Глава 13

РОЗАЛИ

Я обнаружила участок сада в стороне от других особняков сбоку от дома Виктора. Там я провожу свои дни с Луной, и не рискую столкнуться с кем-либо из членов семьи Виктора.

Я научила Луну сидеть и стоять, и работаю над тем, чтобы приучить ее лежать.

Всякий раз, когда Виктор дома, мы с Луной возвращаемся в мою комнату, где она дремлет, пока я читаю одну из своих книг.

Если бы не Луна и все эти книги, я бы сошла с ума.

Я украла блокнот и ручку из кабинета Виктора, чтобы вести счет дням. Каждый месяц – это праздник, потому что он приближает меня к моему двадцать первому дню рождения.

Впереди еще тридцать три месяца, и только Богу известно, как я их переживу. Некоторые дни даются легче, чем другие, и с помощью Луны бывают моменты, когда я забываю о своем затруднительном положении, и потеря моей семьи не такая острая и душераздирающая.

Виктор был занят на работе, и были даже дни, когда я его вообще не видела. Как последние два дня. Его не было дома, и я ненавижу, что совершила ошибку и скучаю по нему.

Больше всего меня беспокоят моменты, когда я забываю, кто он такой. Рутина тоже не помогает, потому что это место начинает казаться мне домом.

И я не могу допустить, чтобы это произошло.

Я не могу забыть, что я пленница на этой территории и что мой похититель – человек, который убил мою семью.

— Ложись, Луна, — говорю я, похлопывая по траве.

Она игриво отпрыгивает назад, затем подходит, чтобы понюхать мою руку.

— Нет. Ложись, — я пытаюсь обучить ее нежным голосом, мягко надавливая на ее спину, пока она не ляжет. — Смотри, вот так.

Я слышу двигатель машины, и прежде чем я успеваю схватить Луну, она бросается к черному внедорожнику и самым очаровательным образом виляет хвостом и задницей, когда Виктор вылезает из машины.

Я поднимаюсь на ноги, и, не в силах остановиться, мои глаза упиваются его видом.

Я скучаю по нему, когда его нет рядом, но ненавижу всякий раз, когда он дома. Мои эмоции крайне противоречивы, когда дело касается этого мужчины. И за ними всегда следует мучительное чувство вины.

Я начинаю хмуриться, когда мой взгляд останавливается на красных пятнах, покрывающих его мятую рубашку и пиджак.

Кровь.

Шок и беспокойство захлестывают меня, мое сердце мгновенно начинает биться быстрее.

Когда Виктор приседает, чтобы уделить взволнованной Луне внимание, я спешу к нему, спрашивая:

— Ты поранился?

Он выпрямляется и качает головой, когда смотрит на свою рубашку.

— Это не моя кровь.

Мои глаза расширяются, во рту пересыхает.

Виктор наблюдает за моей реакцией, затем наклоняет голову.

— Все же приятно, что ты беспокоилась обо мне.

Чувство вины поднимается подобно урагану, потому что мне должно быть наплевать на то, что с ним происходит.

— Пойдем, Луна, — говорю я онемевшими губами и, развернувшись, спешу обратно в дом.

Противоречивые эмоции бурлят в моей груди.

Когда я закрываю за нами дверь спальни, Луна запрыгивает на кровать и ложится, ее большие глаза наблюдают за мной, нахмурившись.

Я рада, что Виктор не пострадал, но мне также противно, потому что он, вероятно, снова убил.

Еще больше линий для татуировки на его спине. Хорошо, что они маленькие, а то бы места не хватило.

Эй, по крайней мере, он не похитил еще одну девушку.

Поднимая руку, я убираю волосы с лица и качаю головой.

Это безумие. Как я могу заботиться о своем похитителе?

Вероятно, это стокгольмский синдром.

Я сажусь на кровать и глажу Луну по голове, находя утешение в прикосновениях к ней.

Я не знаю, как я выживу в таком состоянии еще тридцать три месяца. ще больше линий для татуировки на его спине. Хорошо, что они маленькие, а то бы места не хватило.

Каждый раз, когда я начинаю забывать, кто такой Виктор, и мое сердце начинает открываться ему, происходит нечто подобное, напоминающее мне, что он глава Братвы.

Он удерживал и заставил меня смотреть, как мой любимый дядя умирает самым ужасным образом.

Он угрожал изнасиловать меня и душил.

У него нет совести.

Но он также приложил все усилия, чтобы сделать мое пленение здесь как можно более приятным.

Иисус, Розали! Прислушайся к себе. ‘Плен’ и ‘приятное’ никогда не идут рука об руку.

В мою дверь стучат, и она открывается прежде, чем я успеваю запретить войти.

Виктор одет в чистую футболку и спортивные штаны, что означает, что он будет дома до конца дня.

— Давай пообедаем, — говорит он.

Нет, он приказывает. Он никогда не просит.

— Я бы предпочла умереть с голоду, — бормочу я, обращая свое внимание на Луну, которая уже в стране грез.

— Или я мог бы накормить тебя силой, — угрожает он.

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги.

— Или ты можешь убить меня. — Бросив на него сердитый взгляд, я протискиваюсь мимо него и иду по коридору.

Я сажусь на табурет у островка и смотрю, как Виктор поджаривает куриные грудки, которые он использует для приготовления сэндвичей.

Мой взгляд охватывает каждый привлекательный дюйм его тела, его сильную челюсть, полные губы и темные глаза.

— Ты пялишься, — бормочет он.

— Просто интересно, как ты можешь так легко убивать людей.

Он усмехается.

— Это образ нашей жизни.

— Не моей, — бормочу я.

Его глаза переключаются на меня.

— И твоей тоже, маленькая Роза. Ты родилась в сицилийской мафии.

Я качаю головой.

— Я никогда не была частью этого мира.

Он прищуривается, глядя на меня, и страх пробегает по моему позвоночнику. Это случается не так часто, но когда это происходит, это чертовски неприятно.

— Как ты думаешь, чем зарабатывала на жизнь твоя семья?

Я не знаю.

Когда я молчу, он говорит:

— Это хорошо, что ты не знаешь, маленькая Роза. Не думаю, что ты сможешь справиться с правдой.

Что это значит?

Как будто Виктор может читать мои мысли, он качает головой.

— Будет лучше, если твоя память о своей семье не будет запятнана. Тебе нужно что-то хорошее, за что можно держаться.

Вот он снова делая вид, будто заботится обо мне.

— Ты изматываешь меня, Виктор.

Он замирает, его глаза горят в моих.

— Это первый раз, когда ты произносишь мое имя. — Довольный взгляд изгибает уголок его рта в адски горячей ухмылке, затем он приказывает. — Скажи еще раз.

Качая головой, я соскакиваю со стула.

Прежде чем я успеваю метнуться в направлении лестницы, Виктор встает передо мной, бросая на меня предупреждающий взгляд.

— Прекрати убегать.

Я никогда не остановлюсь.

Я поднимаю подбородок, чтобы посмотреть на него, желая казаться сильнее, чем я себя чувствую.

Виктор поднимает правую руку к моей щеке, и от его прикосновения по моей коже пробегают мурашки. Такое чувство, что каждая клеточка моего тела взрывается подобно фейерверку.

— Не надо, — шепчу я.

Когда я делаю шаг назад, то врезаюсь в островок. Виктор придвигается ближе, пока наши груди не соприкасаются, и его мужской запах окутывает меня.

О, Боже.

Его голос такой низкий и глубокий, что у меня по коже бегут мурашки.

— Не надо что?

Я отворачиваю голову и смотрю на холодильник.

— Ты знаешь.

Когда он наклоняется, я быстро закрываю глаза, но это плохая идея, потому что теперь я чувствую каждое его движение, а его дыхание, скользящее по моей челюсти и уху, вызывает у моей чувствительной кожи безумное покалывание.

Его рука сжимает мое бедро.

— Не прикасаться к тебе?

Я тяжело сглатываю от сильного влечения, заставляющего мой живот напрячься, в то время как жар разливается между ног.

Это неправильно.

— Ты пахнешь аппетитно, маленькая Роза. — Его губы касаются моего горла, и у меня вырывается сдавленный стон.

Он сказал мне похожие слова прямо перед тем, как они убили дядю Рикко.

Толкая его в грудь, я бросаюсь в сторону и бегу к лестнице.

Мое сердце выходит из-под контроля, и всепоглощающий стыд разливается по моим венам, как горячая лава.

Всякий раз, когда меня влечет к Виктору, я чувствую, что позорю свою семью.

Это слишком тяжело. Я не могу справиться с этими противоречивыми эмоциями.

Прячась в своей спальне, я напоминаю себе обо всем, что сделал Виктор, и о том, кто он такой.

Я загоняю все чувства, которые испытываю к нему, вместе с постыдными мыслями подальше, моля Бога, чтобы у меня хватило сил не поддаться им, потому что я не могу влюбиться в него.