Глава 1

ЛАРА

Габриэлю; 38. Ларе; 22.

Золушка сказала: ‘Будьте добры, имейте смелость и всегда верьте в небольшое волшебство’.

Я подавляю горький смешок, пока иду по коридору.

Золушка ошибается.

В воздухе раздается выстрел, звук пробегает рябью по моей коже. Я вздрагиваю, но вовремя останавливаю себя, чтобы не уронить поднос с черным чаем. С колотящимся в груди сердцем я останавливаюсь за дверью и, закрыв глаза, делаю глубокий вдох.

Она очень ошибается. Чтобы выжить в моем мире, нужно быть мертвым внутри, постоянно быть начеку и никогда не мечтать о невозможном.

Никогда ни о чем не мечтай.

Я открываю глаза, поднимаю подбородок и вхожу в гостиную. На долю секунды я бросаю взгляд на мертвое тело. На ковре пятна крови. Снова.

Парень не проработал здесь и двух недель. Жаль, что он не продержался дольше. Такими темпами у Тимона закончатся люди, которых можно убивать.

А это значит, что это только вопрос времени, когда я получу пулю с вырезанным на ней моим именем.

Я видела это множество раз, когда Тимон чувствовал необходимость угрожать мне. Он держит деревянный ящик, полный пуль с выгравированными на них именами всех сотрудников, рядом со своим любимым креслом.

Одному Господу известно, как я продержалась так долго.

Тимон привез мою мать из Польши после моего рождения. Она умерла, когда мне было двенадцать, и с тех пор я работаю у Тимона горничной. Мама часто цитировала мне Золушку, но после ее смерти я быстро поняла, что жизнь – это не сказка.

Тимон Мазур – глава польской мафии. Он верит, что сотрудников можно заставить повиноваться, избивая и угрожая. Он прав. Никто в этом особняке не посмеет пойти против него.

Ты не можешь просто однажды проснуться и решить, что больше не собираешься на него работать. Единственный выход – это смерть, и как бы плохо не было, я не готова умереть.

— Избавьтесь от этого куска дерьма, — рявкает Тимон на оставшихся троих мужчин.

Они поднимают тело и выносят его из комнаты, пока я ставлю поднос на стеклянный кофейный столик.

Черный взгляд Тимона останавливается на мне, пустой и жестокий.

— Я хочу креветок и устриц на ужин.

Я покорно киваю.

— Да, сэр. — Не желая проводить в его присутствии ни секунды дольше, чем нужно, я спешу выйти из комнаты.

— Разве я сказал, что ты можешь уйти! — кричит он мне вслед.

Мои ноги неуверенно останавливаются, плечи опускаются, и хотя каждый мускул в моем теле кричит мне не оборачиваться, я повинуюсь.

Я всегда повинуюсь.

Либо это, либо смерть.

Возвращаясь в гостиную, я опускаю глаза, уставившись на черную ткань юбки, которая заканчивается чуть ниже колен.

Когда я слышу, как кресло скрипит под его весом, я поднимаю взгляд. Взгляд Тимона прищурен на мне. Он кладет пистолет на стеклянный столик, затем сокращает расстояние между нами.

От его громоздкой фигуры исходит сила, а потеря половины волос нисколько не уменьшает его опасный и жестокий вид. У него круглые щеки и усы, которые закручиваются на концах.

Дурное предчувствие пронзает меня, и я стискиваю зубы, сжимая руки в кулаки по бокам.

Его мясистая ладонь касается моего левого уха, знакомая боль разливается по моей челюсти и шее. Сила удара отбрасывает меня вправо, мое бедро ударяется о золотой угол кофейного столика, а рука врезается в поднос. Горячий чай обжигает мою кожу, а затем мгновенно остывает.

Уставившись в ковер, я дышу сквозь острую боль в правом бедре.

Это оставит еще один синяк.

Я делаю вдох, моя грудь пуста от эмоций.

— Ты уйдешь только тогда, когда я дам тебе разрешение, — приказывает Тимон, его тон не оставляет места для споров. Не то чтобы я осмелилась спорить с ним. Я не настолько глупа.

— Да, сэр, — бормочу я, все еще не двигаясь со своего места на ковре.

— Еда должна быть здесь в шесть, — требует он.

Черт. У меня есть мне всего два часа.

— Да, сэр.

— Исчезни! — рявкает он. Вслед за этим он ворчит. — Кусок уродливого дерьма.

Слышать эти слова для меня не ново. Я знаю, что выгляжу некрасиво, и это меня не беспокоит. В моем мире красота приведет только к изнасилованию.

Морщась от резкой боли в бедре, я быстро поднимаюсь на ноги. Я собираю опрокинутую чашку и, вытащив тряпку из своего фартука, вытираю пролитый чай, прежде чем выбежать из гостиной.

Я стараюсь не хромать, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на боль в бедре. Останавливаясь на кухне, ставлю поднос, затем бросаю взгляд на Агнес, одну из других горничных.

— Прикажи подать чай в гостиную. Я собираюсь принести ужин для мистера Мазура. Он хочет морепродукты.

— Хорошо, — бормочет она, ее тон такой же, как мой – лишенный эмоций.

Все, кто работает под этой крышей, были приучены существовать только с одной целью – служить Тимону Мазуру, главе польской мафии.

Мы принадлежим ему, и он может делать с нами все, что ему заблагорассудится.

Покидая кухню, которая подходит для пятизвездочного шеф-повара, а не для приготовления блюд для Тимона, я спускаюсь по лестнице в задней части особняка в помещение для прислуги.

В подвале находятся два ряда кроватей и единственная ванная комната, где спят четыре горничные, три садовника и два дворецких.

Это был мой дом с тех пор, как я себя помню.

Тускло освещенное помещение – это то место, где мама обычно шептала мне сказки и где я делала домашнее задание при свете фонарика после выполнения своих обязанностей. Это было только до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать. Я так и не закончила школу.

Присев на корточки рядом со своей кроватью, я вытаскиваю из-под нее коробку и достаю пару поношенных кроссовок. Я снимаю начищенные черные туфли-лодочки и, влезая в кроссовки, завязываю шнурки. Убирая туфли-лодочки в коробку, в которой лежат моя карточка социального страхования, фотография мамы, поношенный сборник рассказов о Золушке, два комплекта формы, двое спортивных штанов, две рубашки и свитер, я убираю это обратно под кровать.

В двадцать два это все, что у меня есть. Одна коробка.

Я выбегаю из комнаты для прислуги и быстро направляюсь в большое фойе, где мистер Ковальски, главный дворецкий, стоит у входной двери, чтобы принять любых гостей, которые могут быть у Тимона.

Весь персонал приехал из Польши, и сначала я учила язык, но после смерти мамы мне стало не до этого.

Мистеру Ковальски чуть за семьдесят, он одет в черный костюм и выглядит так, словно прожил на сто лет больше, чем следовало.

— Мне нужно в Aqua, — бормочу я.

Мистер Ковальски тяжело вздыхает, вытаскивая кредитную карточку из внутреннего кармана своего пиджака. Мы используем ее только для оплаты еды Тимону и всего необходимого для особняка.

Вручая карточку мне, он ворчит:

— Поторопись.

— Да, сэр. — Я аккуратно засовываю карточку в нагрудный карман рубашки, затем не забываю стянуть фартук. Я быстро снимаю его и складываю в сверток.

Мистер Ковальски закатывает глаза и протягивает руку, чтобы забрать его у меня.

— Спасибо, — бормочу я, мой тон, как всегда, мягкий и уважительный.

Открыв тяжелую деревянную дверь, я выхожу из особняка. Охранники усеивают территорию, пока я иду к внедорожнику, которым нам разрешено пользоваться всякий раз, когда нам нужно выполнить поручение Тимона. Филип докуривает сигарету и садится за руль, а я забираюсь на пассажирское сиденье.

— Куда? — бормочет он, заводя двигатель.

— Aqua.

Я бросаю взгляд на ухоженный газон, и как только мы покидаем территорию, у меня такое чувство, будто гора сваливается с моих плеч. Несмотря на то, что мне приходится спешить, я всегда дорожу временем, когда мне удается вырваться из особняка.

_______________________________

Автоматическая улыбка пробегает по моим губам, когда я беру пакет у официанта. Я смотрю на время на своих наручных часах, и мое сердце подпрыгивает в груди, когда я замечаю, что у меня есть только двадцать шесть минут, чтобы вернуться в особняк.

Черт. Надеюсь, пробки будут не слишком большими.

Выбегая из ресторана, я поворачиваю налево и врезаюсь в стену мускулов. От испуга я вскрикиваю, затем падаю сильно и быстро. Не в силах остановить движение, я падаю на правый бок, и пакет скользит по тротуару.

В абсолютном ужасе я наблюдаю, как открываются контейнеры, и морепродукты рассыпаются по земле и паре коричневых кожаных туфель.

Боже. Нет.

По моей коже пробегают мурашки, и, морщась от боли в бедре, я опускаюсь на колени, поправляя юбку, чтобы прикрыть ноги.

Еда испорчена.

Тимон убьет меня.

— Как раз то, что мне, блять, было нужно. — Рычание мрачное, таящее в себе опасность.

У меня в ушах свистит, и, словно в замедленной съемке, я поднимаю взгляд на мужчину, стоящего среди разбросанных креветок и устриц.

Он одет в безупречный темно-синий костюм-тройку, от него исходят тестостерон и богатство, а также безбожно опасная вибрация, из-за которой атмосфера вокруг него кажется темнее ночи.

У него уложенные черные волосы, а его светло-карие глаза почти золотые, напоминающие льва. Сильная челюсть, покрытая аккуратной щетиной, дополняет его захватывающие черты.

Боже, он привлекателен.

Я с трудом сглатываю, продолжая смотреть на его суровое красивое лицо.

— Ты планируешь сидеть у моих ног всю ночь? — Его голос глубокий и бархатистый, отчего у меня по коже бегут мурашки.

Когда я замечаю, что он смотрит на меня так, как будто я не более чем кусок грязи, на который он наступил, гнев закипает в моей груди.

Из-за него я буду наказана, и мне придется заплатить за креветки и устрицы деньгами, которых у меня нет.

Кровь. Я заплачу своей кровью.

Поднимаясь на ноги, я хмуро смотрю на него, затем бросаю взгляд на испорченную еду. У меня не будет выбора, кроме как снова воспользоваться кредитной картой.

Боже.

Последствия того, что только что произошло, сотрясают мое тело подобно цунами ужаса.

Мужчина нетерпеливо рявкает на меня:

— Иисус, уйди с дороги, женщина.