Оруэлл прибыл в этот форсированный дом для интеллектуалов младшего подросткового возраста в начале сентября 1911 года в сопровождении чемодана, содержащего положенную дюжину пар носков, шесть пар пижам, пиджак, три пары футбольных шорт, кольцо для салфеток и Библию, наряду с повседневной формой: зеленой майкой со светло-голубым воротником, школьной кепкой с вышитым над козырьком мальтийским крестом, вельветовыми брюками, о которых один мальчик вспоминал, что они "с мурлыкающим звуком терлись, когда мы шли", и деревянной коробкой с трафаретом EAB на крышке. Все сохранившиеся письма, кроме одного, написанные им домой, датируются первыми пятнадцатью месяцами его пятилетнего пребывания. Хотя они подвергались цензуре и, несомненно, были подправлены надзирающим органом, они производят сильное впечатление, что новоприбывший, хотя и озадаченный жестким расписанием и ограничениями в поведении, получает удовольствие. Раннее утреннее купание "просто прекрасно" (1 октября). Есть отчеты о шоу "волшебных фонарей" и школьных "безумствах" ("пожалуйста, пришлите мой альбом с марками как можно скорее", - говорится в письме от ноября) и рассказы о развлечениях в конце учебного года, таких как маскарадный танец, на котором он маскировался под лакея в одежде, которая, возможно, была сшита для него портным Беатрикс Поттер из Глостера - красное бархатное пальто, белый шелковый жилет с цветами и красные шелковые брюки.
В феврале 1912 года некоторые мальчики отправились в экспедицию, чтобы посмотреть на аэроплан, "но я и многие другие ребята играли в футбольную игру и [sic] мы легко выиграли девять три". Как и положено письмам домой из подготовительной школы, это весьма обычные документы, полные покорных заверений ("Я еще не могу читать твои письма, но я могу читать Марджис") и расспросов о домашних животных семьи, собаке Того и бледно-серой кошке Виви. Однако наряду с ними есть несколько предвестий будущей карьеры Оруэлла. Одно из них - его выдающиеся академические способности. Уже через три недели после поступления в школу Святого Киприана он занял первое место по истории и второе место по французскому языку. Через месяц он был вторым по латыни и лучшим по арифметике. Даже на этом раннем этапе Уилксы могли поздравить себя с тем, что они выбрали победителя. Другое дело - плохое здоровье: в письме от 4 февраля говорится, что "я снова был в больничной палате, потому что простудился". Третье - намек на резкие описательные способности, пробуждающиеся среди репортажей с места событий. Играя в воротах в футбольном матче в марте 1912 года, он должен был быть "очень быстрым, чтобы поднимать их и бить по ним", поскольку его противники "бежали на меня, как разъяренные собаки". Ему нравился крикет - спорт, в котором, как он позже признался, у него была "безнадежная любовь", и школьный журнал приветствовал его игру в боулинг и хорошую, хотя и "недостаточно ловкую" игру на поле.
Дома семейную жизнь ждали перемены. Ричард Блэр вернулся из Индии в последний раз в январе 1912 года. Позже в том же году семья переехала из Хенли в дом под названием Roselawn, расположенный в нескольких милях в деревне Шиплейк. Здесь, поддерживаемая пенсией в 400 фунтов стерлингов в год, царила атмосфера благородной экономии. В детстве Гордона Комстока в романе "Храни полет аспидистры" постоянно угнетает чувство, что денег никогда ни на что не хватает. Он также осознает, как, должно быть, и Оруэлл, что ограниченные ресурсы семьи концентрируются на нем самом. Хотя Ричард Блэр вскоре последовал примеру своего шурина Чарли, получив работу секретаря в местном гольф-клубе, семейные финансы всегда оставались в напряжении. Еще хуже, пожалуй, для человека, который провел почти сорок лет на субконтиненте, было чувство унижения. Трудно не почувствовать, что Оруэлл имел в виду своего отца, когда сочувствует судьбе колониальных экспатов в "Бирманских днях": "Они ведут незавидную жизнь: это плохая сделка - провести тридцать лет, плохо оплачиваемых, в чужой стране, а затем вернуться домой с разрушенной печенью и сосновым задом от сидения на тростниковых стульях, чтобы устроиться занудой в каком-нибудь второсортном клубе".
Между тем, были и более серьезные проблемы и переломы, которые нужно было учитывать. Роман "Поднимаясь в воздух", написанный в тени Второй мировой войны, зловеще предвосхищает первую. Все жители оксфордширского рыночного городка Джорджа Боулинга знают, что "этот германский император" становится слишком велик для своих сапог, и "это" скоро произойдет. В романе "золотое лето" 1914 года незаметно подрывается предчувствиями тревоги. В течение нескольких дней... было странное подавленное чувство, некая выжидательная тишина, как в момент перед грозой, как будто вся Англия молчала и слушала". Большинство литературных сверстников Оруэлла оставили яркие рассказы о неуклонном развитии событий, предшествовавших объявлению войны 4 августа 1914 года. Восьмилетний Энтони Пауэлл, чей отец был армейским офицером, вспоминал отправку полка во Фландрию, за которой через несколько недель последовали известия о потерях и гибели молодых субалтернов, которых в последний раз видели болтающими в коридоре, когда они переодевались в теннисные принадлежности. Грэм Грин вспоминал, как его послали в фруктовый сад собирать яблоки для усталых солдат. Совесть Ивлина Во была уязвлена видом того, как его одноклассники отмахивались от учителя, ушедшего добровольцем на фронт: "Теперь мне стало жаль, что я так его избивал".
Если первым из великих общественных событий, доминировавших в детстве Оруэлла, было потопление "Титаника" в 1912 году - тридцать лет спустя он все еще помнил, как газетные сообщения о катастрофе зачитывались за семейным завтраком, - то вторым было начало Великой войны. Оглядываясь на нее с позиции раннего среднего возраста, он утверждал, что у него есть три отчетливых воспоминания: газетная карикатура на кайзера, которая появилась в последние дни июня и которая, даже на грани катастрофы, шокировала людей своим изображением королевских особ; извозчик из Хенли, разрыдавшийся на рынке , когда армия захватила всех местных лошадей; и толпа молодых людей на вокзале, бегущая за вечерними газетами, которые только что прибыли на лондонском поезде (этот инцидент был перенесен в фильм Coming Up for Air, где мальчик-газетчик бежит по улице с криками "Мы вошли! Мы пришли!"). Важно, что именно случайности запечатлелись в памяти Оруэлла - кипы зеленых газет, клерки и продавцы в высоких воротничках и шляпах-котелках. Начало войны произвело на него глубокое впечатление: Первое правильное воспоминание Аврил о брате, которое, как ей казалось, могло возникнуть в день начала конфликта, было о том, как он сидел на полу в спальне их матери и разговаривал с ней "очень по-взрослому", пока она вязала ему шарф цвета святого Киприана. Именно война вдохновила его на первое появление в печати. Патриотическое стихотворение под названием "Проснитесь! Молодые люди Англии!", вызванное призывом в армию в сентябре 1914 года, но в то же время ставшее ответом на смерть его двоюродного брата лейтенанта Невилла Уорда в битве при Монсе 23 августа, было отправлено миссис Блэр в редакцию местной газеты Henley and South Oxfordshire Standard, которая напечатала его в начале октября.
О! Дай мне силу льва!
Мудрость лиса Рейнарда,
А потом я брошу войска на немцев,
И дать им самый сильный удар.
Последующие стихи призывали читателей в армию на том основании, что "Ибо если, когда ваша страна в нужде, / Вы не записываетесь тысячами, / Вы действительно трусы". Миссис Уилкс одобрила это и прочитала вслух в школе.
Но была и другая причина, по которой лето 1914 года и последующие недели были так важны для Оруэлла. Именно тогда он встретил двух людей, которым предстояло стать главными летописцами его юношеской жизни. Первой была девушка по имени Джасинта Будиком, чья семья жила в Quarry House, Shiplake, и которая, более полувека спустя, написала содержательные мемуары о времени, проведенном ими вместе. Трое детей Будикомов были примерно того же возраста, что и младшие Блэйры: Джасинта была на пару лет старше Оруэлла, ее брат Проспер - на год младше, а ее сестра Гвиневера была на год старше Аврил. Хотя Будикомы жили лучше Блэров, между их жизнью в Кворри-Хаус и более скромными условиями в Роузлаун были странные параллели. Опять же, отцовские фигуры были в дефиците: мать Джасинты заправляла всем, пока ее отсутствующий муж гулял в Лондоне. Эрик и мы", рассказ Джасинты о ее отношениях с Оруэллом и его семьей, - это тяжелый документ, в котором акцент на "нормальности" подросткового возраста ее друга молчаливо подкрепляется уютным фронтисписом Эдварда Ардиццоне. Стремясь распространить определенный взгляд на Оруэлла ("почти неизменно веселый счастливый мальчик" и т.д.), в итоге она оказывается ужасно неискренней, в ней отсутствуют всевозможные важные сведения, которые хитрая Джасинта, по иногда понятным причинам, оказывается, скрывала.
В то же время ни одна женщина за пределами семьи Блэр не проводила с Оруэллом больше времени, чем Джасинта в период 1914-1921 годов: Книга "Эрик и мы", следовательно, наполнена откровенными фрагментами молодого соседа Будикомов в действии. Помимо Кварри Хаус, Будикомы владели соломенным коттеджем к северу от деревни, и именно в поле рядом с этим вторым домом Джасинта наткнулась на маленького мальчика, стоящего на голове. Тебя больше замечают, если ты стоишь на голове, чем если ты стоишь правильно", - объяснило привидение, когда мальчик выпрямился. Быстро став другом семьи, Джасинта имела достаточно возможностей наблюдать за тем, как Блэйры действуют как индивидуально, так и как единое целое. Ида показалась ей "живой" и "энергичной", ее муж, которого она видела по дороге в гольф-клуб или слоняющимся по дому, "очень древним", а Марджори, которой к этому времени было уже около десяти лет, считалась "вполне взрослой". И снова возникает мысль об отсутствии у Блэров коллективного рвения. ("Блэйры, хотя и не были демонстративными, тем не менее, были сплоченной семьей, и их дом казался нам счастливым"). Джасинта не обошла вниманием и Блэров - двух фабианских тетушек, сестру Иды Нелли и жену ее брата Джорджа Айви, чьей воинственной приверженности суфражизму миссис Блэр тихо сочувствовала - но главным объектом ее воспоминаний, естественно, является Эрик. Хотя большая часть того, что следует далее, представляет собой эхт-конвенциональную депешу из георгианского детства - крокет на лужайке Куарри Хаус, карточная игра под названием "свадьба Винкля", которая звучит как версия последствий, Эрик и Проспер убивают ежа и пытаются запечь его в пепле костра - есть также подробности его литературных интересов. Тетрадь под названием "Шедевры II", содержащая пьесу "Мужчина и служанка", которая явно чем-то обязана "Буре", относится к более позднему периоду, но одним из ранних открытий Эрика и Джасинты была книга Беатрикс Поттер "Поросенок Бланд" (1913), которая, по крайней мере, имеет отношение к истокам "Фермы животных".