Она поворачивается, ее взгляд встречается с моим, когда она подносит шампанское к губам, и она становится очень неподвижной.

На мгновение никто из нас не двигается. Ее бокал покоится на нижней губе, и я представляю, как шипят пузырьки на ней, как покалывают, если я проведу языком по тому же месту. Мои мышцы напрягаются, член подрагивает от нетерпения. Я хочу ее — чувство, настолько близкое к потребности, что оно пугает меня, когда проносится сквозь меня, пока ее голубой взгляд удерживает мой.

Медленно Мила опускает бокал. Она идет ко мне, переставляя одну ногу перед другой, медленной, грациозной походкой, которая подражает ее движениям на сцене. Все, что она делает, изящно, элегантно. Я замечал это и раньше, но никогда так сильно, как сейчас.

— Лоренцо. — Мое имя прозвучало шепотом на ее губах, и я почувствовал, как у меня сжалась грудь. — Я не думала, что ты будешь здесь сегодня вечером. Я подумала, что ты не придешь.

— Почему бы и нет? — Я говорю тихо, но даже я слышу в нем напряжение. — Моя семья покровительствует балету.

— Может быть, ты не захочешь, чтобы тебя видели рядом со мной. Кто знает, кто еще здесь находится? — Она окидывает комнату взглядом, и я смеюсь во все горло.

— Я уверяю тебя, что никто из полиции Лос-Анджелеса недостаточно культурен, чтобы прийти на балет. Даже Доусон. А я с ним уже поговорил.

— Правда? — Она все еще не смотрит на меня. — Мне не надо задерживать дыхание, чтобы Адамс оставил меня в покое?

От этих слов у меня внутри все переворачивается. Она не верит, что я смогу защитить ее, и эта мысль ранит сильнее, чем следовало бы. Я хочу защитить ее. Я вспоминаю тот короткий момент в балетной студии, когда она погрузилась в меня, когда она, казалось, хотела, чтобы я обнял ее, и моя грудь снова болит. Я хочу, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом со мной.

В этот момент меня осеняет, почему я так и не смог принять ее предложение.

— Мила. — В том, как я произношу ее имя, есть настоятельная необходимость, которая пугает ее, я вижу это по ее лицу. На мгновение безразличное выражение сменяется серьезным, когда она поворачивается ко мне лицом.

— В чем дело? — Она поднимает подбородок, в ее глазах любопытство и намек на замешательство. — Я не могу стоять здесь и разговаривать с тобой всю ночь, мне нужно идти…

— Я знаю. — Я тяжело сглатываю, рука рефлекторно дергается от желания дотянуться до нее, но я останавливаю себя. — Я хочу тебя, Мила. Я не переставал хотеть тебя с того момента, как ты вошла в мой кабинет. И все же я отклонял твое предложение снова и снова, даже когда это означало, что мы не должны быть так близко друг к другу, как сейчас. Я все время спрашиваю себя, почему.

— Потому что у тебя моральное отвращение к тому, чтобы платить за секс. — Ее голос по-прежнему тихий, но я слышу в нем нотки обиды. Мои отказы причиняли ей боль, я это знаю. Даже те моменты, когда я уступал, когда мы оба уступали, не могут полностью избавить ее от боли. — Я понимаю, Лоренцо…

— Нет. То есть да, это так. — Я вижу, как ее взгляд скользит по моему плечу, и говорю быстрее, пытаясь объяснить, пока она не отстранилась от меня. — Я продолжаю чувствовать…что хочу защитить тебя. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности рядом со мной. А как ты можешь, если я могу забрать у тебя все в один миг? Как ты можешь чувствовать себя в безопасности, лежа со мной в постели, в моих объятиях, если твоя безопасность зависит от того, чтобы угодить мне, и моим прихотям? Ты никогда не почувствуешь себя настоящей. И я хочу…

— Ты можешь сделать это сейчас, при нынешнем положении вещей. — Мила тяжело сглотнула и сделала шаг назад. — Если ты не позволишь мне продолжить… — Она поднимает взгляд, и выражение ее лица меняется, снова превращаясь в нечто приятное и безвкусное. — О. Аннализа. Позволь представить тебе моего инструктора — это мисс Аннализа Лоран. Аннализа, это Лоренцо Кампано.

Женщина, с которой она меня знакомит, маленькая и невысокая, ниже Милы, с седеющими каштановыми волосами, собранными в такой же тугой пучок, одета в темно-синие брюки с высокой талией и белую шифоновую рубашку, завязанную бантом у горла, поверх которой надет такой же синий жакет. Она окидывает меня оценивающим взглядом.

— Ваша семья внесла большой вклад в балет, месье Кампано. Я уже встречалась с вашим старшим братом, но с вами или другими вашими братьями и сестрами — никогда. Остальные члены вашей семьи здесь?

— Аида развлекается, знакомясь с некоторыми из ваших танцоров. — Я киваю в сторону того места, где моя сестра с горящими глазами обсуждает танцора-мужчину, которого я видел в паре с Милой. — Данте где-то здесь со своей девушкой.

— Ах, да. Я помню, он привел ее сюда на последнее шоу. — Она кивает. — Что ж, возможно, я познакомлю вашу сестру. Мила, не задерживайся слишком долго с одним гостем.

Она уходит, а я смотрю на Милу. Момент между нами упущен, и мне жаль, что я не могу его вернуть.

— Она, конечно, с характером.

— Она ужасающая. — Мила поджимает губы, она явно на взводе. — Она может покончить со всей моей карьерой по одной прихоти. Она в совете директоров, и ее слово имеет большой вес.

— Ну, тебе не о чем беспокоиться. Твое выступление было невероятным. — Я смотрю в ту сторону, куда ушла Аннализа. — Не могу поверить, что она помнит, кого Данте привел в прошлый раз.

— Она мало что забывает. — Мила разглаживает руками юбку. — Я рада, что тебе понравился балет. Увидимся. — Она колеблется, ее губы почти складываются в форму моего имени, но она не произносит его. А потом она отходит от меня, растворяясь в толпе.

Наблюдая за ее уходом, я чувствую себя дергано и беспокойно, как будто моя кожа слишком тесна для моего тела. Мне потребовалось все, чтобы не прикоснуться к ней на глазах у всех, вести себя так, будто мы всего лишь знакомые, и это только усиливает мое волнение. Ни одна женщина никогда не заставляла меня чувствовать себя так. Никто никогда не доводил мой самоконтроль до предела и не занимал мои мысли так, как она. Это кажется почти невыносимым.

Я хочу пойти за ней, и мне требуется все, чтобы удержать себя от этого.

Вечеринка проходит как в тумане. В какой-то момент Данте находит меня и говорит, что они с Эммой собираются уйти пораньше, его рука обхватывает ее талию и ложится на ее бедро таким образом, что мне становится ясно, почему они не остаются. Это только подчеркивает, что женщина, которую я хочу, очень далека от того, чтобы быть у меня на руках.

Я едва могу уследить за Милой. Она порхает от гостя к гостю, как стрекоза в белой марле, ее изящная фигура то исчезает в толпе, то появляется. У меня легкий гул от шампанского и коньяка, оба они тепло горят в моей крови и лишь слегка смягчены несколькими закусками, которые мне удалось урвать. Некоторые балерины пытаются завязать разговор, светская беседа, которая, как я знаю, предназначена для того, чтобы я подольше оставался рядом и замечал их очарование, но я не могу ни на чем сосредоточиться в течение долгого времени. Все, о чем я могу думать, это Мила и то, удастся ли мне снова поговорить с ней до конца вечера. Каждый раз, когда я вижу, как с ней разговаривает другой мужчина, каждый раз, когда я вижу, как она откидывает голову назад от смеха, ревность бурлит в моих венах. Я хочу запустить руку в ее волосы, провести пальцами по тонкому, бледному горлу и целовать ее до тех пор, пока в ее голове не останется ни одной мысли, кроме меня.

Это похоже на безумие, и я полностью захвачен им.

Я иду к бару, чтобы взять еще один бокал коньяка, ревность и разочарование бурлят во мне, и возвращаюсь с бокалом в руках как раз вовремя, чтобы мельком увидеть ее за столиком в нескольких футах от себя. Она стоит рядом с мужчиной, которого я узнаю.

Мужчина высокий, темный блондин, широкоплечий, в костюме, который сидит на нем хорошо, но не настолько хорошо, чтобы быть сшитым на заказ. Еще до того, как он поворачивается настолько, что я вижу его профиль, я понимаю, что это Егор Вилев.

Я стискиваю зубы так сильно, что слышу звук их скрежета. Мне и так было неприятно наблюдать, как она разговаривает со всеми остальными мужчинами здесь, но вид этого ублюдка из Братвы, ведущего с ней беседу, заставляет меня потерять то немногое чувство самоконтроля, которое у меня еще осталось. Было бы верхом глупости пересечь комнату и врезать ему кулаком в лицо, а еще хуже — из-за женщины, на которую я совершенно не претендую. Еще хуже, потому что она работает на меня, и это подтолкнет Братву к более глубокому изучению дел моей семьи. Это усложнит нашу жизнь и поставит под угрозу Милу.

Но все равно, когда я наблюдаю, как она улыбается и смеется над его словами, мой самоконтроль ослабевает. Неважно, что я уверен, что она разыгрывает спектакль. Так было с каждым человеком, с которым я видел, как она разговаривала. Мои мысли перекликаются с одним ярким, жгучим словом, прокладывающим путь по моим венам, пока я наблюдаю за ней.

Моя.

С наступлением позднего вечера вечеринка начинает редеть, гости расходятся парами и группами. Мила что-то тихо говорит Егору, с улыбкой касается его руки, и я стискиваю зубы, когда она поворачивается и уходит, пробираясь сквозь толпу к двойным дверям в дальнем конце зала.

Прежде чем я успеваю остановить себя, я начинаю следовать за ней. Я допиваю последний коньяк и ставлю бокал на стол, проходя мимо нее, единственная мысль — мне нужно увидеть ее. Мне нужно поговорить с ней. Мне нужно…

Она нужна мне.

И теперь меня не остановит даже здравый смысл.