто совершенно не обращал внимания на происходящее. Начальник цензората, Цзян Чжэн, вышел вперед и откровенно обвинил в служебном проступке цензора военного министерства, Ли Хунвэя, и полковника города Бэйтуня, Ян Далиня: «Вели бессмысленные разговоры о делах на северо-западе, вводили людей в заблуждение коварными речами, вынашивали дурные намерения и замышляли незаконные действия».

Стоило Хэлянь Пэю увидеть Цзян Чжэна, как у него разболелась голова. Этот старый чудак мог казаться вялым и равнодушным, но стоило ему начать говорить, как невероятно густые, словно ветки, брови взлетали вверх одна за другой. Ничего хорошего от него ждать не стоило — он открывал рот либо для обвинения, либо для упрека.

Однако на этот раз никто, включая Цзин Ци, не смог моментально отреагировать на его слова. Этот старик Цзян не считался очень важным чиновником, но его моральные качества были довольно неплохи. Он давно прославился как человек прямой и твердой воли и не имел ничего общего с Чжао Минцзи и ему подобными, что только и пытались изловить возможность укусить друг друга, сутками гадали о мыслях государя, льстили, заискивали и спекулировали всю свою жизнь.

Потому если он и открывал рот, то непременно говорил по существу.

Если не учитывать, каким человеком был обвиненный Ян Далинь, странность заключалось в том, что он был всего лишь полковником в маленьком пограничном городе: если бы кто-то назвал его пустяком, то пустяк почувствовал бы себя несправедливо обиженным. Другое дело господин Ли, Ли Хунвэй, — единственный из немногих честных сотрудников никчемного военного министерства.

Такие люди часто сталкивались с завистью и попадали в неприятности — жалоба на него была бы пустяковым делом, если бы обвинителем был не Цзян Чжэн.

Еще более странным было то, что, по слухам, старик Цзян и Ли Хунвэй разделяли неплохие отношения.

Цзин Ци украдкой взглянул на Хэлянь И, который как раз недоуменно уставился на него и легонько покачал головой.

Ли Хунвэй остался спокоен и лишь приподнял голову, услышав свою фамилию, но затем продолжил хранить молчание, словно мертвец.

Хэлянь Пэй сжал переносицу и собрал душевные силы, чтобы справиться с этим упрямым, несговорчивым стариканом:

— Чем Ли Хунвэй и Ян... Ну, тот полковник Ян так сильно расстроили тебя?

Цзян Чжэн с глухим стуком упал на колени и отчетливо сказал:

— Докладываю Его Величеству! В седьмой день прошлого месяца цензор военного ведомства, Ли Хунвэй, имея лишь несколько ничем не подтвержденных заявлений от полковника Ян Далиня, осмелился открыто порочить правительство, делать самонадеянные замечания о делах на границе, преднамеренно запугивать людей и играть на их чувствах. Этот слуга осмелится спросить господина Ли: сейчас политика двора чиста и безмятежна, наш правитель храбр, во всех четырех морях установлен мир, везде царит изобилие — так почему ты позволяешь себе нагло утверждать, что люди племени Вагэла стекаются в Бэйтунь и в ближайшие несколько лет эти изменения станут угрозой для наших границ? Что ты замышляешь?

Безразличное выражение лица Хэлянь Пэя наполнилось эмоциями.

Цзин Ци и Хэлянь И переглянулись. Чувства Хэлянь И в тот момент были неоднозначными. Цзин Ци тихо вздохнул и наклонил голову, чтобы посмотреть на Цзян Чжэна, который закончил свою пылкую речь, наполненную праведным негодованием — Цзин Ци сразу понял, что тот никогда не собирался выдвигать обвинения против Ли Хунвэя.

«Ли Хунвэй поверил на слово Ян Далиню...» В первые годы становления империи на границах непрерывно возникали беспорядки, потому Великий предок издал приказ, согласно которому все начальники пограничных гарнизонов, независимо от ранга, имели право докладывать о дворцовой политике. Даже если бы Ян Далинь был обычным сотником, а не полководцем, он мог бы немедленно направить Хэлянь Пэю письмо, если бы на границе возникла проблема. Почему же он в таком случае не обратился с докладом непосредственно к императору, а пошел к Ли Хунвэю?

Кроме того, пусть обычно император и редко появлялся при дворе, он определенно хотя бы мельком просматривал предоставленные чиновниками доклады. Даже будь Хэлянь Пэй абсолютно безнадежен, в вопросах безопасности границ он не осмелился бы притворяться глупцом и смотреть на положение сквозь пальцы. Так или иначе он спросил бы: «Это правда?»

Однако об этом деле сообщили седьмого числа прошлого месяца, а Хэлянь Пэй до сих пор ничего не знал – причина заключалась в том, что император проявил невнимательность... или в том, что он никогда не видел этого доклада?

Если предположить, что император никогда не видел этого доклада, то куда он мог деться?

Господин Цзян действительно постарался вложить в это полуправдивое обвинение двойной смысл. Возможно, он и Ли Хунвэй заранее обговорили этот вопрос, однако неизвестно, достигнут ли они желаемого результата. Цзин Ци незаметно воздохнул. Вероятно, это будет очень трудно.

Хэлянь Пэй устроился на императорском троне и прогрузился в раздумья. Никто не мог сказать, рад он или разгневан. Какое-то время спустя он произнес протяжное «О» и перевел взгляд на Ли Хунвэя:

— Сановник Ли, вы когда-нибудь представляли подобный доклад?

Ли Хунвэй опустился на колени:

— Отвечаю Его Величеству! Ваш слуга действительно писал этот доклад. Все сказанное слова вашего слуги и полковника Яна — чистая правда, ни слова преувеличения. Эти варвары из племени Вагэла использовали ежегодный Весенний рынок, чтобы обосноваться на северной границе, собрались толпой и отказываются уходить, нарушая все правила. Если не усилить контроль, боюсь, мира на северо-западе не будет. Умоляю Ваше Величество судить об этом со всей мудростью.

Как и ожидалось, Хэлянь Пэй пропустил мимо ушей все происходящее на северо-западе, поскольку его внимание занимал другой вопрос.

— Как странно! — усмехнулся он. — Вы слышали? Они уже вонзили друг в друга когти, а я до сих пор и тени доклада от седьмого числа прошлого месяца не видел.

Последние несколько слов были произнесены холодно и мрачно — никто во дворе, наполненном генералами и министрами, не осмелился подать голос.

Цзин Ци никогда бы не подумал, что столкнется со столь любопытным делом в первый же день пребывания при дворе. Раньше он не присутствовал на аудиенциях, но прекрасно понимал ситуацию благодаря Хэлянь И и некоторым осколкам воспоминаний из прошлой жизни. Кто бы мог подумать, что бурное подземное течение уже стало столь сильным? Он слегка нахмурился: планы на будущее, похоже, претерпят кое-какие изменения.

Что бы ни происходило на северо-западе, для Хэлянь Пэя это было лишь делами далеких земель. Императора заботило лишь то, кто набрался храбрости подложить свинью ему под нос и не собирается ли этот шутник захватить власть.

— Чжэн Си, кто должен представлять доклады? — спросил он.

— Евнух Вэй Чэн, Ваше Величество, ранее работавший в Дворцовом Управлении, — поспешно ответил евнух Си.

Хэлянь Пэй холодно фыркнул.

— Пригласи сюда этого Вэй Чэна, евнуха Вэя, что владеет изумительными приемами.

Старший евнух императорского кабинета не имел других обязанностей, кроме ежедневного сбора документов, поданных чиновниками, и передачи их императору для ознакомления. Изначально этой должности не существовало — ее особым распоряжением учредил хитрый правящий император, чтобы иметь возможность решать политические вопросы самым ленивым образом.