В вопросах общественного здравоохранения на стороне Белого дома была наука. Число людей, умирающих от Ковида, оставалось упрямо высоким вплоть до 2022 года - года, когда общее число умерших превысит миллион человек. С моральной точки зрения, миллионный человек, умерший от Ковида, был так же важен, его жизнь была так же ценна, как и сотая, и если определенный курс действий был способен спасти жизни в 2020 году и продолжит спасать их в 2022 году, то эта государственная политика должна оставаться в силе.
Однако в общественном мнении американцы испытывали глубокое желание двигаться дальше, решительно оставить пандемию позади и поставить смерть от Ковида в один ряд со всеми другими трагическими, предотвратимыми и игнорируемыми смертями, которые происходят в Америке каждый день - смерть от опиоидов, смерть от огнестрельного оружия, смерть в дорожном движении, смерть от бедности и неадекватного доступа к здравоохранению.
Смерть от естественных причин, в конце концов, естественна; если вы религиозны, а большинство американцев религиозны, то это часть Божьего плана. Она не приятна и не желанна, но это часть великого гобелена жизни и смерти, который мы все вечно ткем. Ковид привнес в этот гобелен новый цвет, новую текстуру, которая поначалу шокировала, но со временем, в силу своей повсеместной распространенности, стала менее заметной.
Рассмотрим так называемый испанский грипп 1918 года, от которого погибло около 675 000 американцев, по сравнению с 53 402 погибшими в боях во время Первой мировой войны. Возможно, что пандемия гриппа даже унесла жизни большего числа солдат, чем бои, отчасти потому, что, в отличие от Ковида, грипп 1918 года оказался особенно смертоносным для мужчин боевого возраста, особенно для тех, кому было около двадцати пяти лет.
В культуре было очень мало воспоминаний о гриппе 1918 года до того, как появилась пандемия Ковида, и люди начали проводить параллели. Аналогичным образом, очень высока вероятность того, что вы никогда не слышали о Великом наводнении в Калифорнии 1861-62 годов - катаклизме, который опустошил штат до такой степени, что связь с Восточным побережьем была полностью прервана после того, как паводковые воды достигли верхушек телеграфных столбов. Молодая столица штата, Сакраменто, где всего шесть лет заседало законодательное собрание штата, была полностью затоплена, что вынудило правительство эвакуироваться. Вся Центральная долина - около одиннадцати миллионов акров лучших сельскохозяйственных угодий - превратилась в озеро, почти такое же большое, как озеро Верхнее, с уровнем воды до пятнадцати футов. Посевы, скот и жилье были уничтожены, как и средства к существованию мексиканских ранчерос, которые до этого момента обрабатывали эти земли.
Самый яркий современный рассказ о Великом потопе принадлежит нью-йоркскому ботанику Уильяму Брюеру, которого наняли на должность географа штата Калифорния. В своих письмах домой он не только подробно описывал масштабы потопа, но и проницательно предвидел, что о нем скоро забудут:
Ни один народ не может так переносить бедствия, как этот народ. Они привыкли к этому. Все знакомы с историей быстро нажитых и так же быстро потерянных состояний. Здесь это кажется более естественным порядком вещей, чем в других местах.
Эта же идея объясняет относительное спокойствие, с которым был воспринят испанский грипп в 1918 году. Средний американец в 1918 году был викторианцем, родившимся в девятнадцатом веке. Если вы были американцем старше пяти лет, вы могли считать себя счастливчиком - примерно 20 процентов детей не доживали до этого возраста. До изобретения пенициллина оставалось еще десятилетие. Смерть от инфекционных заболеваний была фактом жизни, и большинство американцев обращали внимание только на свои местные сообщества, что означало, что они практически не знали о том, в какой степени этот конкретный штамм гриппа убивал десятки миллионов людей по всему миру.
События массовой смертности не всегда вызывают сильную травму в обществе; исторически чума должна была уничтожить очень большой процент населения, прежде чем она поднималась до уровня политически важного события.
С другой стороны, мы прожили целый век без чумы такого масштаба - век, в течение которого медицинская наука достигла огромного прогресса, младенческая смертность снизилась до менее чем 1 процента, а в отношении инфекционных заболеваний в целом наступило благодушие. Немногие из поколения, которое помнит полиомиелит, еще живы; вместо них выросло новое поколение, уходящее корнями в экологизм 1970-х годов, благословленное роскошью возможности свободно пользоваться широкими достижениями общественного здравоохранения, восхваляя достоинства природы и избегая всего, что казалось искусственным, например, ГМО или вакцин.
Первая волна Ковида ударила с висцеральной силой - число погибших в Бергамо или Тегеране; антиутопические образы пассажиров самолетов, которых сопровождали из Китая прямо в военный карантин солдаты в защитных костюмах. Весь мир, по сути, просто ... остановился на несколько недель в удивительном проявлении коллективных действий, человечество объединилось, чтобы попытаться наклонить экспоненциальную кривую инфекции вниз и вправо. Невежество относительно того, как быстро распространяется вирус, как он передается, насколько он смертелен, было поистине ужасающим.
В конце концов, линии первой волны достигли своего пика и начали сходить на нет, во многих случаях очень быстро. К лету 2020 года страх общества перед новым смертоносным вирусом начал сменяться обходными путями и оценкой рисков; многие города и страны чувствовали себя почти нормально, даже если путешествия между ними были сопряжены с определенными трудностями. Тем не менее, не было ни официального вздоха облегчения, ни празднования победы в локальных сражениях, пока все понимали, что война все еще идет полным ходом.
Мир все еще был на грани - только в несколько иной форме, с меньшим страхом и, во многих частях, с большим негодованием. С этого момента, вероятно, было невозможно сделать действительно удовлетворительное заявление о том, что пандемия закончилась. Каждое правительственное решение было чревато - мандаты на маски, возобновление работы школ, вакцинация, питание в закрытых помещениях, пограничный контроль, и так далее. Одна сторона указывала на количество жизней, которые можно спасти, если проявить осторожность; другая указывала на количество жизней, загубленных продолжающимися ограничениями по Ковиду. Обе стороны будут громко и самодовольно кричать.
Одним из главных разногласий между двумя сторонами было то, стали ли смерти от Ковида частью того, что Уильям Брюэр, летописец затопленной Калифорнии, назвал "естественным порядком вещей". В какой-то момент в 2021 году многим - но не всем - стало ясно, что Ковид никогда не будет уничтожен, и что существует определенная неизбежность того, что почти все рано или поздно подвергнутся его воздействию. Эта концепция, согласно которой Ковид становится эндемией общества, часто сопровождалась определенной степенью фатализма: идеей о том, что нет особого смысла причинять неудобства себе и другим, если в итоге мы все равно заразимся.
Противоположный аргумент часто приводился в терминах количества смертей, в частности, в терминах того, сколько дней понадобилось Америке, чтобы убить столько же людей, сколько было убито Усамой бин Ладеном 11 сентября 2001 года. Явный подтекст: Если Америка была готова начать войны в Афганистане и Ираке, стоившие сотни тысяч жизней и триллионы долларов, в результате события, в котором погибло менее трех тысяч человек, то не имеет ли смысл потратить часть этих усилий, чтобы предотвратить гибель тридцати тысяч человек или более?
Разница - заблуждение - в том, что все смерти не равны; смерти от естественных причин не шокируют совесть так, как преднамеренное убийство. Не является убийством калибровка протоколов Covid, когда есть статистическая уверенность в том, что все, что угодно, кроме полной изоляции, приведет к некоторому количеству лишних смертей. Политики, принимавшие эти решения, часто получали благодарность от людей, которые были признательны за разрешение снять маски и забыть о пандемии и связанных с ней страхах.
Была также надежда, что всплеск преступности, который наблюдался во многих городах во время пандемии, может вернуться к допандемическому уровню, когда лихорадка в обществе спадет. Лиминальные периоды - переходы от одного упорядоченного состояния к другому - часто характеризуются отсутствием правил. В первые дни пандемии водители пользовались пустыми дорогами, превышая скорость, а затем искренне удивлялись, когда им выписывали штрафы за превышение скорости. На каком-то уровне они убедили себя, что ограничение скорости было отменено из-за пандемии.
Даже лауреат Нобелевской премии экономист Пол Ромер с радостью воспринял дух беззакония, громко призывая компании начать делать тесты Covid независимо от того, есть ли у них на это разрешение FDA.
Поэтому, хотя в США было мало районов, где удалось провести квази-церемониальное официальное завершение лимба Ковида так, как это сделала Великобритания, психологическая потребность в таком событии осталась, и многие люди в итоге вполне осознанно выбрали один или два момента пандемии и мысленно объявили их своим личным Днем свободы.
Одним из обычных таких дней был день, когда вакцинированные и обычно усиленные американцы снова начали выходить в мир после самоизоляции с помощью Омикрона. Они защитили себя вакциной, еще больше защитили себя ревакцинацией, заразились вирусом, и теперь все закончилось. Они сами подвергались минимальному риску, и даже риск того, что они случайно передадут Ковид кому-то другому, теперь был ничтожно мал. Болезнь сама по себе имела положительную сторону: она выступала в качестве адекватного ритуала отречения - процесса, через который можно было пройти и выйти другим человеком. В этот момент действуют другие правила, примерно так же, как если бы высокопоставленный политик сделал публичное заявление на этот счет.