10

КАТЕРИНА

Мы не разговариваем два дня.

Не то чтобы мы не виделись. Домик маленький, по крайней мере по сравнению с домом моей семьи в Нью-Йорке, и полностью избегать друг друга невозможно. Напряжение между нами можно резать ножом, и я, честно говоря, удивлена, что Лука не наказал меня на следующее утро, после того как я снова наговорила ему гадостей, прежде чем отправиться спать. Но он не только не будит меня с приказом нагнуться над какой-нибудь поверхностью и поднять платье для наказания, он даже не замечает меня.

Это даже хуже, чем если бы он решил отшлепать меня еще раз.

На третий день Бруно возвращается с вещевым мешком одежды для меня, чему я очень рада. Я носила то, что было оставлено в комнате от прежних жильцов, а в данном случае это несколько пар черных леггинсов, которые нелестно обтягивают меня, и мужские рубашки на пуговицах больших размеров. Я безмерно благодарна за то, что у меня снова есть своя одежда, и горячо благодарю Бруно, прежде чем отправиться наверх, чтобы переодеться в то, что позволяет мне чувствовать себя более похожей на себя, в данном случае в джинсы и шелковую блузку без рукавов с достаточным декольте, которое, как я надеюсь, Лука сможет заметить.

Динамика между нами изменилась, и я не настолько наивна, чтобы думать, что он мог сделать это не нарочно. Раньше я держала его на расстоянии, пока он дразнил и мучил меня, заставляя постепенно отдавать все больше и больше своей невинности, но теперь он отстранился, став холодным, в то время как я лежу без сна по ночам, сгорая от желания получить больше его прикосновений. Та первая ночь в убежище пробудила во мне что-то, не просто осознание того, что я могу получить удовольствие от мужчины, но и более глубокую, темную потребность, о которой я не подозревала.

Я была почти разочарована, когда на следующее утро он не отшлепал меня.

Когда я спустилась вниз, Луки нигде не было видно. Окна заколочены, так что я не вижу, что происходит, но, стоя возле одного из них, я слышу негромкие голоса снаружи, это разговаривают Лука и Бруно, хотя я не могу разобрать, о чем они говорят. Я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу, стискивая зубы от досады, что меня оставили в стороне.

Для меня, как ни для кого другого, важно, что происходит, и я хочу знать. Я ненавижу мысль о том, что меня нужно держать в полном неведении, под полной защитой. Я ничуть не менее умна, чем Лука, и могу помогать ему, быть его партнером. У моих родителей никогда не было такой динамики, но я надеялась, что тот, за кого я выйду замуж, захочет видеть во мне нечто большее, чем просто сосуд для удовольствий и детей, что он захочет, чтобы я стала и его партнером. Кем-то, кто мог бы быть полезен, иметь право голоса при принятии решений.

Это всегда было несбыточной мечтой, но я не могу не бороться с ней. Однако это только усиливает мое беспокойное настроение, когда Лука наконец заходит и закрывает за собой дверь на ключ.

— Что ты делаешь, обтираясь у окон? — Спрашивает он, сузив глаза, когда видит меня, и я краснею, мгновенно раздражаясь от того, что это первые слова, которые он произнес в мой адрес за последние сорок восемь часов.

— Пытаюсь не оставаться в стороне от всего, что происходит, — отвечаю я так же резко. — Тебе есть что мне рассказать? О моих родителях или о Софии?

Лука сжимает челюсть.

— Твое отношение опасно близко к...

— К чему? Ты собираешься привести меня в другую комнату, нагнуть над поверхностью и отшлепать? Заставишь меня снова глотать твою сперму? Если собираешься, то можешь хотя бы ответить на мои вопросы, прежде чем приступать к делу?

Лука усмехается.

— Тебе бы это понравилось, не так ли? — Он подходит ко мне ближе, от него исходит хвойный аромат его одеколона, его высокая мускулистая фигура нависает надо мной, когда он смотрит на мое бледное, вздернутое лицо. — Знаешь, твои комментарии перед тем, как ты легла в постель той ночью, и твое поведение после этого абсолютно точно заслуживали еще одного наказания. Я откладывал его, потому что не хотел навредить тебе, отшлепав еще раз так скоро. Но есть и другая причина, и ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Катерина.

— Я понятия не имею, о чем ты. — Я скрещиваю руки, вызывающе глядя на него, и он смеется. Это, конечно, только еще больше злит меня.

— Да, это так. — Он уже совсем близко, почти касается меня, и сердце бешено бьется в груди. — Ты хочешь, чтобы я снова наказал тебя, Катерина, осознаешь ты это или нет, но я думаю, что да. Последние два дня ты вела себя как стерва: отказывалась разговаривать со мной, воротила нос, когда я находился в комнате, таилась у окон, чтобы подслушать мои разговоры. Ты хочешь получить то, что тебе причитается. И поэтому я до сих пор не дал тебе этого, потому что это скорее наказание - оставить тебя корчиться, где бы ты ни сидела, желая испытать боль и удовольствие от моего ремня, обещание оргазма, если ты будешь терпеть порку как хорошая девочка. Это скорее наказание, чтобы ты гадала, когда же я наконец дам тебе его…если вообще дам.

Лука наклоняется еще ближе, его губы касаются моего уха.

— Может быть, я больше никогда не буду тебя шлепать, Катерина. Может быть, я позволю тебе всю оставшуюся жизнь хотеть того, о чем ты стесняешься просить, сгорая от этого. Я оттрахаю тебя быстро, красиво и ванильно, как хороший муж, и ты сможешь вечно страдать, желая того, что я дал тебе попробовать.

Я не могу скрыть шокированного выражения лица, когда он отстраняется, выглядя слишком довольным собой за то, что так хорошо меня понял, или остановить вспышку гнева, которая горячо рвется сквозь меня.

— Ты так чертовски доволен собой, — шиплю я. — Ну, ты все неправильно понял. Я не хочу ничего из этого...

— Помни, что я говорил о лжи, Катерина. — Глаза Луки сузились. — Если я еще не решил, наказывать тебя снова или нет, это не значит, что я не веду счет.

Я бросаю на него взгляд.

— Мне все равно, — огрызаюсь я. — Ты скоро станешь моим мужем, независимо от того, как кто-то из нас к этому относится, поэтому я уверена, что ты считаешь, что можешь использовать меня, как тебе заблагорассудится. Мне надоело спорить с тобой об этом. Но я хочу знать, что происходит дома. Я хочу знать, в безопасности ли моя семья. В остальном ты можешь игнорировать меня все время, пока мы здесь, мне все равно.

— Это две лжи. — Лука поднимает бровь, не сводя с меня пристального взгляда. — Но я дам тебе то, что ты так хочешь знать, Катерина, если только ты пообещаешь не пытаться покинуть это убежище, пока я не скажу, и мы не уйдем вместе. Понятно?

Страх пронзает меня насквозь. Что бы он ни знал, это должно быть плохо, раз он хочет, чтобы я дала такое обещание.

— Я обещаю, — быстро говорю я, и мой голос дрожит, несмотря на все мои усилия остановить его. — Я не буду пытаться уйти.

— Хорошо. — Лука проводит рукой по волосам, и в его раздражении появляется вспышка сочувствия, настолько короткая, что я почти не замечаю ее, прежде чем она снова исчезает. — С твоим отцом все в порядке. С Софией тоже все в порядке, хотя она и получила несколько поверхностных травм, когда спешила выбраться из театра. Перелом лодыжки, несколько шишек и синяков. Ничего страшного.

— А моя мама? — Мое горло сжимается от страха, потому что я знаю, что он не просто так оставил этот вопрос напоследок.

Лука испускает долгий вздох.

— Она в больнице, — медленно говорит он. — Это... это выглядит не очень хорошо, Катерина. Она еще не пришла в сознание.

Я чувствую себя так, будто меня сбил грузовик. На мгновение я физически пошатываюсь, сердце колотится в груди, в ушах стоит гул, пока я пытаюсь осмыслить то, что он только что сказал.

— Она выживет? Я имею в виду...

— Сейчас никто не знает, — говорит Лука с ноткой мягкости в голосе. — Она была сильно ранена. Она ударилась головой во время взрыва. Врачи не могут сказать точно...

— Я должна быть рядом с ней. — Я начинаю протискиваться мимо него. — Бруно еще здесь? Он может отвезти меня...

— Нет. — Рука Луки обхватывает мое запястье и тянет меня назад, а я бьюсь в его руках, сопротивляясь. — Катерина, остановись! Ты не можешь уйти. Это слишком опасно. Твой отец хочет, чтобы ты была здесь, и я тоже, здесь ты в безопасности. И твоя мать тоже хотела бы этого...

— Ты этого не знаешь! — Я пытаюсь высвободиться и вздрагиваю, когда он крепко сжимает меня. — Отпусти меня!

— Нет. — Его голос ровный и безэмоциональный, с ним невозможно договориться. — Я не могу этого сделать, Катерина. Даже если бы я хотел, у меня есть приказ твоего отца. Но я хочу оставить тебя здесь, для твоего же блага.

— Как будто то, что ты меня отшлепал, было для моего же блага? — Я снова пытаюсь проскочить мимо него и направиться к двери, но Лука хватает меня и сильно прижимает к ней.

— Да, — рычит он, прижимая меня к себе, его глаза темнеют и сужаются, когда он удерживает мой взгляд. Я чувствую, что мое сердцебиение учащается в соответствии с интенсивностью его взгляда, но я слишком переполнена эмоциями, чтобы обращать на это внимание. — Я оберегаю тебя, Катерина. Твои эмоции, твой страх и гнев берут верх над тобой. Когда это так, когда тебе нужен кто-то, кто присмотрит за тобой, я могу быть рядом. Я могу уберечь тебя. Но ты должна меня выслушать.

Его руки лежат на моих запястьях, прижимая меня к двери.

— Я хочу сделать это прямо сейчас, — выдыхает Лука, в его голосе слышится низкое рычание. — Я хочу развернуть тебя и сказать, чтобы ты держала руки на двери, пока я стягиваю эти узкие джинсы и опускаю ремень на твою задницу. Я хочу поставить тебя на колени и заставить сосать мой член, в извинение за твое поведение. Но я не собираюсь делать этого прямо сейчас. Знаешь, почему?

Я качаю головой, слезы наполняют мои глаза, а эмоции смешиваются, страх и горе, похоть и смятение.

— Нет, — шепчу я, и Лука снова смотрит на меня с оттенком сочувствия в глазах.