Многие из них находились под стражей в течение длительного времени без доступа к адвокату. Некоторых, как, например, Wang, заставили сделать признание по телевидению, оклеветали в государственных СМИ и отказали в справедливом судебном разбирательстве. У них не было никаких средств правовой защиты против этих злоупотреблений, и они не могли на них рассчитывать. Бывший президент США Ричард Никсон, защищая свои злоупотребления властью, однажды заявил, что "когда это делает президент, это означает, что это не является незаконным". В Китае именно Коммунистическая партия осуществляет эту прерогативу, настаивая на том, что закон является рычагом государственной власти, а не ограничителем. Партия может играть роль судьи, присяжных и даже палача.
Многие правоведы утверждают, что в Китае практикуется "верховенство закона", когда власть имущие используют законодательство как инструмент контроля и накладывают мало ограничений на собственную власть, в отличие от "верховенства закона", когда и к правителям, и к управляемым одинаково относятся в соответствии с одними и теми же правовыми нормами. В китайском языке обе концепции могут быть выражены как fazhi, а в официальных переводах обычно говорится о "верховенстве закона". Если отбросить семантику, многие западные наблюдатели осудили то, что они считают судебным регрессом при Си. В 2021 году вашингтонская правозащитная группа World Justice Report поставила Китай на 98-е место из 139 стран по глобальному индексу верховенства закона, по сравнению с 76-м местом среди 99 стран в 2014 году.
Несмотря на это, некоторые эксперты утверждают, что оценка китайских правовых реформ по западным стандартам, хотя и полезна в некоторых отношениях, неверно отражает взгляды партии на закон. По словам Дональда Кларка, профессора Университета Джорджа Вашингтона, изучающего китайскую правовую систему, китайские ведомства, обычно рассматриваемые как судебные учреждения, не предназначены для юридической деятельности, а руководствуются политической целью поддержания социального порядка. То, что Китай строил с конца эпохи Мао, - пишет Кларк, - это «система поддержания порядка и политического превосходства китайской коммунистической партии, а не отправления правосудия».
Китайские суды, органы прокуратуры и полиции не действуют независимо друг от друга и не обеспечивают значимых проверок полномочий друг друга. Скорее, они действуют согласованно, являясь частью огромного аппарата принуждения, известного как чжэнфа ситун, или "политико-правовая система", названного так в честь высшего органа партии по надзору за внутренней безопасностью - Центральной комиссии по политическим и правовым вопросам, или сокращенно чжэнфавэй. В партийной среде их называют "рукояткой ножа" - эпитет времен Мао, вызывающий в памяти образы грозных мародеров, вершащих грубое правосудие. Как следует из названия, политико-правовая система руководствуется в первую очередь политикой, и в этом отношении нет более важного приоритета, чем обеспечение власти партии.
Си называет "рукоятку ножа" незаменимым гарантом коммунистического правления, наравне с пропагандистским "стержнем пера" и военным "стволом пушки". Он провел далеко идущие чистки, чтобы крепче ухватиться за лезвие, и не пожалел средств на оттачивание его острия, удвоив ежегодные расходы Китая на государственную безопасность до примерно 217 миллиардов долларов к 2020 году. Он задействовал опыт частного сектора и передовые технологии для укрепления грозных сетей наблюдения партии, сочетая новые инструменты больших данных и искусственного интеллекта с тактикой времен Мао для проверки подозреваемых, подавления инакомыслия и беспорядков.
Усилия Си привели к созданию непревзойденной системы социального контроля. Она включает в себя системы "предиктивной полиции", которые используют данные из социальных сетей, платформ онлайн-покупок и камер распознавания лиц для оценки возможных угроз. Она поддерживает развитие зарождающейся системы "социального кредита", которая отслеживает поведение людей - как в реальном мире, так и в Интернете - и пытается повлиять на поведение с помощью кнута и пряника. Она поощряет использование мобильных приложений, побуждающих граждан рассказывать о местных проблемах и доносить друг на друга. Она опирается на полицейские силы, усиленные большим количеством персонала и лучшим оборудованием, включая беспилотники и криминалистические устройства для извлечения данных из ноутбуков и смартфонов. Он превратил регионы с большим количеством этнических меньшинств, включая Синьцзян и Тибет, в испытательные полигоны для новых методов наблюдения и принуждения, предвещая то, что критики описывают как антиутопическое будущее "технототалитаризма" в Китае.
Со времен Мао партия не имела такого господства над китайским обществом. И именно эта эпоха зародила импульсы, побуждающие Си стремиться к контролю на фоне хаоса, развязанного последним тоталитарным правителем Китая.
Порядок из хаоса
Во время последнего интервью Мао Цзэдуна с американским журналистом Эдгаром Сноу в декабре 1970 года, примерно через четыре года после начала Культурной революции, председатель высмеял охватившее его поклонение героям. Культ личности был чрезмерным, сказал Мао, а четыре благоговейных титула, которыми его наградили - Великий учитель, Великий вождь, Великий верховный главнокомандующий и Великий рулевой - были неприятностью, которую со временем устранили. Но его по-прежнему будут называть учителем, потому что "Мао всегда был школьным учителем и до сих пор им остается", - писал позднее Сноу об их беседе, которая продолжалась пять часов в замкнутом пространстве кабинета Мао. "Когда он вежливо проводил меня до двери, он сказал, что он не сложный человек, а очень простой", - вспоминал Сноу. «Он был, по его словам, одиноким монахом, идущим по миру с дырявым зонтиком».
Эта цитата Мао приобрела значительную популярность в западном воображении после того, как рассказ Сноу об их диалоге появился в журнале Life. Но некоторые наблюдатели, обескураженные пристрастным отношением Сноу к Мао, заявили, что журналист не смог распознать циничную нескромность, заложенную в словах председателя. "Сноу никогда не владел китайским языком, даже в его лучших проявлениях", - писал Пьер Райкманс, бельгийско-австралийский синолог, более известный под псевдонимом Саймон Лейс. "Неудивительно, что он не распознал в этом "монахе под зонтиком", которого вызвал председатель, популярнейшую китайскую шутку". Райкманс объяснил, что выражение, которое использовал Мао, heshang dasan, или "монах открывает зонтик", образует загадку, на которую обычно отвечают другой четырехсложной фразой, wufa wutian, или "ни волос, ни неба", вызывающей образ лысого аскета, укрывающегося от стихии. Настоящая загадка кроется в омофонии. Wufa wutian может также означать "Я не знаю законов, я не храню ничего святого".
Для многих китайцев, переживших его правление, Мао был законом. Его деспотическое "правление человека" часто было рецептом хаоса, развязывая кровавые чистки и самосуд над классовыми врагами в огромных масштабах. Во второй половине 1950-х годов Мао призывал к конструктивной критике партии, выраженной в древнем стихе "пусть расцветают сто цветов, пусть спорят сто школ мысли", но после язвительных нападок на недостатки его правительства менял курс. Он руководил "антиправой" чисткой, в результате которой более миллиона человек подверглись преследованиям за якобы попытки восстановить капитализм, включая специалистов в области права, которые осуждали чиновников за нарушение закона и вмешательство в судебные процессы. Некоторые китайские ученые утверждали, что Мао даже считал, что "правление человека" лучше, чем правление закона, говоря: «Передовая статья в "People's Daily" выполняется по всей стране, зачем нужны какие-то законы?»
Мания величия Мао достигла кровавого зенита летом 1966 года, когда он начал Культурную революцию, чтобы вернуть себе власть над партийными грандами, которые пытались отодвинуть его на второй план, и уничтожить партийную бюрократию, которая, по его мнению, отступила от своих революционных корней. Фанатичная молодежь превратилась в жестоких дружинников, известных как Красная гвардия, которые изводили "контрреволюционные" элементы словесными и физическими нападками. В редакционной статье газеты People's Daily "В похвалу беззаконию" сторонников Мао призывали уничтожить "буржуазный закон", подавляющий народ. Обвинения часто превращались в приговоры. Дети доносили на родителей, ученики обвиняли учителей, друзья ополчились друг на друга. Ближайших соратников Мао сажали в тюрьмы, пытали, а некоторых случаях оставляли умирать. Миллионы людей погибли на фоне неистового кровопролития, близкого к гражданской войне.
К моменту смерти Мао кровавые расправы утихли, но призрак хаоса все еще маячил перед глазами. Чтобы предотвратить повторение подобного хаоса, Дэн Сяопин восстановил ключевые рычаги государственной власти, включая правоохранительные и судебные органы, и призвал к политическим реформам, чтобы способствовать стабильному управлению, которое было необходимо Китаю для модернизации экономики. "Сейчас проблема в том, что наши законы неполны, многие из них еще не приняты. Очень часто то, что говорят лидеры, воспринимается как закон, а любое несогласие считается нарушением закона, - сказал Дэн. По его словам, партия должна создать надежную правовую систему, "чтобы убедиться, что институты и законы не меняются всякий раз, когда меняется руководство, или когда лидеры меняют свои взгляды или переключают внимание".