Должна ли я была готовиться к этому событию? Делать умственные упражнения? Я не знала. Но все, ч ...
Должна ли я была готовиться к этому событию? Делать умственные упражнения? Я не знала. Но все, что я сделала, это пошла по улице к Колодцу дураков. Это был последний день фестиваля королей; световое шоу с фонарями позже вечером завершило недельное веселье.
Солнце согрело мою кожу, но под ней все еще поселилось онемение. Номер тринадцать. Я закрыла глаза, пытаясь ослабить хватку на сердце. Чувствовал ли он вину за мою смерть? И это был его способ оправдаться?
На площади установили помост для королевской семьи, но он был пуст. У Максима, вероятно, были дела поважнее, чем смотреть, как люди сходили с ума от королевы и принцессы Симбии. Площадь заполнила толпа; было даже установлено несколько бочек с вином.
Мой взгляд упал на мою мать, которая стояла рядом с рыжеволосой женщиной. Похоже, она сказала несколько прощальных слов, прежде чем подойти ко мне.
Я подозрительно посмотрела на женщину.
— Это что...
— Да.
— Почему ты разговариваешь с женщиной, которая спит с Клинтоном, и с той, которую ты называешь шлюхой?
Она пожала плечами.
— Мне понравилось ее платье, и я хотела узнать, какая модистка его сшила.
Я покачала головой, выдыхая сухое веселье. Этот город начинал казаться мне слишком маленьким.
Оглядев окрестности, я поняла, что дураков оказалось больше, чем я думала. Я была уверена, что все мы считали себя особенными. Что мы оставались в здравом уме, заглядывая в Колодец Дураков. Это была единственная причина, по которой образовалась очередь из людей, которые, я была уверена, приезжали со всего мира в поисках того, что они хотели знать больше всего.
Однако что бы это могло быть такого, что заставило бы кого-то рисковать своей жизнью, чтобы узнать ответ? Возможно, моя проблема была не такой оригинальной, как я всегда думала.
Магистрат взошел на помост, и, конечно же, его взгляд встретился с моим. Он нахмурился, и я улыбнулась, слегка помахав ему рукой. Его челюсть дернулась, но затем он сделал самый слабый взмах, который я когда-либо видела со свитком в руке. Меня охватило некоторое веселье.
— О, спасибо Алирии, — услышала я голос маленького мальчика, когда несколько человек расступились в толпе.
Генри лавировал между ними, пока не встал перед моей матерью и мной.
— Я знал, что ты слишком хороша, чтобы позволить этому старому козлу повесить себя. Хотя, конечно, позволила ему вытянуть это. Я старался держаться подальше от неприятностей, и вот мне почти что приходится спасать тебя.
Я рассмеялась.
— Я действительно не верю, что ты вдруг отказался от своих старых привычек.
Он приподнял бровь.
— Почему это?
Я повернула голову, взглянув на Ташу, которая стояла на цыпочках в дюйме от кошелька какого-то мужчины с решительным блеском в глазах.
Генри нахмурился.
— Таш самостоятельная. Она на меня не работает.
— Верно. Что бы она сделала со всеми этими деньгами? Купил бананов? — сухо спросила я, как только Таша подошла к нам и сунула Генри в руку кошелек с монетами.
Обезьяна бросила на меня злобный взгляд, как будто я только что оскорбила ее своей стереотипной шуткой.
Моя мать ковыряла ногти, пока Генри, нахмурившись, разглядывал ее.
— Она похожа на тебя, — сказал он мне.
— Я ее мать, — сухо ответила Рейна.
— Ну, ты молодец, что чуть не повесила ее, не так ли?
Моя мать вскинула голову, оглядывая Генри, прежде чем перевести взгляд на меня.
— Почему мы разговариваем с крестьянскими мальчиками?
Взгляд Генри опасно сузился.
— Перед тобой честолюбивый Титан, мама.
Она фыркнула.
— Я просто не уверена, почему он хочет им стать, — добавила я.
— У титанов есть цель, — хвастался он. — И им всегда достаются все женщины.
Веселье и неверие нахлынули на меня при виде этого маленького мальчика — мужчины.
— Мужчины, — пробормотала моя мать. — Они начинают молодыми, не так ли?
— О, нет. Мне нужно идти. Мама всего лишь послала меня за молоком, но я отвлекся.
— Молоко приносят только по утрам, Генри.
— Я знаю, — сказал он. — Я сказал, что отвлекся, не так ли?
Было семь часов вечера. У меня вырвался смешок.
— Да, я бы определенно поспешила сейчас, пока она не забеспокоилась.
Моя мать вздохнула, когда он ушел.
— Я так рада, что у меня не было мальчика.
Я недоверчиво выдохнула.
— Начнем с того, что не ты меня растила, мама.
Она только нахмурилась, прежде чем повернуться, чтобы поговорить с женщиной, которую, должно быть, знала на этом собрании. Вероятно, у Клинтона был роман с какой-то другой женщиной.
Судья закончил свою речь, и я увидела, как первый мужчина шагнул вперед, взялся за края колодца и заглянул внутрь. Прошло несколько секунд, а затем он сделал шаг назад, вглядываясь в толпу, прежде чем ушел. Ну, я догадалась, что ожидала чего-то другого. Он выглядел ошеломленным, но в порядке…
Он успел добежать до конца улицы, прежде чем раздались крики.
Мой желудок сжался, и я заметила, что некоторые люди выходили из очереди. Но некоторые все еще были настроены решительно. Один за другим они подходили и заглядывали внутрь, некоторые из них после этого падали на колени, держась за головы. Некоторые шли по улице. Но ни один, казалось, не сохранил своего здравомыслия.
Я быстро теряла свою храбрость. Она утекала с каждым человеком, который выходил вперед. Очередь затихала, и меня покрывала тонкая струйка пота.
Я так много напортачила в своей жизни. Собиралась ли я отказаться от этого? Собиралась ли я стать продуктом своего имени?
Мое сердце билось так сильно, что я могла слышать его, но прежде чем успела передумать, я шагнула вперед. Я подавила свой страх, подходя все ближе и ближе. Моя мать что-то говорила, но все, что я могла слышать, — это легкий ветерок и звон в ушах.
Я не останавливалась, пока мои руки не коснулись прохладного камня колодца, и мое отражение не взглянуло на меня.
Вода была такой спокойной, ни малейшего движения. Мое изображение смотрело на меня; она была темноглазой, молодой, глупой. Она даже не была человеком, хотя и знала, как совершать человеческие ошибки.
Я была всего лишь ребенком, занималась домашними делами и улыбалась своей бабушке.
Я была немного старше, когда переходила ручей у соседей.
Я была еще старше, улыбалась мальчику с противоположной скамьи на мессе и решала, что, возможно, они все-таки не такие уж мерзкие.
Мне было восемнадцать, я смотрела на звезды и чувствовала себя более не в своей тарелке, чем когда-либо прежде. Хотя дело было не в месте, не в городе — дело было в моей коже.
Мне было двадцать, и за моей спиной стоял затененный Титан.
До сих пор, когда я стояла здесь, образ меня, смотрящего на это очень хорошо.
До завтра.
Закрой мои глаза. Закрой мои глаза.
Чтобы . . .
Мои легкие сжались.
Пожалуйста, остановись.
— Пожалуйста, остановись, — передразнил колодец.
За мое будущее. За тьму.
— Загляни в тот колодец ...— донеслось до меня.
Я крепко зажмурилась, отгоняя образы, но они все еще крутились в моем сознании. Звук тикающих часов в моих ушах.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Я оттолкнулась от колодца, сделав глубокий вдох.
Гнев, разочарование — все это захлестнуло меня и выплеснулось слезами по моим щекам. Я подняла глаза и увидела, что толпа нерешительно наблюдала за мной.
Я пошла прочь, вниз по улице.
Я не кричала.
Я ушла, зная, что ждало меня в будущем, и знала, что я не могла его изменить. Что путь, по которому я шла, уже проложен у меня под ногами, и я не могла пойти по другому.
Когда церковный колокол прозвенел восемь раз, я едва узнала его до самого последнего.
Моя точка зрения изменилась после того, как я заглянула в тот колодец. И я поняла, что мне нечего терять. Не тогда, когда я могла видеть свое будущее прямо перед глазами. Темнота. Одиночество.
Я решительно направилась в сторону северных доков, но с непоколебимым чувством беспокойства. Может, мне и было нечего терять, но это не означало, что я не боялась отказа.
Волна жары спадала, легкий ветерок уносил более высокую температуру прочь, и я сделала глубокий вдох, успокаивая свое беспокойство.
Солнце опускалось за океан, силуэты кораблей плыли по воде. Я шла по докам к кораблю "Титан" в северной гавани, пытаясь найти фигуру Уэстона среди матросов, загружающих корабль.
Я замерла, мое сердце бешено заколотилось, когда я увидела, как он спускался по трапу корабля в зону погрузки. Словно почувствовав мой взгляд, он метнул его в мою сторону.
На нем была кожаная куртка западного образца, и от этого на сердце у меня стало тяжело. Я понятия не имела, как сюда попала, но попала. Что такого было в этом человеке? Почему я не могла просто забыть его? Я не знала. Но это не имело значения, потому что этого не происходило.
Я знала, что "Долго и счастливо" не было, независимо от того, как развивалась история моей бабушки. Но я не могла позволить словам, которые я так и не произнесла, преследовать меня вечно.
Как ты вообще начала говорить мужчине о своих чувствах, мужчине, который, как ты знала, никогда ни с кем не делился этими словами и, вероятно, никогда не сказал бы? Как мне удалось бы сохранить свою гордость и признать это? И тогда меня осенило: у меня всегда будет моя гордость.
В тот момент я поняла, что храбрость и честность в долгосрочной перспективе гораздо важнее, чем гордость.
Я подавила все свои опасения и направилась к нему. Он остановился и только смотрел на меня тяжелым взглядом. Было немного темно, но он был достаточно заинтересован, чтобы остаться на месте.
Мое сердце так сильно билось в груди, когда я подошла к нему. Я подняла глаза, на мгновение встретившись с ним взглядом. Было несправедливо, что он был единственным мужчиной, которого я не хотела желать — даже не могла иметь, — и в то же время единственным, кто заставлял меня чувствовать себя живой.
Острая боль пронзила мою грудь. После сегодняшней ночи я больше никогда его не увидела бы.